Идя навстречу дворянской оппозиции и побаиваясь мужицкого бунта, Екатерина затевает созыв Комиссии по составлению нового Уложения. Комиссия была создана в 1767 году. Подготовка к ней началась за несколько лет, и главным в этой подготовке было создание европейского авторитета «мудрому» начинанию монарха. Началось все с письменного уведомления философов. Затем, на протяжении нескольких лет, они держались в курсе всех подготовительных дел. Для определения задач и содержания работы законодательной Комиссии она, Екатерина, пишет Наказ. Пропитанный весь духом просветительской философии, демагогически использующий дорогую сердцу философов фразеологию, он к тому же наполовину был просто списан с книг их единомышленников,—Монтескье в первую очередь. И тот факт, что Екатерина, не стесняясь, вписывала в свой Наказ целые страницы из книги Монтескье «Дух законов», был особенно важен, особенно знаменателен и для Вольтера, и для Дидро, и для Даламбера: это, как им казалось, значило, что русская императрица открыто признавала свое желание практически осуществлять в форме законодательства заветнейшие идеалы философов.

Как только Вольтер, Дидро и Даламбер узнали о начале работ Комиссии, они начали неустанно давать советы Екатерине, свято веруя, что именно их совета и ожидала русская императрица.

Больше того, они сами хотят прибыть в Петербург, чтобы принять личное участие в составлении законодательства для России.

Оппозиционная русская общественность, имевшая тенденцию противопоставлять себя правительству, по мысли Екатерины, при помощи доктрины просвещенного абсолютизма, могла быть приручена, приведена к повиновению, приучена (при содействии европейских авторитетов) видеть в царице действительного духовного «вождя нацйи», того законодателя, чьей рукой водит сама мудрость.

Вот в этой атмосфере «тартюфовской», по словам Пушкина, политики и жил Радищев в петербургские годы. И опять в связи с большими политическими событиями круто изменилась его судьба.

По велению Екатерины, лучшие из пажей должны были спешно отправляться в Лейпцигский университет для получения юридического образования, с тем чтобы по возвращении немедленно включиться в огромное предприятие—составление новых законов, упорядочение ста-

рых сводов, наблюдение за их исполнением. Радищев оказался среди этих лучших—образованных, серьезных, увлеченных идеей служения отечеству юношей.

В сентябре 1766 года Радищев вместе с другими пажами отбыл из Петербурга.

II

В Лейпциге Радищев пробыл 5 лет—с 1766 по 1771. Из Петербурга уехал восторженный юноша. В Россию вернулся гражданин и мыслитель. Сам Радищев считал эту пору жизни важнейшим этапом в формировании своего характера и своих убеждений. Именно поэтому он счел необходимым рассказать своим согражданам, что и как воспитывало его. Свой замысел он исполнил в книге «Житие Федора Васильевича Ушакова». Это сочинение служит для нас основополагающим документом в определении истоков мировоззрения Радищева. Приступая к этой поре жизни Радищева, мы, выражаясь его словами, покидаем область «гадательного» и вступаем «на путь истины».

В Лейпциг Радищев вместе с другими молодыми людьми был отправлен для обучения на юридическом факультете университета. Предстояло в соответствии с инструкцией, написанной Екатериной, «обучаться латинскому, немецкому, французскому и, если возможно, славянскому языкам... моральной философии, истории, и наипаче праву естественному и всенародному, и несколько и Римской империи праву». Истомленные «наставлениями» неуча Морамберта, бывшие пажи жадно принялись за науку. Радищев занимался не только по юридическому факультету, но, действуя «по собственному произволению», изучал литературу, естественные науки, посещал лекции на медицинском факультете. Университет мог дать некоторые знания, и их отлично усваивал Радищев, но университет не мог воспитать юношество. Дух рутины, схоластики, оторванность от жизни, религиозное ханжество и апологетика монархического строя— вот что характерно было для немецкой университетской науки и университетских профессоров того времени. Лишь лекции молодого профессора Платнера, читавшего философию, да старика поэта Геллерта, учившего морали, вызывали сочувствие Радищева и его товарищей. Дух самостоятельности и критицизма характеризует отноше: ние русских студентов к университету. Так, после знакомства с первыми лекциями схоласта и консерватора профессора Беме, Радищев вместе с другими товарищами категорически отказался слушать этот курс. Характерно при этом их смелое заявление, что они этим лекциям предпочитают книгу радикального французского мыслителя Мабли.

