— Спасибо, спасибо!.. — повторила она еще разъ и прибавила: — А какъ тебя зовутъ?

— Спасибо, мальчикъ, спасибо! — весело говорила барыня…

Миша сказалъ.

— А куда ты идешь?

Миша и это сказалъ.

— Вотъ и чудесно! — обрадовалась барыня. — Наша фабрика сейчасъ же тутъ, за лѣсомъ… У воротъ — сторожъ. Ты ему скажи, что Анна Максимовна, барыня, велѣла тебя непремѣнно принять… Не забудешь?.. Барыня, Анна Максимовна…

Мишѣ положительно везетъ. Такъ удобно совершилъ онъ подъ лавкой цѣлое путешествіе чуть не до самой фабрики, а теперь оказалъ услугу самой владѣтельницѣ фабрики… Не даромъ бабушка говорила, что онъ родился въ сорочкѣ.

VI

ѣсъ окончился. Вправо стоялъ большой барскій домъ, а влѣво — дворецъ… Огромный — огромный, въ нѣсколько этажей и съ такой высокой трубой, что куда выше сельской колокольни. Миша принялся было считать во дворцѣ окна, но сбился, — куда больше двадцати, а послѣ двухъ десятковъ Миша считалъ уже совсѣмъ плохо. "Гдѣ же фабрика-то?" думалъ онъ, бродя глазами по низу, представляя себѣ фабрику похожею на кирпичные заводы, которые онъ видѣлъ въ селѣ.

— Дяденька, гдѣ тутъ фабрика? — спросилъ онъ сторожа у воротъ дворца.

— Здѣсь… А тебѣ на что?..

Миша опять повелъ глазами по сторонамъ и объяснилъ сторожу, что пришелъ работать.

— И своихъ некуда дѣвать, — замѣтилъ сторожъ.

Миша постоялъ, помолчалъ и, наконецъ, сказалъ, что, дескать, барыня, Анна Максимовна, непремѣнно велѣла его принять.

Разумѣется, сторожъ полюбопытствовалъ, гдѣ это Миша познакомился съ барыней. Миша разсказалъ. Въ это время въ воротахъ показался какой-то баринъ. Сторожъ поспѣшно снялъ шапку, Миша — тоже. Баринъ былъ директоръ фабрики, или, какъ его всѣ звали, "мастеръ". Услышавъ отъ сторожа, что барыня, Анна Максимовна, прислала "вотъ этого мальчишку", мастеръ сказалъ, "хорошо", и приказалъ отвести Мишу въ семейную казарму.

Всѣ желанія мальчугана сбылись: онъ принятъ.

Когда Миша вошелъ въ семейную казарму, она была почти пуста: ея обитатели были на фабрикѣ. Въ казармѣ оставались только маленькіе ребятишки да старуха — для присмотра за ними.

— Дяденька, гдѣ тутъ фабрика? — спросилъ Миша у сторожа.

Старуха разспросила Мишу, откуда онъ пришелъ, подивилась, что издалека, поворчала, что здѣсь и своихъ много, затѣмъ зѣвнула и легла на нары. Миша постоялъ — постоялъ и присѣлъ въ уголокъ. Ему очень хотѣлось ѣсть, и онъ все ждалъ, что вотъ "бабушка" дастъ ему пообѣдать; но бабушка скоро захрапѣла и даже не слышали, какъ въ люлькѣ началъ кричать ребенокъ. Миша всталъ и принялся его качать. Мальчугану вдругъ вспомнилась родная изба, своя жалостливая бабушка, Санька, — и слезы заблестѣли на его голубыхъ глазахъ. А ѣсть-то очень хочется… Закачавъ ребенка, Миша походилъ по казармѣ, поглядѣлъ на столъ, на подоконники, — нигдѣ ни корочки хлѣба. Мальчуганъ тихонько отворилъ двери и вышелъ въ сѣни. У порога сидѣла красивая, откормленная легавая собака, мелькомъ взглянувшая на Мишу и опять погрузившаяся въ созерцаніе двухъ кошекъ, осторожно прокрадывавшихся по двору. Недалеко отъ собаки стояло небольшое корыто, доверху наполненное кусками хлѣба, очевидно, смоченнаго щами, потому что кое — гдѣ виднѣлись листочки капусты. Къ корыту пріютился совсѣмъ маленькій мальчикъ, едва умѣвшій ходить. Онъ таскалъ ручонками хлѣбъ изъ корыта и усердно набивалъ имъ ротъ. Миша все двигался, двигался и, наконецъ, совсѣмъ придвинулся къ корыту, нерѣшительно поглядывая и на соблазнительное кушанье и на ребенка.

— Мм… мм… — точно пригласилъ его тотъ, запуская глубоко ручонку въ корыто вскидывая на Мишу ясные глаза.

