Но не тут-то было. Габриэлла злилась из-за потерянного носка. Глупо было думать, что она не заметит пропажу рубашки.

– Где ты сняла ее, Фи? Она не могла исчезнуть, – жаловалась она, пока Фи слушала ее в пол уха. Она была слишком занята нашим проектом заднего двора, чтобы переживать о потерянной рубашке.

– Не знаю.

– Не знаешь? Что значит, не знаешь? Это рубашка. Где ты сняла ее?

– Дядя Пэкстон положил ее в стиралку, потому что она перепачкалась в мороженом.

– Оу, – произнесла она.

Я бросил взгляд на Вандера и вручил ему тяжелый камень, которые он не мог нести и одновременно говорить. Болтун.

– Пэкстон?

– Что? Мы просто перекусили. Они съедят ужин, или я подвешу их за пальцы ног и скормлю им арахис.

Попытка рассмешить ее провалилась, но дети рассмеялись. Хоть и речь шла об их пальцах ног.

– Мы должны были отпраздновать, – объявила Фи, у которой язык был еще длинее, чем у ее двоюродного брата.

– Отпраздновать что?

Я не сказал им, что мы празднуем, так как знал, что они все разболтают.

– Хорошие новости, – выпалил Вандер, выкладывая камни там, где я сказал.

– Какие хорошие новости, Пэкстон?

Прекрасно. Я ненавидел этот тон. Она знала. Габриэлла точно знала, почему я купил им мороженое.

– Мне нельзя иногда поесть мороженого? Может мы праздновали первый день школы.

– Нет, ты сказал, что мама сообщила тебе хорошие новости.

– Офелия, ты не помогаешь, – сказал я ей и повернулся к уходящей прочь Габриэлле. Ее шаг был решительным. Она была в ярости.

Поужинали мы на патио с тремя заведенными детьми, которые рассказывали о шокле, пытаясь перекричать друг друга. Даже Вандер. Ему разрешили вытереть доску, что не удалось сделать Роуэну и Фи. Габриэлла тоже разговаривала, но не со мной. Только бросала недовольные взгляды и со злостью наложила пюре на тарелку.

Я даже помог прибраться, пытаясь расположить ее к себе, пока Роуэн и Вандер принимали ванны, а Фи смотрела Спанч Боба. Это тоже не помогло .

– Габриэлла, хватит злиться на меня. Ты обижаешься на пустом месте.

Если бы можно было убить взглядом, она бы это сделала. Габриэлла резкими движениями достала из кладовой веник и пошла на кухню. Ни слова, только злобные, полные ненависти взгляды сощуренных глаз и надутые губы.

– Что ты делаешь? Прекрати уборку и поговори со мной.

– Не могу. Нужно убрать весь песок, который ты со своими детьми оставили после себя. Тебе не нужно работать?

– У меня всегда есть работа.

– Как и у меня, – выпалила она, проходя мимо меня к песку на ступеньках, который сейчас был для нее важнее. Я даже не был виноват в этом. Я не говорил им вытряхивать песок из обувь там. Господи.

Я ушел, пока сам не разозлился. Она бесилась из-за пустяка, вела себя, как избалованный подросток, просто потому, что я был рад отъезду ее подруги. По-моему, это глупо.

– Ты повел их есть мороженое, чтобы отпраздновать отъезд Ми. Это ненормально, Пэкстон. Она моя подруга. Единственная подруга. Ты самый неучитвый человек из всех, кого я знаю.

Я хотел сказал, что она еще не встречала моего отца, но остановился, зная что это будет неправильно. Хоть и правда. Его не интересовали чувства других, но сейчас не лучшее время разглашать эту информацию.

– Прости, но я не могу лгать и говорить, что меня это не радует.

Выражение ее лица и боль в глазах заставили меня сменить тон. Господи. Почему она стала так часто плакать? Раньше Габриэлла не плакала.

– Она моя единственная подруга, Пэкстон. Она нужна мне. Нравится тебе это или нет. Ми – единственная причина, почему я тут, почему мы все еще вместе. Ни одна другая женщина в мире не станет мириться с тобой и твоими поступками.

Это вывело меня из себя. Я месяцами из кожи вон лез, чтобы искупить перед ней свою вину. Эти укоры с ее стороны каждый раз, когда она злится, были оскорбительны. Я не мог изменить прошлое. Я никаким образом не мог вернуть время вспять, и от постоянных напоминаний об этом лучше не становилось.

