турка лица истинного адыга (общее наименование кабардинцев, черкесов и ады-

гейцев, по существу одного и того же народа, имеющего лишь диалектные раз-

личия в языке), осанки горца да глаз, как осеннее небо перед восходом солнца. У

наших людей встречаются глаза серого или голубого цвета, хотя не чаще, чем ры-

жие или русые волосы, а вот у турок или татар я таких глаз не встречал ни разу».

Саблю Мысроко снял сам и оставил ее в том углу, где уже было сложено ос-

тальное его снаряжение.

Хозяин усадил гостя на скамье, поближе к очагу, сам устроился рядом. За-

шел Биберд и остановился возле Тузара, стоявшего пока у стены.

— Садитесь, друзья! — впервые разверз уста Мысроко. — Если воин не сидит

в седле, он сидит у походного костра, а если не у костра, то за столом.

— Да, да! Садитесь, — подхватил Жамбот Шогенуко. — Так говорить о муже-

ственных воинах может только воин, который еще более мужествен.

Биберд и Тузар поклонились и молча сели на другом конце скамьи, давая

понять своим сюзеренам, что не желают мешать их беседе.

Мысроко решил не томить гостеприимного хозяина и сразу назвал ему свое

полное имя. И не только имя, но и маршрут своего долгого и опасного путешест-

вия.

— Князь! Ты видишь перед собой человека, прибывшего из далекого Егип-

та, в котором уже много лун хозяйничают янычары султана Селима. Скажу боль-

ше: меня зовут Мысроко — это мое собственное имя. А имя родовое — такое же,

как у моего родного дяди мелика (в те времена так назывались египетские мо-

нархи) Туманбея. Здесь, на этой земле, где когда-то наши с тобой предки ездили

друг к другу в гости, я буду зваться Тамби. Так оно звучит больше по-кабардински

и не будет настораживать слуха любопытных заморских соглядатаев.

— Рад приветствовать в своем недостойном доме столь высокого гостя. —

Жамбот слегка побледнел от волнения. — Мысроко Тамби... Кто бы мог подумать!

До нас доходили слухи о падении славной адыгской династии. И что Туманбея...

не знаю, правда ли это…

— Правда! — резким тоном перебил Мысроко. — Султан Селим подверг его

мучительной и позорной казни. Аллах не удостоил дядю почетной смерти в бою,

как за два года до этого помог снискать посмертную славу предшественнику Ту-

манбея мелику Каншао аль-Гури. Хвала аллаху, что хоть мой отец не дожил до

столь горестных и позорных дней. Семьи у меня в Каире не было. Я только соби-

рался ею обзавестись. Оставаться в Египте после войны, конечно, не мог. Лишь

случайно избежав гибели, я решил искать новое поле славы на древней кавказ-

ской родине.

— Наверное, халат и тюрбан мусульманского священнослужителя помогли

высокодостойному Тамби в его путешествии, — сказал Шогенуко, не решаясь за-

давать прямые вопросы.

— Ты прав, — улыбнулся Мысроко. — Но я уверен, что и ты никогда не об-

лачишься в одежду, которая не принадлежит тебе по праву. Настоящий воин не

пойдет на такую низость даже ради спасения своей жизни. Почетный сан хаджи, а

вместе с ним и этот наряд я заслужил ,во время паломничества в священную Мек-

ку. Но здесь, в Кабарде, ты, князь, будешь чаще меня видеть в черкеске и боевом

шлеме. Ибо мне кажется, что из адыгского воина так же трудно сделать муллу, как

из турецкого муллы сделать воина.

Шогенуко от души рассмеялся:

— Твои речи, высокодостойный гость наш, соответствуют твоему благород-

ному званию. Ведь ты по праву должен у нас называться старшим князем.

— Ну, я пока подожду заявлять о своих правах, кроме права твоею гостя. —

Мысроко встал, увидев вошедшую в комнату красивую^молодую женщину в

длинном, до пят, белом шелксфом платье, расшитом золотыми и красными галу-

нами.

