— Так вот, я думаю, что самой природой в каждом из нас, живущих, заложен в принципе одинаковый КПД. Мы же ничем не отличаемся друг от друга — у всех одна голова, две руки, две ноги.

— И что же из этого следует? — спросил Рыкачев, с интересом следя за развитием командирской мысли.

— А то, дружище, что все мы работаем в равных условиях, а КПД у каждого разный.

— Согласен. Очевидно, дело в том, что одни всего себя отдают делу, а у других усилия распыляются на второстепенные мелочи…

— Совершенно верно. Как говорится, дело не подводит человека, человек его подводит. Дело, если в нем вся твоя душа, никогда тебе не изменит. Так и у нас, в авиации. Возьми хоть самого Чкалова. Всю свою энергию, умственную и физическую, он без остатка отдал своей мечте, единственной цели — быть настоящим летчиком!

— Да, командир, с тобой трудно спорить, — снова сдался комиссар. — Логика у тебя железная. Конечно, без труда не может быть таланта. А раз все дело в труде — надо работать, работать и работать. Только в повседневной текучке, сутолоке как-то забываем мы об этом. И часто нас вполне устраивает средний уровень подготовки летчика, техника, механика.

— А за этим средним уровнем, — продолжал Шестаков, — нередко кроется обыкновенная нерадивость, мешающая нам добиться наивысшего КПД.

— Добьемся! — решительно заверил комиссар.

— Будем стараться вместе.

Это был разговор двух людей, облеченных правом и обязанностью обучать и воспитывать других. В то сложное, напряженное для нашей страны время они умели смотреть на свою ежедневную боевую работу с прицелом на будущее.

Необычно и закончился этот разговор.

— Юрий Борисович, а не кажется ли тебе, что люди утомляются не столько от напряжения, сколько от однообразия? Взлет, зона, пилотаж, атаки, посадки… Давай-ка внесем некоторое разнообразие в нашу учебу. Ну, к примеру, завтра организуем стрельбу из пистолета в тире…

— А по вечерам встречи по волейболу, футболу, — добавил Рыкачев, зная приверженность командира к спорту.

— Отлично! А там смотришь — вечер самодеятельности в воскресенье организуем.

— И командир будет его вести…

— А почему бы и нет? С удовольствием.

Ранним утром следующего дня всей эскадрильей отправились в тир. Сначала — чистка пистолетов. Посыпались шутки-прибаутки, все повеселели, приободрились.

Лев Львович, протирая шомполом ствол, вдруг спросил:

— Кто знает, что означает слово «пистолет»?

Все подумали, что тут кроется какой-то подвох. Однако мало кто знал происхождение слова «пистолет», поэтому начали высказывать различные предположения и догадки.

Лев Львович выслушал всех, а потом сказал:

— А ведь об этом рассказывается в сегодняшней окружной газете. Во время гуситских войн впервые появилось короткоствольное оружие «пистоль», что по-чешски означает «дудка»…

Рыкачев, чистивший свой пистолет рядом, подумал: «Опередил меня Лев, ведь и я успел посмотреть газеты, читал и об этих пистолетах».

А комэск между тем продолжал:

— Чехи били из пистолей крестоносцев, а вы считайте, что перед вами фашисты, бейте без промаха.

Он первым вышел на линию огня, одну за другой послал в черный круг все три пули.

— Слушай, Лев Львович, ты прирожденный комиссар, — сказал ему после стрельб Рыкачев. — Считай, благодаря тебе все отлично отстрелялись. Вдохновил!

— Спасибо, Юрий Борисович, за комплимент, только и свою работу со счета не сбрасывай. Кто вчера беседовал с летчиками о международном положении? Ты. И как беседовал? Заслушаешься! Так что, как говорится, каждый должен быть мастером своего дела.

…Когда-то Виктор Гюго сказал: передвигая вперед стрелку часов, бег времени не ускоришь. А вот Шестакову казалось сейчас, что в его наручные часы кто-то вставил пружину, ускорившую бег их стрелок, а вслед за ними и времени.

В эскадрилье не успели оглянуться, как подоспели состязания. Проверить готовность к ним летчиков прибыл инспектор армии.

