– Как она могла вызвать меня? Ведь она не знала…

– Об этом мы позднее поговорим, – перебил его Маркус.

– Что ты сказал тогда девушке?

– Я дал ей еще денег и пообещал устроить на работу. Мой знакомый директор Дома мод в Каннах как раз искал манекенщиц.

– Ей не приходила в голову мысль просить тебя жениться на ней?

– О…

– Она просила тебя об этом?

– Да.

– Что ты ей ответил?

– Это было мучительно, особенно после того как родился ребенок. Я ответил, что не могу на ней жениться. Я дам ей денег и помогу с работой, но жениться не могу.

– Ты тогда уже был знаком с Жаклин?

– Для чего ты это спрашиваешь? – вскипел Рено. – Я знал, я люблю ее, я и тогда уже ее любил. Я женился на ней вовсе не потому, что она была богата, принадлежала к знатному роду и являлась дочерью председателя нашей партии, поверь мне.

– Очень хорошо, – тихо сказал Маркус. – Что случилось после того, как ты сказал Марии-Терезе, что не женишься на ней?

Поль Рено тяжело вздохнул.

– Как я понимаю, ты уже все знаешь… Маркус ничего не ответил, и Поль Рено спросил:

– Ты требуешь, чтобы я сам сказал? Инспектор ждал.

– Она покончила жизнь самоубийством!

– Каким образом она это сделала? – спросил Маркус.

– Открыла газовый кран.

– А где в это время находился ребенок?

– У той самой женщины, в ее квартире. Он оставался у нее какое-то время, а потом она отдала его в сиротский дом.

– Родители девушки не захотели его оставить у себя?

– Я не знаю…

– И ты ни разу не возвращался туда после самоубийства?

– Нет… Я был потрясен… Ужасная история… Полагаю, теперь вы знаете все. Нет ли у вас сигареты?

– Это действительно все, Поль? – спросил Маркус.

Поль Рено взглянул на него с испугом.

– Что такое?! Да, она открыла газовый кран, и все было кончено. Что было потом, мне неизвестно.

– Она сама открыла кран?

– Конечно. Что тут непонятного?

– Есть и другое мнение…

– Что за другое мнение? – Вне себя от страха и ярости, Поль закричал: – Надеюсь, вы не думаете, что кран открыл я? Я не делал этого!

– Как я уже говорил, существует и другое мнение…

– Марк, ты не можешь мне не верить! Нет, не можешь! Ты можешь учитывать все точки зрения как инспектор полиции, но в глубине души ты не можешь верить, что я способен на такое!

Маркус снова взял со стола досье и раскрыл его. Бригадир Крик, который все это время сидел в углу комнаты, прислонясь к стене, подошел и сел за стол, пододвинув к себе пишущую машинку.

– Седьмого июня, девять лет тому назад, – читал Маркус, держа перед собой листок, – в Бурже, на улице Бабурже, дом сорок шесть, родился ребенок мужского пола. Мать: Мария-Тереза Сенье, не замужем, манекенщица. Отец: Пьер Леруа, неизвестен.

– Это имя, которое я ей назвал, – сказал Поль Рено, окончательно растерявшись.

– Признаешь ли ты себя отцом ребенка? – спросил Маркус.

Поль Рено, помедлив немного, нехотя выдавил из себя:

– Да, безусловно… Пишущая машинка стучала.

– Ребенок был зарегистрирован в Бюро записи гражданского состояния только семнадцатого июня, то есть спустя десять дней после рождения…

– Мария-Тереза нарочно медлила с регистрацией, она надеялась, что я появлюсь, и тогда… В общем, она не хотела давать ребенку свое имя, потому что тогда он будет признан незаконнорожденным. Она хотела дать ему мою фамилию, но появился полицейский чиновник, и ей ничего иного не оставалось, как записать ребенка под своей фамилией.

– Это произошло до того, как ты к ней заявился?

– Да. Она была очень несчастна. «Мальчик носит мое имя, – сказала она, – но это можно исправить. Если мы поженимся и ты признаешь ребенка, фамилию можно изменить». И тогда я заявил, что об этом не может быть и речи.

– Что она ответила тебе?

