На следующий день, 31 марта, в 9 ч. 25 м., в 6 милях от северной оконечности Гогланда «Ермак» был обстрелян с ледокола «Тармо». Последний с расстояния 50—60 кабельтовых произвел по нему 8 выстрелов. Снаряды ложились с недолетом в 20—30 кабельтовых. Имея лишь 47-мм пушки, «Ермак» был вынужден повернуть на обратный курс.
Около 23 ч. из Гельсингфорса на выручку «Ермака» вышел крейсер «Баян» в сопровождении малых ледоколов «Силач» и «Город Ревель». Однако уже в 5 ч. утра эти корабли были вынуждены возвратиться в Гельсингфорс, так как во льду начали образовываться трещины и крейсер стало сносить на камни, а слабые ледоколы не могли ничего сделать. Ввиду этого «Ермаку» было приказано вернуться в Кронштадт, откуда он должен был следовать в Гельсингфорс в сопровождении крейсера *.
1 апреля «Ермак» вернулся в Кронштадт и опять был задержан здесь до 5 апреля, когда в сопровождении крейсера «Рюрик» вышел навстречу уже двигавшемуся во льдах второму отряду кораблей.
Таким образом, захват «Тармо», «Волынца», обстрел и попытка захвата «Ермака», задержка его в Кронштадте — все это звенья одной цепи. Лишив флот мощных ледоколов, враги сочли, что наступил момент для полного срыва операции.
31 марта Щастпый, донося в Морской генеральный штаб об обстреле «Ермака» и уходе «Волынца» к немцам, писал: «Ввиду этих причин в данный момент совершенно невозможна эвакуация судов из Гельсингфорса». Преда- 185
тсль добивался отмены директивы о переводе флота в Кронштадт н предлагал начать переговоры с немцами185.
Намерения Щастного становятся особенно ясными, если «учесть, что в этот же день в Гельсингфорсе были получены сведения о том, что «немецкие миноносцы и тральщики зондировали в направлении Ганге, подойдя на очень близкое расстояние» 186 187. Было совершенно очевидно, что немцы готовят высадку своих войск в Финляндию, о чем Щастному было известно, конечно, «и ранее не только по данным разведки. Немцы сами не делали из этого секрета; в разбрасываемых ими по Гельсингфорсу листовках они предупреждали о скором прибытии своих войск и угрожали репрессиями в случае сопротивления. Поэтому Щастный намеревался дезориентировать высшее военное руководство и Советское правительство и путем переговоров выиграть время, необходимое немцам для высадки и захвата Балтийского флота.
Документы исследуемого периода свидетельствуют о сознательном срыве Щастным и его сообщниками мероприятии оперативного обеспечения, особенно оперативной разведки. Воздушные силы, например, после эвакуации Або-Аландской позиции и Ревеля были направлены з Петроград и Кронштадт, и штаб флота лишился возможности вести -воздушную разведку. 4 апреля Щастный доносил в Морской генеральный штаб: «Никакой раззедкн не имею, но немцы гидропланами следят за флотом з Гельсингфорсе»188. Только 5 апреля, когда немцы уже были в Ганге, командование флотом обратилось в управление авиации Морского генерального штаба с просьбой «срочно выслать из Петрограда в Гельсингфорс по воздуху дза быстроходных аппарата для наблюдения за морем и за берегом» 189. Однако никаких сведений о прибытии просимых самолетов в Гельсингфорс и их участии в операции не имеется. Очевидно, -и здесь не обошлось без вмешательства единомышленников Щастного.
Изменники, сидевшие в штабе флота, стремились сорвать оперативное обеспечение не только путем преступного бездействия, но и путем умышленного игнорирования
получаемых штабом данных об обстановке. Так, например, несмотря на чрезвычайно важные сведения о действиях немецких тральщиков и миноносцев у Ганге, полученные еще в последних числах марта, штаб и командование не приняли никаких мер для ,уточнения этих сведений, выяснения намерений немцев и для обеспечения безопасности находившихся в Ганге кораблей и частей. Учитывая ледовую обстановку я этом районе, можно было приказать тральщикам и подводным лодкам идти в Гельсингфорс самостоятельно при помощи находившегося в Ганге ледокола «Садко», выслав одновременно ледокол из Гельсингфорса навстречу. Однако лишь 1 апреля оперативной частью штаба было дано приказание командиру ледокола «Город Ревель» срочно выйти в Ганге и привести оттуда 4-й дивизион подводных лодок и транспорт «Олаид» К Но было уже поздно.
