Времени на прощание с семьями не было.

«Война! Война!» — пронеслось по городку, жены, матери, дети бросились к аэродрому:

— Что произошло? Куда? Надолго?

Рыкачев успокаивал всех:

— Обычное учение. Скоро вернемся…

Только никого не могли утешить слова комиссара — его суровый взгляд говорил красноречивее всяких слов.

Ровно в 6.00 отлично выученная эскадрилья дружно стартовала, взяла курс на Гродно.

А родные, оставшиеся на земле, лишь спустя долгое время узнают, что перелет эскадрильи был связан с освободительным походом советских войск в Западную Белоруссию и Западную Украину. Еще позже придет весть, что эскадрилья в полном составе расположилась в Запорожье, где формируется новый истребительный авиационный полк.

Командиром вновь сформированного 69-го полка был назначен дважды награжденный орденом Красной Звезды бывший инспектор армии Павел Николаевич Баранов. Комиссаром — Николай Андреевич Верховец. Начальником штаба — Виктор Семенович Никитин, так же, как и командир, награжденный орденом Красной Звезды за успехи в боевой и политической подготовке.

Лев Шестаков стал заместителем командира полка по летной подготовке. Его бывший инженер эскадрильи — Николай Яковлевич Кобельков, участвовавший в боях в Китае и заслуживший там орден Красной Звезды, — принял должность инженера полка, заместителем у него стал также орденоносец, воевавший на Халхин-Голе, Дмитрий Сергеевич Спиридонов.

Полк возглавили люди большого жизненного и боевого опыта, умеющие сплотить и повести за собой большой коллектив авиаторов.

В октябре 1939 года полк в составе четырех эскадрилий И-16 перебазировался под Одессу на аэродром Школьный.

Жизнь завертелась в стремительном вихре. Требовалось срочно слетывать полк, обучать его ведению боевых действий. Начали летать — а тут посыпались тяжелые неудачи: одна за другой несколько аварий.

Лев очень переживал — ведь он же отвечает за летную подготовку. В чем дело? Где корень зла? Докопаться до истинной причины никак не могли, пока не разобрали до последнего винтика моторы аварийных самолетов. Оказалось, виной всему — главный подшипник коленвала: он разрушался.

Были и другие неприятности. Процесс становления не так прост… Наконец вновь рожденный полк перестало лихорадить. Пошла ритмичная плановая учеба. Теперь можно было подумать и о семьях, забрать их в Одессу.

Вскоре военный городок наполнился детским смехом, женщины стали приводить в порядок его территорию, разбивать клумбы, сажать цветы, деревья.

Приехала и Липа с маленьким Львом, у которого в октябре появилась сестричка Таня. Новый, 1941, год Лев Шестаков встречал в кругу семьи. После долгой разлуки он пристально вглядывался в родные лица, и вновь в душе бывалого воина росло тревожное беспокойство: черные крылья войны накрыли собой Польшу, Францию, Австрию, Чехословакию.

Неожиданно в полк прибыл старый знакомый по испанским боям, ныне командующий ВВС Одесского военного округа комбриг Александр Иванович Гусев, проверил боеготовность, а затем сказал в узком кругу командиров:

— Гитлер сосредоточил у наших границ большие силы. Сегодня уже нет сомнений: мы должны быть готовы ко всему, к самым тяжелым испытаниям, и мне особенно приятно, что это очень хорошо сознает Лев Шестаков. Встретил я как-то инспектора, проверяющего его летчиков. Он рассказал, что был восхищен их выучкой. Он за это, по его словам, прямо-таки влюбился в Шестакова. Правду я говорю, Лева?

— Мне он почему-то об этом не говорил, даже поначалу страху нагнал, — отозвался тот, и все вокруг засмеялись.

— Выходит, ты до сих пор не знал, что есть на свете влюбленный в тебя инспектор?

Гусев, когда закончил все свои дела, пригласил к себе Шестакова. Вспомнили Испанию, друзей, поговорили о делах. Комбриг рассказал много интересного. Оказывается, вместе с нашей военной делегацией он побывал в Германии.

