— Сейчас увидишь.

Ворманн нехотя последовал за ним. Кэмпффер прибыл всего двадцать минут назад, а уже пытался взять командование на себя. Сначала со своими головорезами он, ни секунды не колеблясь, перешел мост и вошел в крепость. К великому сожалению Ворманна, опоры моста не обвалились. Ему явно не везло — джип майора и грузовик с солдатами спокойно въехали в замок. Затем Кэмпффер приказал сержанту Остеру — его, Ворманна, сержанту! — проследить за тем, чтобы спецотряд разместили как следует в казарме, а сам парадным шагом продефилировал в кабинет Ворманна с видом мессии и бодро отсалютовал:

— Хайль Гитлер!

— Похоже, ты сильно продвинулся с той войны, — заметил капитан, пока они с Кэмпффером наблюдали за тихой деревушкой внизу. — И СС тебя, кажется, вполне устраивает.

— Да, я предпочитаю СС регулярной армии, если ты это имеешь в виду. Куда более эффективная сила.

— Как же, наслышан!

— Я покажу тебе, как эффективность решает проблемы, Клаус. А решение проблем — это победа в войне. — Майор указал в окно. — Погляди–ка!

Сначала Ворманн не разглядел ничего, затем увидел какое–то движение на краю деревни. Это была группа людей. По мере приближения к замку они вытягивались в цепочку: взвод эсэсовцев гнал прикладами к замку десяток деревенских жителей.

Ворманн был потрясен, хотя в душе ожидал увидеть нечто подобное.

— Ты что, спятил? Они же граждане Румынии! А Румыния — наш союзник!

— Этими самыми румынскими гражданами или гражданином и были убиты немецкие солдаты. И я сильно сомневаюсь, что Антонеску поднимет шум из–за деревенского быдла.

— Но, убив их, ты все равно ничего не добьешься!

— А я пока и не собираюсь их убивать. Но из них получатся великолепные заложники. А в деревне пустили слух, что, если погибнет еще хоть один солдат рейха, — все они будут немедленно расстреляны. И впредь за каждого солдата будут расстреливаться десять деревенских. И так до тех пор, пока либо не прекратятся убийства, либо в деревне не останется ни одного человека.

Ворманн отвернулся от окна. Вот он, новый порядок, новая Германия, мораль высшей расы! Вот, оказывается, как нужно выигрывать войну!

— Это не сработает, — буркнул он.

— Конечно сработает. — Самодовольство Кэмпффера было невыносимо. — Всегда срабатывало и всегда будет срабатывать. Этих партизан взбадривают дружеские похлопывания по плечу их же собутыльников. Они изображают героев до тех пор, пока не трогают их товарищей или их жен и детей. И тогда они вновь превращаются в добрых хороших крестьян.

Ворманн судорожно искал пути спасения этих невинных людей. Он–то прекрасно знал, что к убийствам в замке они не имеют никакого отношения.

— На сей раз так не будет.

— Сомневаюсь. К тому же я полагаю, Клаус, что у меня значительно больше опыта по этой части, чем у тебя.

— Ах да… в Освенциме, кажется?

— У коменданта Гесса было чему поучиться…

— А ты любишь учиться, не так ли? — Ворманн схватил со стола вещи майора и кинул ему. — Пошли, я покажу тебе кое–что новенькое!

Не давая Кэмпфферу опомниться, Ворманн быстро сбежал вниз, пересек двор и спустился в подвал. Приостановившись перед проломом в полу, он зажег лампу и повел Кэмпффера в нижнее подземелье.

— А здесь прохладно, — поежился Кэмпффер.

— Здесь лежат тела. Все шесть.

— Как, разве ты их еще не отправил?

— Я не счел возможным отправлять их по одному, во избежание пересудов среди румын, которые могли бы подорвать престиж немецкой армии. Я собирался забрать их с собой при передислокации, но, как ты знаешь, мне не разрешили покинуть замок.

Ворманн остановился перед телами на холодном полу, с неудовольствием отметив, что простыни в беспорядке. В общем–то мелочь, но он считал, что к телам усопших нужно относиться с уважением. Если уж приходится ждать отправки на родину, то по крайней мере мундиры и саваны у покойников должны быть чистыми. Он подошел к последнему из погибших солдат, откинул простыню так, что стали видны плечи.

— Это рядовой Ремер. Посмотри на его горло.

Кэмпффер глянул с невозмутимым видом.