Сухощавый, жестковатый по характеру майор — отменный летчик, мастер воздушного боя — он молча, не проявляя никаких эмоций, поднимался в небо с каждым летчиком поочередно. Никто не услыхал от него ни одной фразы по поводу выучки летчиков. Так длилось два дня. Лев начинал нервничать. Домой приходил расстроенный, взвинченный. Только при виде тянущего к нему ручонки сынишки оттаивал, добрел.

Но от жены и матери ничего не скроешь.

— Что там у тебя, Левушка, происходит? — допытывались они.

— Да ничего особенного, служба как служба, всякое бывает, — отвечал он уклончиво. — Дома Лев не любил «распространяться» об эскадрильских делах, из него ничего нельзя было вытянуть.

Мать хотела дать ему почитать письмо от отца, в котором он сообщал, что захворал, просил ее приехать, да передумала, незачем еще и этим огорчать сына, вот пройдут у него неприятности — тогда и решим, как быть…

Неприятности сверх всякого ожидания прошли на второй день. Лев прилетел домой радостный, возбужденный, поднял малыша под самый потолок, потом поцеловал его в обе щеки:

— Ура, Лев Львович, наша взяла!

Причиной же бурного этого восторга были всего-навсего несколько скупых, сдержанно произнесенных слов проверяющего: «Ваша эскадрилья подготовлена намного лучше других. Она претендует на первое место».

Лев с трудом сдерживал ликование: его труд, старания, все, чем жил он последнее время, окупились сторицею. А это значило, что боевой опыт не пропал даром, он передан летчикам, взят ими на вооружение, что во много крат повышало боеготовность эскадрильи.

«Вот теперь можно и сказать сыну, что мне нужно уезжать», — подумала Мария Ивановна и передала ему письмо отца. Пробежав его, Лев забеспокоился.

— Когда, мама, вы собираетесь?

— Завтра, Левушка.

— Трудно нам с Липой будет.

— Управитесь. Сынишка растет крепкий, здоровый, всем на радость. Подлечу отца, даст бог, снова приеду.

— Ну что ж, мама, вы правильно решили. Отцу там одному труднее…

Все они были уверены, что в скором времени снова будут вместе жить да радоваться. Только сбыться тому не довелось: назревавшие в мире события внесли свои суровые коррективы.

Было раннее утро 1 сентября 1939 года. Лев прибыл в эскадрилью, дежурный по штабу вручил ему телеграмму:

«Как бы не пришлось вместо мирных состязаний снова пройти настоящие», — подумал Лев. Он уже успел прослушать утренние радиопередачи, знал, что немецко-фашистские войска вторглись в пределы Польши.

Примчался Рыкачев. Лев показал ему телеграмму.

— Все ясно, — сказал комиссар. — Это уже «не в воздухе пахнет грозой», это уже сама гроза.

— Надо, Юрий Борисович, с людьми поговорить. Растолкуй им, что и как, к чему мы должны теперь готовиться.

Внимательно слушали все комиссара, с каждым его словом все больше суровели лица людей.

Каждому было ясно: Польша — наш сосед. Захватят ее фашисты — замахнутся на нашу страну.

— Скажите, Юрий Борисович, долго ли смогут поляки противостоять немцам? — задал вопрос Селиверстов.

— Не думаю, — ответил комиссар. — Польское буржуазное правительство отказалось от нашей помощи, но заискивало перед Гитлером и тем самым подвело свою страну к пропасти.

Так оно и случилось. Уже 17 сентября германские войска оккупировали чуть ли не всю Польшу, вышли на линию Львов — Владимир-Волынский — Брест — Белосток. Коричневая тень фашистской оккупации легла на древние польские земли.

Чего теперь ждать от гитлеровцев? Насторожилась наша страна. Приведены в готовность войска. Вместе со всей армией — начеку эскадрилья Льва Шестакова.

…Топот солдатских сапог под окнами, резкий стук в окна, двери в один миг разбудил весь городок.

— Боевая тревога! Боевая тревога!…

…Натренированная эскадрилья собралась быстро, четко, выстроилась, в предрассветной тишине слушает приказ командира:

— В срочном порядке вылетаем в район города Гродно. Быстро подготовить карты, рассчитать маршрут. Самолеты заправить полностью, снарядить всем боекомплектом. Взлететь в 6.00 звеньями.