– Мы уже говорим не только о мороженом? Хочешь поругаться из-за такой мелочи? То, что мне не нравится твоя подруга, Габриэлла, это нормально. Это мое право, и ты не может так вести себя из-за таких пустяков.

– Да, ты прав. Иди работай, или что ты там делаешь в кабинете весь вечер.

– Что это значит? Дверь всегда открыта, и я всегда работаю.

– Ага, и ты...

Веник, которым она с яростью выметала песок на улицу, внезапно остановился.

– Это мистер Джандт? Учитель Роуэн?

Я вышел на улицу, глядя в сторону соседнего дома, молодого учителя и агента по недвижимости. Прекрасно. Он мне тоже не нравился. Габриэлла села на первую ступеньку, я сел рядом, и мы смотрели, как агент показывает учителю Роуэн дом.

– Он мне нравится. Надеюсь, он его купит, – высказалась Габриэлла, и я солгал ей в ответ.

– Да, он кажется нормальным. – На самом деле, я считал иначе. Он растяпа, юный музыкант, который не впишется в наш район. Хотя это уже не имело значения. Когда-то я думал, что у нас все хорошо. Что Габриэлла нашла общий язык с другими девушками. Но в то же время, у нее не было другого выбора, хоть она и пыталась бороться с этим всеми силами. После аварии, ей наши соседи нравиться перестали, и я ничего не мог с этим поделать. Ничего. Да и не хотел уже.

– Это бестактный поступок, Пэкс. И когда ты уже поймешь, что дети не умеют держать язык за зубами? Им нельзя открывать секреты.

– В том то и дело. Я ничего им не говорил. То есть, говорил, но не это. Я сказал только, что мне сообщили хорошие новости, и мы должны отпраздновать их мороженым.

– Этого достаточно. Не знаю, что буду делать без Ми. Я люблю ее.

Я взял ее руку в свою и поцеловал ее, чувствуя себя мудаком. Конечно, для нее эта ситуация была тяжелой. Какой же я идиот.

– Когда она уезжает? – спросил я, наблюдая, как молодой учитель и агент заходят в дом.

– Ник хочет уехать до рождества.

Я не подал виду и не произнес ни звука. До рождества оставалось четыре месяца. Зачем беспокоиться о чем-то, что еще не случилось? Ох уж эта женщина...

Крик Офелии не дал мне произнести что-то еще, что могло бы обидеть ее.

– Пап, что-то сломало туалет. Быстрее! Все льется на пол.

Фи не лгала. Вода вытекала из-под ободка туалета, и посреди этого фонтана плавал большой комок бумаги.

– Что я говорил тебе об использовании такого количества туалетки? У тебя попа и то меньше. Прекрати, – отчитал ее я, пытаясь прочистить засор. Какой беспорядок.

Я повернулся к Фи, чтобы попросить ее принести швабру, но на ее месте стояла Габриэлла. Со шваброй в руке.

– Она ушла. Расплакалась из-за тебя.

– Господи. Я не выживу с ними.

– Ты накричал на нее. Чего еще ты ожидал? – спросила Габриэлла осуждающим тоном, убирая беспорядок, который оставила после себя Фи. Был бы это первый раз, я не стал бы злиться. Но это уже пятый случай.

– Я поработаю немного. Уложи их спать, – сказал я, обойдя ее. Мне позарез нужно было сбежать на время от женского пола. Господи.

Но моей решимости хватило ровно до того момента, как я увидел Офелию, прижавшуюся лицом к стене возле двери в мой кабинет. Она явно требовала к себе внимания. Девочки...

Я поднял ее и перенес через порог. Расположившись на стуле, посадил ее к себе на колени и вывел компьютер из спящего режима. Она вздыхала у меня на груди, будто была при смерти; рыдала так, словно я избил ее до полусмерти.

– Прекрати. Не нужно плакать, просто не используй столько туалетной бумаги, – обратился я к ней, поглаживая ее волосы и спину.

Она успокоилась, когда я разрешил ей помочь мне с 3D дизайном летней кухни, которую мне заказали. Слава Богу. Двадцать минут спустя ей стало скучно, и она пошла купаться. Я следил за ними из кабинета, слушая перепалки и качая головой. В доме Пирсов не было ни одной скучной минуты. Даже, когда они ложились спать.

Габриэлла все еще дулась, когда заглянула ко мне перед душем.