Хотя не было известно о каких-либо прямых связях между группой Зорге и арестованными из Управления планирования, нет сомнения, что имевшиеся данные о коммунистическом проникновении в правительство, в чем полиция была уверена, усилили слежку за властями, так или иначе связанными с Одзаки Хоцуми.

И еще один инцидент, в котором оказались замешаны иностранцы, можно упомянуть, как пример почти истерического рвения, продемонстрированного полицией сразу, как только начал проясняться характер группы Зорге. Никто, возможно, никогда не узнает, до какой степени дело Зорге повлияло на полицейскую активность при арестах ряда британских и американских журналистов, последовавших сразу после начала войны на Тихом океане. Однако, без сомнения, таких арестов было бы меньше и обращение с подозреваемыми иностранцами было бы менее суровым, если бы Зорге и его сообщники оставались по-прежнему не разоблаченными в своих неправедных действиях.

В понедельник утром 8 декабря 1941 года отряд полицейских из Токко попытался захватить начальника Информационного отдела британского посольства м-ра Вере Редмана. Одна из его обязанностей в посольстве была похожа на ту, что после начала войны в Европе была возложена на Зорге в германском посольстве, — другими словами он должен был ежедневно редактировать британский бюллетень новостей. И для этого Редман, подобно Зорге, очень рано вставал каждый день и на работу в посольство приезжал еще раньше, чем Зорге, — на позднее пяти часов утра. Поэтому когда рано утром полиция прибыла его арестовать, выяснилось, что Редмана дома нет. Однако полицейские оказались не готовы отложить дело на потом. М-р Редман находился на территории своего собственного посольства, и казалось невероятным, что японские власти попытаются захватить его силой. Но именно это они и сделали.

Сэр Роберт Крэги, посол Великобритании в Японии, описал, как токийский МИД, использовав поначалу аргентинского поверенного в делах в качестве посредника, попытался убедить посла выдать Редмана. Крэги ответил представителям МИДа, что он уверен, что Редман стал жертвой германских интриг.

На следующий день после этого разговора Крэги проинформировали, что японское правительство решило захватить Редмана силой. Около шестидесяти полицейских в штатском заняли здание посольства и окружающий его двор и, невзирая на протесты посла, забрали Редмана с собой.

По мнению Крэги, главными закоперщиками в этом неприятном деле были немцы, и нет причин сомневаться, что так оно и было. Однако охваченные ксенофобией полиция и судебные власти, осознавшие размах деятельности Зорге и знаюшие, что Вукелич был связан с английским посольством, несомненно, подозревали, что Редман мог иметь какие-то контакты с группой Зорге.

Можно сказать, что благодаря этому нерядовому эпизоду круги от дела Зорге распространились до самой следственной тюрьмы в Брикстоне, что расположена в южном пригороде Лондона, ибо в отместку за произвол и несправедливое заключение Редмана, британское правительство выделило из числа интернированных и поместило в камеру Брикстона пресс-атташе японского посольства в Лондоне Мацумото Каори[136].

Но были, однако, еще несколько членов немецкой общины на Дальнем Востоке, которым пришлось испытать на себе самые неприятные последствия дела Зорге.

Полковник Йозеф Мейзингер прибыл в Токио в качестве полицейского атташе при германском посольстве в мае 1941 года. Вся его предыдущая карьера являет собой идеальный пример карьеры в полицейской системе Третьего рейха. Он сражался в «Freikorps» — независимом соединении командос, созданном в тревожные двадцатые годы, как для защиты восточных границ от поляков, так и для подавления коммунистической революции в самой Германии. Подобно Зорге, он был награжден Железным Крестом (Второй степени), когда в молодости воевал на фронте. В 1922 году поступил на службу в Баварскую полицию и примерно в то же самое время вступил в нацистскую партию. Похоже, что он был членом штурмовых отрядов еще до неудачного мюнхенского путча Гитлера 1933 года. Его официальная партийная карьера и продвижение по службе в полиции и СС, начиная с мая 1933 года, происходили одновременно и плавно. Рвение Мейзингера в преследовании гомосексуалистов и владельцев подпольных абортариев и в их вербовке создало ему специфическую репутацию.

В 1934 году Мейзингер недолго прослужил в штаб-квартире гестапо в Берлине, а вскоре после этого участвовал в десанте Гиммлера на Баварию и ликвидации Рема и его коричневорубашечников. В 1938 году он служил в Вене во время нацистского переворота в Австрии, после чего был назначен начальником партийных архивов, а потом вновь объявился в гестапо в Берлине. В октябре 1939 года его отправили в качестве начальника полиции безопасности в Варшаву, присвоив одновременно звание полковника СС.

Жестокость Мейзингера, достигшая кульминации во время службы в Польше, вызвала недовольство даже его закаленного и не менее жестокого начальства, и последовавшая в 1941 году полицейская миссия Мейзингера на Дальний Восток была, похоже, своего рода ссылкой.

Новая должность Мейзингера в Японии была создана в соответствии с положениями японо-германского антико-минтерновского соглашения от 1936 года, однако не входила в список дипломатических должностей. На бумаге обязанности ее обладателя были многообразны: тесная связь с японской полицией в борьбе с коммунистической деятельностью, обмен информацией о Коминтерне и советских шпионах, слежка за немцами, изгнанными в Японию и Маньчжурию, а также за всеми немцами на Дальнем Востоке, проведение в жизнь законов о чистоте немецкой расы в германской общине и решение вопросов безопасности в германском посольстве в Токио, включая и политическую благонадежность членов миссии.

На практике у полицейского атташе было не очень много работы. Японские власти не проявляли особого интереса к широкому сотрудничеству и обмену информацией. Слежку и в некоторых случаях разоблачение немцев можно было ограничить или расширить соответственно энергии и характеру самого атташе. Так предшественник Мейзингера, чтобы убить время, в основном занимался украшением посольства для официальных приемов и мероприятий.

Мейзингер прибыл на Дальний Восток без какой-либо специальной подготовки к своему новому назначению, и потому был очень зависим от переводчика посольства Хамеля, поскольку его личные контакты с японскими властями, как и первые месяцы его назначения в Японию, проходили в атмосфере скованности и принужденности, вызванных незнанием языка. Отношения же с послом были вежливы, но холодны, и одним из немногих веселых знакомых Мейзингера оказался знаменитый немецкий журналист Рихард Зорге.

Новый полицейский атташе явно получил от своего начальства в Германии инструкции расследовать деятельность Зорге, однако высокое положение последнего в германском посольстве и немецкой общине в Токио вкупе с сардоническим шармом веселого, шумного компаньона расхолаживали полицейского, отнюдь не способствуя проявлению служебного рвения.

В октябре 1941 года Мейзингер отправился с официальным визитом в Шанхай, но неожиданно был вызван в Токио, когда германское посольство узнало об акции, предпринятой японской полицией против группы Зорге. Ни на одной из стадий следствия они ни словом не дали понять Мейзингеру, полицейскому атташе, прикомандированному для связи с ними, о своих намерениях арестовать некоторых немцев, включая и Макса Клаузена с женой. Они даже не проинформировали посольство, когда аресты уже произошли.

Личный и официальный престиж Мейзингера еще более понизился после того, как все его попытки добиться освобождения Зорге или хотя бы навестить его в тюрьме окончились неудачей, а японские коллеги отказались предоставить ему какую-либо информацию о деле. Пост полицейского атташе германской полиции в Токио оказался как бы абсолютно незначительным, и манера, в которой было проведено расследование дела Зорге, грубо подчеркнула такое положение дел.