— Её зовут Эмилька, — вырвалось у него совсем неожиданно.

— Да? — удивилась Майка. — И что с того?

— Почему ты называешь её Дульсинеей?

Майка помолчала. В данный момент между супругами возникло как бы перемирие, которое одним словом она могла бы превратить в кровавую битву и даже в ожесточённую войну. Майка задумалась. Нет, пока не стоит…

— Да так, простая ассоциация, — небрежно бросила она. — И заметь, до чего культурная — прямиком из Сервантеса…

— Откуда ты вытряхнула эту Дульсинею? — поинтересовалась Боженка, уже разместившись у Майки в том кресле, что поудобнее.

Майка таскала на стол продукты, дополняя Боженкину предусмотрительность. Предчувствуя скорое появление подруги и протестуя против экономии, она запаслась пирожками, оливками с анчоусами, фаршированными сыром шампиньонами и тонной сырных палочек. Всё дорогущее и отлично подходящее к принесённым Боженкой напиткам: финской водке и белому вину.

— Сопьёмся мы с тобой, — равнодушно констатировала хозяйка. — Как откуда, Дон Кихот увидел в ней божественную красоту и впал в исступление, хотя это была обычная коровница. Точь-в-точь подходит.

— Слушай, и правда. А мне как-то в голову не пришло! К ситуации подходит, а к этой подстилке… По мне, так больше подходит Вертижопка.

— По мне, тоже. Но от Вертижопки мне придётся отказаться — скрепя сердце, но придётся, поскольку Доминик при упоминании этого звучного имени глохнет и синеет. С чего начнём?

Боженка серьёзно задумалась, внимательно исследуя накрытый стол.

— С вина. Ещё холодное. К водке приступим на трезвую голову, наоборот выйдет хуже. Если дашь мне штопор…

— Лежит у тебя под носом. Погоди, поставлю водку в холодильник.

Наконец, подруги устроились со всеми удобствами. Майка без сожаления оставила рабочее место ввиду отсутствия покамест перспектив на похоронные шедевры. Боженке не терпелось поскорее доложить, с чем примчалась. Вслед за ней принеслось негодование.

— Знаешь, как она к нему обращается? Как называет?

Майка вопросительно взглянула на подругу.

— Она говорит ему «Доминисик»! Представляешь?! Доминисик!

— На людях?…

— На людях! Вроде как без свидетелей, но чёрта с два! Там глухих нет. «Доминисик, я принесла распечатки»…

Негодование, принесённое Боженкой, со злорадным смешком зависло над столом.

Майка на минутку прекратила разливать вино, закрыла глаза, открыла и завершила операцию.

— По такому случаю нам бы спирту хлопнуть, а не благородного вина. Откуда информация?

— Анюта слышала собственными ушами. Да и не одна она!

— А что он?

— В этом-то и загвоздка. Анюта не уверена… Мне только кажется, что эти шампиньоны совсем несолёные? А так очень даже ничего.

— Не кажется. Несолёные. Солонка тоже у тебя под носом. В чём не уверена?

— Странный он какой-то. Вроде и смущённый, и счастливый, а с другого боку вроде как злой. Но довольный. По её словам, не разберёшь.

— Вот кретинка, — буркнула Майка и пригубила вина.

— Кто? — удивилась Боженка. — Анюта?

— Нет, что ты. Вертижопка. Интересно, сколько Доминик с ней выдержит. Он терпеть не может идиотского сюсюканья, всяких уменьшительных имён и ласкательных прозвищ, а уж если и да, то не при всём честном народе, а в интимной обстановке, без посторонних. А эта дурында так и разливается соловьём, вот он и не знает, куда деваться. Анюта права, ему просто неудобно, дураком себя чувствует. Отличное шабли.

— Полностью с тобой согласна, — поддержала её Боженка и закусила сырной палочкой. — А вообще-то Анюта серной кислотой брызжет и выдаёт все секреты. По её сведениям, Вертижопка своим малым тазом при непосредственном контакте любого мужика сделает — так его заведёт! Ну, разве что на какого извращенца напорется… А нормальный как минимум заинтересуется. Да что там говорить, все они одинаковы, а уж чего новенького попробовать — любого подмывает, от сопляка до старика.

Майка целых три секунды жалела, что Доминик не извращенец. Потом сообразила, что такое может передаться детям, и жалеть перестала.

— А откуда Анюте столько о ней известно?

