В 1782 году Радищев пишет «Письмо другу, жительствующему в Тобольске», тесно примыкающее к «Слову о Ломоносове». Принципы, выработанные в «Слове», торжествуют в «Письме». Внимание Радищева привлекает реальный исторический факт—открытие памятника Петру I работы Фальконета. Он описывает документально точно все происходившее на Сенатской площади в этот день. Поэтому уже само начало вводит нас в атмосферу этой исторической достоверности: «Сочинено 8 августа 1782 года. Вчера происходило здесь с великолепием посвящение монумента Петру I». «Вчера»—соответствует действительности—письмо писалось 8-го, а памятник открыт был 7 августа.

Новое произведение написано человеком, не мыслящим существования вне общежития, высоко ценящим живое общение с людьми и особенно «беседование» с другом. Присутствуя при открытии монумента, взволнованный событием, он задумался над судьбой этого удивительного царя, над тем, что сделал он для России, над принципами монархического правления вообще и немедленно спешит поделиться с этими своими думами, приглашает «на беседование» того, с кем «юношеские провел дни свои». Как и в «Слове», героем «Письма» является не автор его, а другой человек, и опять исторический русский деятель— Петр I. В облике «властного самодержца» Радищев увидел могучую личность великого русского «плотника», воодушевленного заботой об отечестве, основателя «града на Неве», обновившего Россию», сообщившего «стремление» своему отечеству—«столь обширной громаде, которая яко первенственное вещество была без действия». Именно патриотическое чувство делало Петра замечательной личностью, именно эти деяния на благо отечества позволили Радищеву «вознести ему хвалу» и видеть в нем «мужа необыкновенного, название великого заслужившего правильно».

Но еще более, чем у Ломоносова, Радищев видит ограниченность патриотизма Петра, ограниченность его личности. Ломоносов не способствовал духу вольности, Петр ничего не мог сделать для освобождения народа, ибо он был царем, самодержцем: «Нет и до скончания мира примера может быть не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле». Ломоносов «не восстал на губительство и всесилие», не защитил пребывавший в рабстве народ, и в этом, по Радищеву, его вина. Петр, будучи царем, «истребил последние признаки дикой вольности своего отечества» и оттого вторым монументом, незримо возвышающимся рядом с фальконетовским, была «ненависть к нему его современников».

Здесь же Радищев открыто говорит о том, что может воспитать и создать истинного человека. «И я скажу, что мог бы Петр славнея быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную». Радищев точно формулирует свою меру ценности личности, свое определение патриотизма: деятельность, направленная на утверждение «вольности частной», борьба за освобождение крестьян от рабства, за свободу’ сограждан. Это и есть наивысшее патриотическое служение, более всего «возносящее» отечество, а равно возносящее человека к наивысшему самораскрытию своей индивидуальности, своего духовного богатства. Так впервые в произведениях Радищева осуществляется слияние патриотизма и революционности. Это поднимало его творчество на новую ступень. Такое понимание патриотизма идейно вооружало русскую литературу.

После «Письма к другу», начиная с оды «Вольность», героем новых произведений Радищева станет патриот-гражданин или, как его назовет сам автор, «прорицатель вольности», утверждающий свое человеческое достоинство в политической борьбе против русского самодержав-ства и крепостничества. В оде «Вольность» лирический герой автобиографичен. После «Слова о Ломоносове», после «Письма к другу», где героем был исторически реальный деятель, Радищев как бы возвращается на позиции «Дневника одной недели» с ее стихией автобиографичности и исповедности. Но это только кажущееся возвращение,—Радищев обратился к проблеме автобиографичности, обогащенный опытом русской литературы, обратился с позиций человека, ставшего на путь «борзых смельчаков»,—путь революционной деятельности, и оттого сумевший исторически взглянуть на самого себя. Русская история, которой много занимался Радищев именно в 80-е годы, говорила ему: в пантеоне русских деятелей было много великих мужей, лучшие из них—патриоты, сыны отечества, оставившие неизгладимый след в жизни России и ее народа,—такие, например, как Петр, Ломоносов. Ныне общество выдвинуло на первый план крестьянский вопрос, вооруженная крестьянская война поставила на долгие годы в качестве первоочередной задачи ликвидацию крепостничества и самодержавия. В этих условиях нужны и новые деятели, нужны «прорицатели вольности», нужны революционеры. Он, Радищев,—первый это осознавший и мужественно начавший борьбу,—тем самым объективно становится историческим деятелем. Лирическая стихия оды «Вольность» воссоздавала духовный облик первого русского революционера, она раскрывала нравственное богатство не личности вообще, а русского человека 80-х годов XVIII века, осознавшего необходимость подготовки народной .революции в России, опиравшегося в своих выводах на объективный ход общественного развития, на творческий опыт восставшего от «тяжести порабощения» русского крепостного крестьянства. Радищев, человек, лирически раскрывший себя в оде, выступает как объективное явление русской истории, русского революционного движения.

Небывалым предстало «тайное тайных» души лирического героя оды. Ненавистник рабства, свободолюбец, он жил единой жизнью с окружающим миром, его мечты прорывали «завесу времени, будущее от нас отделяющую». Он печалился—и это была скорбь патриота, видевшего «в отечестве своем драгом» ненавистное самодержавие и рабство. Он мечтал—и это была мечта о революции в России, о «дне избраннейшем всех дней».

Радищев показал, как весь духовный мир его лирического героя конкретен и оттого обусловлен национально-социальными обстоятельствами политического бытия России. В этом отношении особый смысл имеет строфа, в которой Радищев формулирует свое понимание целей и смысла человеческого существования, определенных условиями России, верным сыном которой он оставался. После описания победы революции в Америке Радищев взоры свои обращает к своей родине и решительно заявляет, что как ни дорога ему свобода, но он никогда не уедет из своего отечества, не прельстится заокеанскими благами, а останется у себя в России, останется для того, чтобы добывать истинную свободу для своих соотечественников. Он пишет:

Но, нет! где рок судил родиться,

Да будет там и дням предел,

Да хладный прах мой осенится Величеством, что днесь я пел;

Да юноша, взалкалый славы,

Пришед на гроб мой обветшалый,

Дабы со чувствием вещал:

«Под игом власти, сей рожденный,

Нося оковы позлащенны,

Нам вольность первый прорицал.

«Обаятелен мир внутренний,—писал в одном из своих писем Белинский,—но без осуществления во вне он есть мир пустоты, миражей, мечтаний». Это открыл для себя Радищев. Его внутренний мир—мир «прорицателя вольности» и русского революционера—жаждал осуществления вовне, этим внешним миром была для него Россия. Вот отчего так обаятелен и прекрасен мир этого чело^ века.

IX

После оды «Вольность» в годы 1784—1789 Радищев пишет два своих центральных произведения: «Житие Ф. В.Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москву», внутренне связанных идейной общностью.

«Житие Ушакова»—это обобщение прошлого опыта, сделанное с позиций уже сложившегося революционного самосознания.

В «Дневнике одной недели» Радищев полемизировал и пытался показать психологическую несостоятельность одного из тезисов Руссо, сформулированного в романе «Эмиль или о воспитании». «Житие Ушакова»—книга, выросшая в атмосфере резкого и всеобщего критического пересмотра идей радикального французского мыслителя, пересмотра с позиций национальных задач русской революции.