Можно понять и командиров, панически опасавшихся полетов в неблагоприятных метеорологических условиях. Ведь их буквально парализовал строго секретный приказ Наркомата обороны № 070 «О мерах по предотвращению аварийности в частях ВВС» от 4 июня 1939 г. В нем шла речь и о причинах гибели комбрига

В. П. Чкалова — хотя и дважды судимого военным трибуналом, но высококлассного пилота. В роковой день его подвела техника: истребитель « И-180» имел за 3 дня до полета на нем Чкалова 48 производственных дефектов. Ничего странного, что авиация всего Ленинградского военного округа за 1940 г. налетала в ночных условиях только 141 час — годовая норма для трех летчиков. В итоге большинство пилотов могли вести несложные учебные бои в условиях хорошей видимости. Для сравнения: подполковник ВВС Германии Г. Лент за 250 ночных вылетов сбил к октябрю 1944 г. 102 вражеских самолета, а в дневных боях — всего 8. 30-летний генерал-ас

А. Галланд командир эскадрильи реактивных «Мессер-262», в последние месяцы войны из 104 сбитых самолетов значительную часть также уничтожил в ночных условиях. Ведь программа обучения пилотов в Германии предусматривала обязательный налет часов в ночных и неблагоприятных метеоусловиях.

Впрочем, отмеченные недостатки не помешали советской авиации к осени 1941 г. так потрепать части Геринга, что из-за больших потерь техники и личного состава 17 ноября застрелился генерал-полковник Э. Удет, отвечающий за материальное снабжение. Затем, но уже по причине потери контроля над ситуацией после массированного применения ВВС союзниками СССР, 19 августа 1943 г. покончил с собой начальник штаба люфтваффе генерал Г. Ешоннек.

«Извлекая» уроки из событий в Европе, командующий авиации Прибалтийского военного округа Г. П. Кравченко близоруко твердил: не может быть, чтобы вермахт уничтожил много самолетов на земле, ведь главное — воздушный бой. Его поддержал командующий ВВС на Дальнем Востоке Г. М. Штерн, вернувшийся из Испании, командующий Военно-Воздушными силами Забайкальского округа Г. Ф. Кузнецов, командующий Северо-Кавказским военным округом Ф. И. Кузнецов, а также другие представители высшего комсостава. Многие из них дружно критиковали книгу военного теоретика Г. С. Ис-серсона «Новые формы борьбы», в которой проводилась мысль о неожиданном начале большой войны.

Узости мышления советского генералитета способствовал и крайне низкий уровень общего образования. Ведь из 42 генералов и маршалов, занимавших в годы войны должности командующих фронтами, лишь Ф. И. Толбухин, М. А. Пуркаев и Р. Я. Малиновский посредственно владели двумя иностранными языками, восемь — обладали знанием одного языка, 9 — читали со словарем. Значит, для 23 из них эволюция зарубежной военной мысли оставалась во многом неизвестной, исключая чтение немногочисленных переводов трудов западных теоретиков милитаризма.

Командующий 6-й армией И. Н. Музыченко с полным основанием видел среди большинства комбатов «малограмотного... порой и неграмотного командира». Аналогичную оценку среднему начальствующему составу (14 % командиров полков имели высшее образование) давал генерал-лейтенант М. М. Попов. Будущий маршал К. А. Мерецков сожалел, что новый Дисциплинарный устав командиры понимали по-своему: «бить красноармейца чем попало».

Только к июню 1941 г. планировалось добиться слаженности в полках, дивизиях и корпусах, а до этого — лишь на уровне рот и батальонов. Из-за хронического запаздывания с реализацией намеченного в большинстве соединений эта задача так и не была реализована к началу войны.

До конца июня 1941 г. в Наркомате обороны не успели рассмотреть и утвердить планы прикрытия государственной границы по военным округам. Явное пренебрежение наблюдалось в накоплении для армии про до-вольственных запасов, тем более что в декабре 1940 г. сам Сталин с ухмылкой заявил генералам: «Чаек с сухарями — это уже и пища». Остро недоставало походных кухонь (в 27-й армии Северо-Западного фронта их оказалось всего по 5—6 на дивизию), а потеря в первые дни войны большинства складов НЗ сделала катастрофическим даже положение с походными котелками: в 8-й армии к концу июля 1941 г. на 20—30 солдат приходился один котелок.