— Ей ещё больше известно, сейчас всё расскажу. Они с детства знакомы, жили рядом, в одной школе учились, только в техникуме пути разошлись, но знакомство поддерживали. Вертижопка всегда способностями к эдакой специфической гимнастике отличалась, Анюта ей даже завидовала, ну да завистью сыт не будешь… Тут самое важное начинается, давай-ка допьём поскорей это вино. Нас ждёт напиток посерьёзнее.

Майка категорически не согласилась. Заглотать отличное вино в неприличной спешке? Да ещё из-за какой-то там Вертижопки?!

— С ума сошла! Я такой профанации не допущу! Эти пол… ну, почти пол-литра шабли спокойно подождут в холодильнике подходящего случая и будут выпиты с надлежащим уважением. А водка уже остыла и готова к употреблению, погоди, я на всякий пожарный селёдкой запаслась, маринованной. Не хочу напиваться к приходу детей.

— А где они сейчас? — полюбопытствовала Боженка, с энтузиазмом приняв поправку в меню.

— Как где? В школе. Потом у них всякие дополнительные занятия, а обедом их там накормят. Эго очень хорошая школа.

Боженка задумчиво свинчивала пробку с серьёзной бутылки.

— У меня в планах родить кого-нибудь, — не слишком уверенно призналась она. — В случае чего, замолвишь за меня словечко в этой школе?

— Нет проблем. Тогда тем более лучше в трезвом виде.

— Ладно, давай свою селёдку…

Хватило и четверти финской бутылки, а на двоих это никак нельзя назвать перебором, чтобы Майка поняла всё. Вертижопка, как ни странно, имела весьма разумную жизненную позицию. Действовала она очень последовательно, и ей не хватало только чуточку удачи.

— Она сразу Анюте заявила, а ведь едва семнадцать исполнилось, что молокососов она в гробу видала, — докладывала Боженка, а дожидавшееся своего выхода негодование пока притаилось под потолком. — Все они дураки набитые, неумёхи и ни фига у них нет, так чего ради них стараться, разве что форму шлифовать…

— И шлифовала? — прорезалось негодование с Майкиной помощью.

— Ещё как! По полной программе. На разной деревенщине тоже. Половина мордобоев в тех краях — её заслуга. А она преспокойно объясняла Анюте, что ей нужен богатый, с квартирой, с положением, при должности, но старая развалина тоже нежелательна. Лучше всего молодой, с образованием, разведенный и бездетный, и неплохо бы, чтоб ей нравился. Туго у неё шло. Всё чего-то не доставало, а прежде всего квартиры, как-то не попадались ей с богатыми родителями…

— Об этом я слышала, — прервала подругу Майка и рассказала Боженке, что узнала от Зютека. Тот не велел хранить тайну, а Боженка кивала головой, поддакивая:

— Правильно, всё сходится. Жилищные условия у неё доисторические, ещё времён недоразвитого социализма. Я бы оттуда давно дала дёру. Она тоже мечтает слинять, но слишком ленива, чтобы самой напрягаться, считает, что мужик должен. Что ты сказала?

Майка бормотала себе под нос.

— Да так, ничего. Вот, чёрт. Верный подход, я бы поддержала. И с этой целью наметила себе Доминика?! Вот ведь дебилка нереальная!

— В Доминика она влюбилась, — заявила Боженка тоном, который заткнул рот даже распоясавшемуся негодованию. — Не успела тебе сказать, слишком остро реагируешь.

— Вовсе я не реагирую, просто у меня время от времени проблёскивает…

— Проблёскивай тише, в смысле не так ярко, а то я сбиваюсь, а хотела всё по порядку. Пока суть да дело, лопухнулась она здорово, я тут подсокращусь, а то до утра не кончу, одного такого она надыбала, ребёнка и беременную жену — по боку, а тут облом, оказалось, что квартира и прочее имущество женино. Другой коньки отбросил, сердце не выдержало, сразу после любовных утех, а следовательно, все сопутствующие обстоятельства потеряли значение. Третий, или который там по счёту, не важно, сам из себя был звезда, поп-идол, артист, девиц, на всё готовых, вокруг — вагон и маленькая тележка, а Вертижопка — средненькое диво, позволил ей присоединиться к гарему, не больше. Уж она уработалась вдрызг, а тут такое разочарование. Ты глянь, сплошной мартиролог получается. Что это у нас так пусто, плесни малость. Не селёдка, а чистая амброзия!