— Как, в самой Германии? — изумился Лев.

— Ездили с Супруном на выставку авиационной техники, — пояснил Гусев. — Там нам показали Me-109 новейшей модификации. Супрун даже летал на нем. В. Мессершмитт был в восторге от его высшего пилотажа. Пока Супрун летал, пригляделся я к окружению и увидел, кого бы ты думал? Ни за что не догадаешься. Курта Ренера. Того самого долговязого наглого фашиста, которого ты сбил в Испании.

— Не может быть?

— В наше время все может быть, дорогой Лева!

21 июня Лев с женой были в оперном театре. Далеко за полночь пришли домой. Дети давно спали, улыбаясь чему-то во сне, еле слышно тикал на столе накрытый фуражкой будильник — в воскресенье обходились без него.

Коротки июньские ночи. Только стали засыпать, как оба вздрогнули от резкого, надрывного завывания сирены, вслед за которым раздался громкий стук в дверь.

Лев встал с постели, открыл дверь. Перед ним стоял запыхавшийся посыльный:

— Товарищ майор, боевая тревога!

— Почему боевая? — не то прибежавшего, не то самого себя спросил Шестаков. — Просто тревога. Не в первый ведь раз…

— Не могу знать, товарищ майор, приказано поднять всех по боевой тревоге, — ответил посыльный и стал барабанить в соседнюю дверь.

Лев окинул сонным взглядом уютную, теплую комнату, мирно спящих ребятишек.

— Лева, надо собираться, — сказала Липа, подавая ему обмундирование. — Чемодан «тревожный» возьмешь?

— Да нет пока, если будем куда-то выезжать, заскочу…

Война! Услышав о страшной вести, новый комполка Марьинский, Верховец, Шестаков, да и все в полку не сразу осознали всю неотвратимость случившегося. Думалось, что все еще как-то образуется, утихомирится. Однако не сидеть же сложа руки, надо что-то предпринимать. Боевой испанский опыт подсказал Шестакову: первым делом — рассредоточить и замаскировать самолеты.

Работа закипела. Через час-полтора аэродрома вроде бы и не существовало: самолеты слились с окружающей местностью. Часть машин надежно укрыли в посадках, остальные перегнали на другие площадки, где так же тщательно замаскировали.

Лев произвел облет всех «точек», вернулся, доложил, что с воздуха ничего обнаружить нельзя.

Марьинский выслушал его внимательно, похвалил. Шестаков обратил внимание на происшедшие в нем за короткое время разительные перемены: он выглядел уставшим, старше своих лет.

«Уж не заболел ли командир? — подумал Лев про себя. — Это совсем некстати».

В полку состоялся митинг. Открыл его Верховец. Он предоставил слово Марьинскому. Когда его выступление подходило к концу, в небе послышался гул. Шестаков взглянул вверх и обомлел: четким строем, без всякого прикрытия, на город шли «хейнкели».

— Товарищ командир, немцы! — крикнул он. — Разрешите взлет…

— Всем немедленно в укрытия! — прозвучало в ответ.

Через несколько минут на город посыпались первые бомбы. Их разрывы все ближе и ближе к аэродрому. Вот уже на самом его краю взметнулись первые султаны поднятой вверх земли.

— Напрасно вы не разрешили мне вылет, — сказал Шестаков командиру полка.

— Что ты один сделаешь, Лев? — ответил Марьинский. — Только аэродром демаскируешь.

— Да они же без прикрытия. На них парочку истребителей…

— Парочку против такой армады? — перебил Марьинский.

— Конечно, больше — лучше, но для начала и хорошей парочки хватило бы…

— Ну, ну, — неопределенно протянул командир.

«Хейнкели» ушли, все вокруг утихло. На зеленом травяном покрове аэродрома черными глазницами войны зияли воронки от фугасок.

Мотористы, механики быстро их засыпали и утрамбовали.

Марьинский вызвал к себе Шестакова:

— Во главе звена пойдешь на разведку. Нам пока ничего не известно о противнике.

Конечно же, с таким первым боевым заданием лучше всех мог справиться только Лев!