Ворманн перешел к следующему, держа лампу так, чтобы Кэмпффер мог получше разглядеть разорванные глотки солдат. Он показал ему всех, оставив самое интересное напоследок.

— А теперь рядовой Лютц.

Только тут Кэмпффер, проявив наконец эмоции, тихонько ахнул. Но и Ворманн не смог удержаться от восклицания. Голова Лютца была перевернута: макушка приставлена к плечам, а подбородок и обрубок шеи устремлены в темноту.

Быстро и бережно Ворманн поправил голову, мысленно поклявшись найти того, кто так по–свински поступил с погибшим товарищем, и заставить крепко пожалеть о содеянном.

Тщательно расправив простыню, он повернулся к эсэсовцу:

— Теперь ты понимаешь, что заложники не помогут?

Майор не ответил. Вместо этого он повернулся и поднялся наверх.

Ворманн понял, что Кэмпффер потрясен гораздо сильней, чем хочет показать.

— Эти люди не просто убиты, — произнес наконец Кэмпффер. — Они убиты с особой жестокостью!

— Вот именно! И существо, сделавшее это, совершенно безумно! И для него жизнь десятка крестьян ничего не значит!

— Почему ты говоришь «существо»?

Ворманн твердо выдержал испытующий взгляд Кэмпффера.

— Потому что я не знаю, что это такое. Одно совершенно точно — убийца разгуливает по замку как хочет, какие бы меры безопасности мы ни предпринимали.

— Какие бы меры ни предпринимали, говоришь? — К Кэмпфферу вернулся его прежний апломб. — Единственная действенная мера безопасности — страх. Заставь убийцу испытывать страх. Страх перед той ценой, которую заплатят другие за его действия. Страх — вот основа безопасности.

— А если у убийцы такие же взгляды, как у тебя? Что, если ему наплевать на судьбу деревенских?

Кэмпффер промолчал. Не получив ответа, Ворманн пошел в наступление:

— Страх, о котором ты толкуешь, не годится для борьбы с подобными тебе. Так что прибереги эту теорию для Освенцима, когда отправишься туда снова.

— Я не вернусь в Польшу, Клаус. Как только разберусь здесь, у тебя, — это займет пару дней, не больше, — поеду в Плоешти.

— Не вижу там для тебя поля деятельности, синагог там нет, жечь нечего, разве что нефтеперерабатывающие заводы.

— Ладно, Клаус, продолжай в том же духе, — процедил Кэмпффер, — но уверяю тебя, как только я запущу свой проект в Плоешти, ты больше не посмеешь разговаривать со мной в таком тоне.

Ворманн сел за стол, с трудом сдерживая раздражение. Кэмпффер был просто невыносим. Глядя на фотографию Фрица — своего младшего пятнадцатилетнего сына, капитан продолжил:

— И все–таки не понимаю, что может привлечь в Плоешти такого, как ты.

— Отнюдь не нефтяные заводы, уверяю тебя — их я оставлю на попечение Ставки.

— Как мило с твоей стороны.

Кэмпффер сделал вид, что не слышит.

— Нет, меня интересует железная дорога.

По–прежнему глядя на фото сына, Ворманн повторил словно эхо:

— Железная дорога.

— Да! К твоему сведению, самый крупный железнодорожный узел Румынии расположен в Плоешти. Это идеальное место, чтобы создать там лагерь для перемещенных лиц!

Ворманн мгновенно вышел из транса и поднял голову.

— Ты имеешь в виду такой, как в Освенциме?

— Именно! Поэтому в Освенциме и создали такой лагерь. Для перевозки низших рас в лагеря самое главное — разветвленная железнодорожная сеть. А из Плоешти бензин идет во все точки Румынии. — Он широко развел руки. — А обратно в Плоешти из каждого уголка Румынии повезут евреев, цыган и прочий человеческий мусор, которым полна эта страна и ее окрестности.

— Но это ведь не оккупированная территория! Ты не можешь.

— Фюрер хочет держать под контролем весь этот сброд в Румынии. Действительно, генерал Антонеску и Железная гвардия убирают евреев с ключевых постов, но у фюрера более грандиозные планы. У нас в СС это называется «Решение румынского вопроса». Гиммлер уже договорился с генералом Антонеску. СС покажет румынам, как нужно действовать. И мне предложили взять на себя эту миссию. Я назначен комендантом лагеря в Плоешти.