Серебряный чеканный пояс туго стягивал ее тонкую талию. На голове была

круглая, конической формы, .шапочка из белой кожи, украшенная разноцветным

бисером. Темные, как спелые ягоды терна, глаза, над которыми взметнулись

стремительные черные крылья бровей, смотрели внимательно и спокойно. Пол-

ные алые губы чуть тронуты вежливой улыбкой. Женщина держала в руках

овальный медный поднос с пузатым глиняным коашином (кувшин, каб. ) и не-

сколькими резными деревянными чашами.

— Гуаша (княгиня, покровительница, каб.) моего огня, — представил он

жену.

— Пусть день приезда наших гостей окажется для них счастливым, — сказа-

ла, поклонившись, княгиня и, поставив поднос на столик, разлила по чашам пе-

нистый золотистый напиток.

— День, в который нас приветствует такая хозяйка, не может оказаться не-

счастливым, — серьезным тоном ответил Мысроко, принимая чашу из рук жен-

щины.

— Хозяйка постарается, чтобы высокодостойному князю Тамби, сыну бла-

городнейшего черкесского рода из Мысыра, понравилось в нашем доме, — тихо

сказал Шогенуко, представляя гостя супруге таким вот несколько витиеватым

способом.

При этих словах княгиня удивленно и радостно вскинула брови, широко

улыбнулась, обнажив ряд ровных ослепительно белых зубов, и, еще раз покло-

нившись, неторопливо, с изящным достоинством удалилась из хачеша.

А в это время два крепких безусых паренька подвесили к очажной цепи ко-

тел с водой и бросили в него разрубленную на части тушу барана. Потом один из

парней встал у двери, застыв, как стражник на посту, а другой отгреб в сторону от

костра кучу углей от сгоревших дров, нанизал целый бараний бок на ореховую ро-

гатину, очищенную от коры, и стал поджаривать жирные аппетитные ребра.

— А напиток хмельной, — сказал Мысроко, утерев усы. — Здесь, наверное,

сок из...

— Нет, не из винограда, — успокоил гостя Жамбот. — Мы знаем, что после-

дователи ислама не пьют вино. Кроме проса и меда здесь ничего нет. Это...

— Вспомнил, — перебил Мысроко. — Это махсыма. Слышал о ней от наших

дедов, но в Египте мы не пили ничего, кроме щербета.

Биберд встал, наполнил опустевшие чаши и вернулся к своему столику, где

они с Тузаром тоже отдавали должное крепкой, щекочущей носы махсыме.

— Боюсь, что я плохой мусульманин, — усмехнулся Мысроко. — Принимая

от твоей хозяйки чашу, я готов был выпить что угодно, пусть даже вино. И еще:

мне никогда не нравился обычай, по которому женщины и странах ислама, за-

крывают свои лица густыми сетками из конского волоса. Наверное, аллах накажет

меня за то, что я не чувствую в себе нетерпимости к другим религиям. Вот и к тебе,

князь, я ехал без колебаний, хотя заранее знал твое имя. Ведь оно означает «сын

шогена», а шоген — это кабардинский священник христианской веры. Не так ли?

— Это так, — кивнул Жамбот. — Видимо, кто-то из моих предков был учени-

ком греческих миссионеров, которым турки и крымские ханы вот уже скоро сто

лет, как перекрыли пути в наши края. А теперь шогены нас упрекают за охладев-

ший интерес к религии Ауса Герги, мусульмане называют нечестивцами, а бедный

люд, не зная, к какому берегу прибиться, на всякий случай не забывает своих ста-

рых богов...

— Языческих, — уточнил Мысроко. Жамбот промолчал.

Парень, стоявший у дверей, начал принимать у кого-то за порогом и вно-

сить в гостевую комнату кружочки, белого сыра, пучки дикого чеснока, лепешки,

мед иг сметану в маленьких плоских чашах и другую нехитрую снедь. А его това-

рищ, поджарив бараний бок, подал на столы груды румяных ребрышек, с которых

еще капал горячий жир.

Мысроко Тамби ел очень мало. Он лишь испробовал по кусочку от каждого

блюда, а потом попросил воды и пил ее маленькими глотками, то и дело отстав-