– Стала плакать. Она уверяла меня, что сразу после регистрации брака подаст на развод, только бы ребенок получил мою фамилию… Она очень страдала из-за того, что мальчик будет незаконнорожденным. Она все время рыдала и умоляла меня: всю жизнь окружающие будут попрекать его, высмеивать и унижать…

– Что потом?

– Я ушел.

– В котором часу?

– В пять… или в шесть.

– Так в пять или в шесть часов?

– Скорее, в пять.

– Какой день это был?

– Не помню.

– Может быть, это было воскресенье или?.. – Нет, пятница. Это была пятница.

– Пятница, двадцать первого июня.

– Может быть. Сейчас уже не могу сказать точно. Маркус вытащил из папки другой листок.

– Это акт о смерти. Согласно записи, Мария-Тереза умерла в пятницу, двадцать первого июня, отравившись газом. Между семью и восемью часами вечера.

Поль Рено, опустив плечи, скорчился на стуле. От его былой элегантности не осталось и следа.

– Я спрашиваю себя, была ли какая-то связь между моим посещением и самоубийством. Наверное, да. Девушка покончила с собой, потому что я расстался с ней.

– Возможно… – процедил Маркус. Он достал еще одну бумагу.

– Это заявление консьержки дома, где жила девушка. Знаешь ли ты эту женщину?

– Нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь ее видел.

– Ты сам снимал эту квартиру? Я имею в виду: ты предварительно осматривал ее?

– Да. Но контракт был составлен на имя Марии-Терезы.

– В таком случае ты должен был видеть консьержку.

– Возможно. Я встречал там разных людей. Я ездил туда с представителем агентства, которому принадлежал этот дом, у него был ключ, и он показал мне квартиру.

– Эта женщина свидетельствует о том, что видела тебя там два раза: первый раз, когда ты приехал посмотреть квартиру…

– Может быть, она и была среди людей, мелькавших там… Я не обратил на нее внимания.

– …И второй раз – в пятницу, двадцать первого июня.

– Возможно.

– Женщина говорит, что в тот день, двадцать первого июня, ты был у Марии-Терезы и выбежал от нее как сумасшедший. Шум твоих шагов привлек ее, и она посмотрела в окошечко, в которое и увидела тебя. Почему у тебя был такой вид?

– Каждый человек кажется сумасшедшим в такой ситуации. Я же рассказывал тебе, что она без конца рыдала и все повторяла, что ребенок станет незаконнорожденным, из-за чего они оба будут всю жизнь страдать.

– Я допускаю, что тебе было не по себе, когда ты уходил от нее. Но почему ты так мчался?

– Мчался… Эта женщина преувеличивает. Маркус, держа бумагу перед собой, начал читать:

– «Он промчался через вестибюль, волосы у него были растрепаны, глаза дикие, заметив меня в окошечке, он очень испугался и выбежал на улицу».

– Хватит, хватит! Эта женщина нагородила Бог знает чего!

– Ты что-то темнишь, – сказал Маркус. – Сначала по собственной воле приходишь к девушке, а потом мчишься от нее со всех ног. Когда ты к ней шел, ты ведь мог заранее представить, что тебя ждет. Ты понимал, что она заговорит о женитьбе, и уже знал, что ты ей ответишь: ты на ней не женишься и ребенок будет записан внебрачным. Ты знал все, так что для тебя в тот день не было ничего неожиданного. Что же заставило тебя так поспешно ретироваться? Меня не покидает мысль о том, что случилось нечто необычное, чего ты не ожидал. Тут было совсем не то, к чему ты был готов, а что-то другое. Хотел бы я знать, что именно…

– Марк, уж не думаешь ли ты, что я убил ее? Ведь ты именно к этому клонишь…

На лбу у Поля Рено выступил пот.

– Прошу тебя! – умолял он. – Поверь мне! У твоих подозрений нет никакой почвы! Зачем мне надо было говорить девушке, что я на ней не женюсь, если я задумал ее убить?

– Какая чепуха!

– Почему?

– Откуда мы знаем, сказал ли ты девушке, что не женишься на ней…

– Но я сказал ей об этом!

– Это ты так говоришь!

– Да, пожалуй, ты прав, – прошептал Поль Рено.

– Я полагаю, в комнате не было свидетелей, которые могли бы подтвердить твои слова?

– Нет. Мы были одни.

– По словам консьержки, она видела тебя внизу около половины седьмого.