Сначала Миша только подсѣлъ поближе, потомъ досталъ одинъ кусочекъ, другой, третій… Чудо какъ вкусно! Скоро корыто почти опустѣло. Въ сѣняхъ скрипнула дверь.

— Ахъ, негодные! Поглядите, что они тутъ дѣлаютъ! — заговорила женщина вышедшая изъ смежныхъ съ казармою дверей. — Ну, тотъ маленькій, глупый, а ты-то, дуракъ, что дѣлаешь? — корила она Мишу. — Изъ собачьяго корыта ѣшь, душу свою поганишь!..

Миша нѣсколько смутился и поспѣшилъ убраться въ казарму. О душѣ, какъ о чугункѣ, онъ имѣлъ очень смутное понятіе; что же касается до собачьяго кушанья, то оно такъ ему понравилось, что онъ даже подумалъ: "Вотъ кабы наши поѣли такого кушанья! Ужъ я и не помшо, когда у насъ такія щи варились".

VII

ъ шестомъ часу утра по фабричному двору пронзительно и заунывно загудѣлъ гудокъ. Народъ сталъ подниматься на работу; поднялся и Миша.

— Это еще откуда головастикъ? — спрашивали женщины, поглядывая на мальчугана, котораго онѣ и не замѣтили вчера, вернувшись съ работы.

Худой и блѣдный мальчикъ, въ ситцевой рубашкѣ и рваной жилеткѣ, подошелъ къ самому лицу Миши и уставился на него, протирая кулаками глаза, слипавшіеся отъ сна.

— Ты чей? — началъ онъ допросъ.

Миша не отвѣчалъ и, потупившись, разсматривалъ новаго товарища.

— Ты глухой? — продолжалъ блѣдный мальчикъ. — Тебя какъ зовутъ?

Миша отвѣтилъ.

— А меня — Васькой, — сообщилъ, въ свою очередь, новый знакомый и совершенно неожиданно прибавилъ: — А я тебя бить буду…

Въ подтвержденіе своихъ словъ, онъ съ размаху ударилъ Мишу по головѣ; тотъ, въ свою очередь, молча далъ сдачи; блѣдный мальчикъ заревѣлъ.

— Ахъ ты, негодяй!.. Я тебя!.. Ты что дерешься!? — закричали на Мишу женщины.

— Онъ самъ меня ударилъ, — попробовалъ защищаться Миша.

— Онъ — староста, старшій изъ мальчиковъ, наблюдающій за работой новичковъ, — было ему отвѣтомъ.

"Староста" — слишкомъ знакомое слово для деревенскаго мальчугана, и потому Миша замолчалъ и постарался держаться отъ Васьки подальше.

Когда Миша вышелъ на дворъ, и фабричное зданіе взглянуло на него длинными рядами своихъ освѣщенныхъ оконъ, онъ даже остановился отъ восторга и удивленія и потомъ бѣгомъ бросился вслѣдъ за прочими въ широкую фабричную дверь. Работа еще не начиналась, мужчины и женщины молча расходились по своимъ мѣстамъ; безчисленныя колеса бездѣйствовали; ремни недвижно висѣли въ воздухѣ. Миша стоялъ и глядѣлъ во всѣ глаза туда и сюда. Онъ несмѣло ступилъ нѣсколько шаговъ по длинному и широкому залу или, скорѣе, сараю и — остановился. Господи, чего не нагорожено въ этомъ сараѣ!.. Все блеститъ, свѣтится, лоснится…

Издали послышалось пыхтѣнье паровика, уже знакомое мальчику со вчерашней ночи, проведенной на желѣзной дорогѣ, — и разомъ вокругъ него все ожило, завертѣлось. Миша не зналъ, на что смотрѣть. Видитъ онъ, напримѣръ, столъ не столъ, а скорѣе что-то похожее на закромъ, куда хлѣбъ ссыпаютъ; изъ этого закрома тянулись бѣлыя, какъ снѣгъ, пухлыя ленты и спускались въ стоящіе на полу высокіе и узенькіе тазы. Сверху, надъ этими тазами, висѣли большія гири, которыя сами собою спускались и поднимались, утаптывая плотнѣе ленты въ тазахъ. Около закрома стояла, сложа руки, женщина. Когда тазъ наполнялся доверху, она отрывала ленту, отнимала тазъ и на его мѣсто подставляла другой.

Миша тихонько, по стѣночкѣ, пробрался, черезъ всю фабрику и заглянулъ въ первую, попавшуюся ему на глаза, отворенную дверь. Тамъ, посреди комнаты, клокотало и ревѣло какое-то чудовище. Въ его разверстую пасть двое фабричныхъ кидали цѣлые мѣшки сорнаго, свалявшагося хлопка, и чудовище мигомъ разбивало его по волоску, отдѣляло отъ него пыль и соръ и выбрасывало его назадъ совсѣмъ чистымъ и мягкимъ. Воздухъ въ этой комнатѣ стоялъ такой густой, что Миша разомъ зачихалъ и закашлялъ.