сколько хватал глаз, протянулась острозубая горная стена. Солнце еще не взошло,

и лишь отдельные вершины, покрытые вечным снегом, были окрашены в нежные

розовато-желтые тона. Но вот край солнечного диска приподнялся над восточной

оконечностью горной цепи, и множество причудливо изломанных граней беско-

нечной утесисто-снежной гряды мгновенно вспыхнули ярко-золотистым пере-

ливчатым сиянием. Теневые склоны из тускло-серых стали вдруг чисто-голубыми,

беспорядочные скальные нагромождения, незаметенные онегом, сменили черную

окраску на оранжево-коричневую. А совсем рядом, наполовину возвышаясь над

хребтом, словно полководец, вышедший из общего строя, уверенно и гордо возно-

сил к небу обе свои вершины исполин Ошхамахо (Эльбрус) — Гора Счастья, как

издавна называли его кабардинцы. С этой части пастбищного нагорья он виден

весь — от гранитного цоколя до сверкающих ослепительным блеском, округлых,

как девичьи груди, вершин. Казалось, Ошхамахо специально сбросил сегодня

плотную облачную бурку, в которую кутался всю последнюю неделю, чтобы пора-

зить своей величественной красотой двух суровых воинов, вернувшихся с далекой

чужбины.

Мысроко смотрел немигающими глазами на огромную гору, а губы его еле

слышно шептали:

— Так вот ты какой, Ошхамахо... Нет, ни одна из старинных адыгских ле-

генд, привезенных в Мысыр моими предками еще два или три века назад, не

смогла тебя приукрасить... А какие горы и пастбищные склоны, какие чистые и

щедрые реки, какие богатые леса... Даже эдем я представлял себе более скром-

ным, да простит мне аллах мое невольное кощунство!

Тузар стоял чуть позади хозяина и шумно вздыхал.

Ханух напоил коней, приторочил к тузаровскому седлу хурджин, оба лука и

длинный чехол с чем-то тяжелым внутри.

Тузар накинул на плечи высокодостойного бурку, и тот легко, почти не ка-

саясь стремени, вскочил на коня.

— А ты заслуживаешь благодарности, — сказал Мысроко табунщику. — И,

возможно, я еще буду иметь случай вознаградить тебя.

— За что? — удивился крестьянин.

— Хотя бы за то, что тебя зовут Ханух, — усмехнулся именитый всадник и

пришпорил коня.

Тузар последовал за своим господином.

* * *

Княжеский хабль (часть села или квартал, иногда отдельное село, при-

надлежащее одной фамилии), состоящий из полутора десятков строений, распо-

лагался по склону невысокого холма. Ниже, на берегу узенькой речушки, впа-

дающей, очевидно, в Балк, лепились лачуги крестьян. Это были весьма невзрач-

ные строения, вернее даже нестроения, а плетения из тонких ореховых жердей, обмазанных глиной. Над каждой лачугой возвышалась круглая, сужающаяся

кверху (тоже плетеная и обмазанная глиной) очажная труба. Эти малороскошные

жилища были покрыты грубой соломой. Впрочем, и княжеские «особняки» в те

времена не слишком сильно отличались от крестьянских. Строительный материал

и «архитектура» шогенуковского дома — почти такие же, как у любого пшикеу.

Только размерами хоромы князя раза в три побольше, да стены двойной толщи-

ны. Правда, крыша дома поражает своей красотой и «богатством» — она сделана

из длинных стеблей камыша, привезенных с берегов озера Тамбукан. Над крышей

не одна труба, а целых три. Причем та, которая возвышалась над гостевой комна-

той, была сложена из камня.

Остальные строения усадьбы — дома для приближенных всех степеней

знатности, для простых воинов и для унаутов, т. е. холопов, или попросту рабов,

стояли чуть поодаль и ниже по склону. Еще ниже — обширный хозяйственный

двор с конюшней, коровником, крытым загоном для овец и коз, кладовыми для

хранения зерна; и других продуктов.