По оценке Радищева, университет дал ему лишь некоторую сумму фактических знаний, помог овладеть в совершенстве несколькими иностранными языками. Но, заявлял он, «хотя разум и обрел много понятий», это еще не главное. Нужно прежде всего «устроить их в порядок».

Что же воспитывает человека? Что «соделывает» из чувствительного человека гражданина? Что определяет его «чувствования», его убеждения? В своей книге «Житие Ушакова» Радищев заявляет: человека воспитывает жизнь, обстоятельства делают гражданина. Именно «воспитание жизнью» и было самым главным для Радищева в период его пребывания в Лейпциге.

Что же это была за жизнь? Отправляя в Лейпциг двенадцать юношей, Екатерина написала инструкцию обучения, определив правила их жизни и поведения, назначив управителей. Все двенадцать студентов были отданы под единодержавную власть гофмейстера майора Бокума. Для опеки над «духом» был дан иеромонах отец Павел. Так восторженные юноши превратились в подчиненных своего жадного до денег, глупого, самодовольного и невежественного начальника. Сразу и вдруг они лишились всех прав. Теперь они обязаны были жить в специально отведенном для них доме, по-двое в маленьких грязных сырых комнатах, жить под вечным надзором, обязаны носить казенное обмундирование, при этом носить долго, даже когда оно становилось ветхим, обязаны слушать проповеди глупого иеромонаха Павла, человека крайне смешливого, начинавшего хохотать во время богослужения, если кто-нибудь из студентов показывал ему палец.

Но каждый день такой новой жизни преподавал юношам, бывшим пажам, «деятельное нравоучение». Они видели, как поступки Бокума становились из месяца в месяц, из года в год все наглее, все циничнее, все откровеннее в своей корысти. Они видели, как их обкрадывали, и возмущались, что их кормили тухлой пищей. Они понимали, что им не дают положенных им новых мундиров и шинелей, так как деньги идут в карман Бокума; они мерзли по зимам, болели, так как Бокум предпочитал лучше брать деньги себе, чем отапливать комнаты студентов. Они на каждом шагу, ежедневно были оскорбляемы именно за попытки выступить со справедливыми требованиями или просьбами.

Обстоятельства делают человека, говорит Радищев. Обстоятельства тиранического управления Бокума вызвали негодование, которое изо дня в день стало расти, превращаясь в протест. Ничто, по словам Радищева, «толико не сопрягает людей, как несчастие. Сия истина подкрепляется и нашим примером. Худые с нами поступки нашего гофмейстера сделали нас единомысленными». Изучение книг о естественном праве, знакомство с формами государственного управления подкреплялось у русских студентов опытом жизни в своей колонии под началом Бокума. Становилось ясным, что их «мучитель» поступал с ними так не по причине дурного своего характера, а в силу данной ему власти, сделавшей его во всем подобным «правителям народов», «самовластным государям». Но кто же наделил его такой властью? Чьим наместником был Бокум в русской колонии студентов?—Несомненно, русской императрицы Екатерины II. Низведенные на положение безгласных подданных, Радищев и его друзья на собственном примере познали, что значит на деле необузданный произвол владык. Уехав из России, они были настигнуты самодержавием. Вот именно эта жизнь под пятой самовластного начальника и воспитывала в Радищеве дух протеста против тирании и деспотизма.