Крайне недостаточны оказались мобилизационные запасы в Киевском особом военном округе, особенно по боеприпасам: к 1 мая 1941 г. на 76-мм пушки имелось по 6 бронебойных снарядов, в укрепрайонах — по 12; на пушки танков типа КБ — по 25 выстрелов, для Т-34 — по 13 снарядов. Многие части вообще не имели неприкосновенных запасов; в мотодивизиях полевые кухни имели почему-то лишь конную тягу; запас горюче-смазочных материалов на складах Наркомата обороны составлял 20,9 % от нормы; потрясающе высоким был дефицит автотранспорта и водителей. Из-за организационных неурядиц в зоне Белорусского особого военного округа с конца июня 1941 г. не приступили к работе 60 госпиталей. десятки эвакопунктов и эвакогоспиталей на 17 тысяч коек, и т. п.

Зато осенью 1939 г. Сталин под натиском флотских верхов приказал: собирать копейки, но сгроить линкоры типа «Советский Союз» водоизмещениехМ 59 150 т и «Кронштадт» — по 35 240 т, два авианосца. Как обычно, план был провален, но до 22 июня 1941 г. успели ввести в строй 480 новых кораблей, в том числе 4 крейсера, 54 подводные лодки, 30 эсминцев. Война показала, что средства ушли если не на ветер, то без большой пользы, ибо флоты во многом лишились боеспособносги, отослав на сухопутный фронт едва ли не полмиллиона моряков. А вот многострадальная винтовка Мосина образца 1891/1930 гг. только в 1944 г. была заменена более современным карабином Семина.

Непродуманной оказалась даже система выхода железных дорог и узлов с северного на южное направление. Это выявилось в период боев на Оршанском, Курском и других направлениях. К примеру, Оршанский узел был разбросан на 216 км с огромным количеством подъездных путей, поэтому поезда из Витебска на Жлобин петляли по нему 18 км.

В результате уже к началу июля 1941 г. перевозка войск, вооружения, боеприпасов и иных воинских грузов систематически срывалась, а при господстве в воздухе германской авиации становилась и просто невозможной. Управление военных сообщений не могло даже установить местонахождение многих эшелонов. Сосредоточение вторых эшелонов Красной Армии запаздывало не на двое суток, как докладывал летом 1941 г. Генштаб, а значительно больше. После ареста начальника службы военных сообщений генерала Н. И. Трубецкого положение практически не изменилось.

В недееспособности железнодорожного хозяйства сыграли роль многие факторы, в том числе безалаберность, бюрократизм, некомпетентность, травля старых специалистов. Парадоксально, но факт: выступая 28 февраля 1937 г. на пленуме железнодорожников Донецкой дороги, нарком транспорта Л. М. Каганович долго клеймил раскрытую здесь органами НКВД «тайную организацию немецких фашистов», члены которой наловчились так забивать костыли, что паровозы на них наскакивали и переворачивались.

Близоруко-преступное отношение было характерно в решении проблем военной медицины. Только 26 июля 1940 г. Наркомат обороны догадался создать учебный совет при начальнике военно-санитарного управления РККА. До этого никто практически не занимался разработкой планов медицинского обслуживания в условиях широких военных действий. Руководствуясь политическими доктринами, высшее военное руководство все попытки медиков увеличить сеть эвакогоспиталей безжалостно пресекало. Именно поэтому поступление огромного количества раненых в годы войны вынудило почти целиком разрушить систему гражданского здравоохранения. Поражает факт: один санинструктор (чаще всего девушка) приходился на стрелковую роту. Поэтому своевременная эвакуация раненых с поля боя осуществляться не могла, многие бойцы просто умирали от потери крови, не дождавшись своей очереди. Выносить же раненых их сослуживцы права не имели, потому что такая помощь рассматривалась как уклонение от боя. Во многом реальное положение со спасением раненых зависело от характера конкретного командира, самоотверженности личного состава.