«Город Ревель» в сопровождении ледокола «Силач» вышел в Ганге утром 2 апреля. К 8 ч. 30 м. 3 апреля ледоколы, дойдя до мигалки Фуругельм, заметили около двадцати германских кораблей, двигавшихся в направлении Ганге. Продолжая движение, ледоколы в 12 часов достигли острова Бссэ, где и остановились. Па «Город Ревел!»» была погружена радиотелеграфная станция местного поста связи, после чего в 13 часов, по сигналу с ледокола «Силач», оба ледокола повернули на обратный курс и в 20 ч. 10 м. прибыли в Гельсингфорс»190 191.
2 апреля Совкомбалт доносил в Коллегию Морского Комиссариата: «Доводим до сведения, что командованием Балтийского флота отдано распоряжение военным властям в Ганге взорвать суда, стоящие там, в случае действительно агрессивных действий со стороны немцев, но после того, как будет выяснено с нашей стороны, посредством посылки делегации при приближении немцев, относительно их намерений» 192.
Вот как описывает очевидец события в Ганге.
«В ночь со 2-го на 3-е апреля большой отряд германских судов подошел -ко входу и в течение всей ночи производил траление фарватеров. Появление тральщиков в предыдущие дни, налет аэропланов и другие тревожные
признаки давали уверенность, что готовится какая-то операция. Поэтому были потребованы ледоколы для вывода наших судов в Гельсингфорс, но до Ганге дойти они не успели. К рассвету выяснилось, что у немцев ведется совершенно правильно организованная десантная операция. Впереди шли тральщики, по временам производившие взрывы для простейшего уничтожения мин заграждения. За ними виднелись три больших военных транспорта. Операция велась в полном порядке под прикрытием двух дредноутов типа «Позен» и крейсеров. Вел немецкую эскадру наш же ледокол «Волыиец» К
Мы имели категорическое приказание ни в каком случае не открывать военных действий. Да и что могли сделать замерзшие во льду подводные лодки против дредноутов? Нам оставалось одно: не даться врагу, уничтожить свои суда. Думать,'что немцы явились только для оказания помощи финским белогвардейцам и нас не заберут, было бы наивно.
С тяжелым чувством начали мы готовить наши подводные лодки к взрыву и свозить имущество, которое можно было захватить с собой. Чувство горькой обиды овладело душой каждого... Многие с трудом скрызали слезы...
...Началась высадка немцев на о-в Руссаре. «Большей:» и ближайшие за ним суда уже подходили к гавани. Наступил решительный момент. Мы зажгли фитили и побежали па горку, чтобы послать последнее «прости» дивизиону. Первым взорвался наш транспорт.
Немецкий аэроплан был так близко, что его резко бросило, и он только-только не перевернулся.
Затем по очереди взлетели на воздух лодки 193 194. Взрызы были так сильны, что один кусок стали, около квадратной сажени величиной, пролетел сажен 200 и упал рядом со станцией, по счастью, никого не задев. Вслед за тем мы подожгли здание службы связи с находившейся там мор-
с кой телефонной станцией и «уехал и в Гельсингфорс. Через полчаса в гавань вошел первый из транспортов и город был занят немцами» ".
Таким образом, в то время как для рядового «участника событий не было никаких сомнений в характере намерений немецких интервентов, командование флотом проявляло «удивительную «наивность», а вернее, преступную беспечность, результатом чего явилась утрата ценных боевых кораблей.
Высадка немецких войск в Ганге осуществлялась эскадрой под командованием контр-адмирала Мейрера, состоявшей из 30 кораблей и транспортов, сопровождаемых 10 тральщиками и ледоколом, и обеспечивалась воздушной разведкой не только района высадки, но и района главной базы — Гельсингфорса. С кораблей была высажена так называемая Балтийская дивизия (3 стрелковых батальона, 3 конных полка и несколько артиллерийских батарей общей численностью в 13 тысяч человек) под командованием «уже стяжавшего себе известность в качестве палача прибалтийских народов генерала фон дер Гольца.