Когда Мысроко с Тузаром по узкой раскисшей дороге, где копыта коней

полностью утопали в грязи, подъехали к плетневой ограде усадьбы, князь оказал-

ся-во дворе. По всему было видно, что он собирался на охоту. Несколько дюжих

парней под придирчивыми-взглядами трех уорков седлали лошадей, таскали сна-

ряжение, оттачивали наконечники копий. Сам высокородный пши сгибал в это

время тугое древко лука, собираясь накинуть на его верхний конец петельку тети-

вы.

Мысроко уверенно въехал во двор и остановился, выжидательно погляды-

вая на князя, которого нетрудно было узнать и по одежде, и по властно-сердитому

выражению красивого молодого лица. Князь обернулся, отбросил лук в сторону, и

огонек любопытства, мелькнувший на какое-то мгновение в его глазах, бесследно

исчез: теперь его лицо выражало несколько сдержанное, но искреннее чувство

доброжелательства.

— Эй, Биберд! крикнул он одному из уорков (видимо, старшему по положе-

нию). — У меня гости.

Коренастый, мощного сложения мужчина, вполне под стать Тузару, с неук-

люжей поспешностью принял поводья у Мысроко. Кто-то из челяди рангом по-

ниже позаботился о Тузаре.

Князю одного взгляда было достаточно, чтобы определить знатность гостя,

достоинство которого, как он решил, наверняка не ниже главы шогенуковского

рода.

— С благополучным прибытием, уважаемые путники. Князь Жамбот Шоге-

нуко просит пройти в его дом, где в очаге будут гореть для вас самые жаркие дро-

ва. — Он обернулся к слугам:

— Эй, люди! Несите поклажу гостей в дом. О лошадях не забудьте. Наших

тоже расседлывайте. Охоты сегодня не будет. Биберд... Где он? А, ну мой добрый

друг и сам свое дело знает...

Два небольших окошка по краям высокой дубовой двери, украшенной гру-

бой резьбой, пропускали мало света, но все-таки позволяли разглядеть убранство

комнаты. К стене напротив двери примыкали низкие деревянные нары, застлан-

ные кусками белой кошмы. Над нарами висел, закрывая почти всю стену, войлоч-

ный ковер с красными и зелеными узорами из той же валяной шерсти. На ковре

красовалось несколько довольно простых сабель и кинжалов, одна алебарда и па-

ра охотничьих рогов. Вдоль правой боковой стены стояла длинная дубовая скамья

и рядом с ней — несколько трехногих столиков. На равных расстояниях от центра

комнаты и от стен были врыты в хорошо утрамбованный земляной пол два тол-

стых столба из цельных стволов вековых чинар. Они поддерживали потолочную

балку, несущую на себе основную тяжесть поперечных сосновых стволов, аккурат-

но обструганных и плотно подогнанных друг к другу. Опорные столбы служили

еще вешалками для бурок, плетей, конской сбруи и уздечек. В середине левой сте-

ны располагался большой очаг, который отличался от самого заурядного, какой

можно увидеть в любой крестьянской хижине, только размерами. Часть пола в

княжеской гостевой комнате (у кабардинцев она называлась хачеш) была застла-

на ардженами — циновками, плетенными из камыша.

Мысроко повидал на своем веку множество великолепных восточных двор-

цов, жил годами в мраморных покоях, убранных со сказочной роскошью, и «гос-

тевой зал» князя Шогенуко показался ему жалкой полутемной конурой. Однако

он отметил про себя, что в доме безукоризненно чисто и даже по-своему уютно.

Князь скромно посетовал на бедность «этого несчастного жилища», хотя по вы-

ражению его лица можно было догадаться, что Шогенуко вполне доволен своим

хачешем и бедным его отнюдь не считает.

«Значит, у других князей еще хуже, — подумал Мысроко. — Вероятно, и в

самом деле эти пши не думают ни о чем, кроме хорошей охоты и воинской сла-

вы...»

Жамбот сам снял бурку с плеч необычного гостя и чуть не уронил ее на пол,

увидев диковинный халат. «Неужели турок? — подумал князь. — Нет, не бывает у