Берзалов же подозревал, что Гаврилов видит его насквозь: его трусость, сомнения, нерешительность, и запаниковал, а в следующую минуту понял: хитрый прапорщик использует этот факт в своих целях. Хотя цель и была направлена исключительно на благое дело. Конечно же, Берзалов не мог согласиться, чтобы им манипулировали исподволь. Поэтому он не уступал пальму первенства:

– Пойду я!

– Дурилка я картонная! – вдруг воскликнул Гаврилов. – Одного не учёл, вам ведь больше поверят, чем мне, если что…

– Что если что?.. – с подозрением спросил Берзалов.

– Ну если… я погибну…

Белый шрам под ухом побелел у прапорщика ещё больше.

– В смысле?..

– Ну что не испугался… не сбежал… не предал… не ушёл…

– Куда-а-а?.. – с ещё большим подозрением спросил Берзалов.

– Ну-у-у… – помялся Гаврилов, – к «дубам», например…

– Знаете что… товарищ старший прапорщик… – начал заводиться Берзалов, цедя слова сквозь зубы. – Вашу-у-у Машу-у-у!.. В благородство играете?.. Приказываю… Вашу-у-у Машу-у-у!.. Моя машина идёт первой! Исключительно добровольцы! Если через час не подадим знака, уходите по маршруту и действуете самостоятельно в соответствии с планом. А когда вернётесь к нашим, доложите командованию все обстоятельства. Я ещё записку напишу на всякий пожарный, чтобы никто не сомневался в вашей честности и порядочности! Я уже не говорю о долге! Дату поставлю и время! Вашу-у-у Машу-у-у!..

– Зачем?.. – оторопело удивился Гаврилов.

– Так надо, – твёрдо сказал Берзалов, хотя совсем не испытывал этой самой твёрдости, а как всегда, страшно сомневался. – Записку вручите командованию, чтобы к вам не было претензий.

– Роман Георгиевич… – попробовал было возразить Гаврилов.

Но Берзалов его оборвал:

– Всё! Федор Дмитриевич-ч-ч... Всё! Идите готовьте экипаж.

– Есть готовить экипаж, – расстроено поднялся и козырнул Гаврилов.

И вот тогда-то Берзалов понял, что перегнул палку, что прапорщик ни в чём его не подозревает: ни в трусости, ни в слабости, потому что на лице у него было написано такое огорчение и разочарование, которые никак подделать невозможно. «Хороший ты мужик, – едва не расчувствовался Берзалов, – очень хороший, но всё равно я пойду первым, и баста!»

Потом он, всё ещё страшно расстроенный, потопал в соседний дом к бывшим рабам, которых обогрели и накормили от живота и которые всё ещё спали, как и Кец, без задних ног, разбудил Протасова и сказал:

– Мы сейчас уходим. Взять вас не можем. Но я вас прошу дойти до наших и передать донесение. Здесь вам пути два дня. Еду и оружие мы вам дадим. А на словах скажете, что мы вошли в квантор, ну… в этот туннель, – объяснил он, заметив, что Протасов его не понял. – Ну и расскажете, что да как. Я здесь всё изложи… – он протянул лейтенанту пакет.

– Как же мы дойдём?.. – огорчённо спросил Протасов, намекая на свою хромоту.

– Филатов!.. Померанцев!.. – крикнул Берзалов.

– Здесь мы! – оба появились, словно только и ждали, когда их позовут.

– Ну что?.. – таинственно спросил Берзалов.

– Нашли «ниву-шевроле». Побитая, он ездить можно, – по-деловому доложили они.

– Заправили?..

– Так точно, под завязку. И две канистры запаски.

– Ну вот, – будничным голосом сказал Берзалов, поднимаясь, – транспорт у вас есть. Приедете к нашим, там вас подлечат. Лейтенант, держи карту с маршрутом. Никуда не отклоняйтесь. Двигайтесь на север, в бассейне между реками Сосна и Дон. Ночуйте исключительно в поле. Да собственно, у вас одна ночевка-то и будет. А если поспешите, то и без неё обойдётесь. Берегитесь волков. Города объезжайте, них могут быть ловушки. Помните, что ваше главная цель – связь! Перед заставой в Ефремово дадите ракеты: две красные и одну зелёную.

– Две красные, одну зелёную, – погасшим голосом ответил лейтенант Протасов.

Накануне вечером он долго упрашивал Берзалова взять его с собой.

– Я три раза бежал. Меня ловили. На третий раз сухожилие перерезали. Убежать невозможно. Здесь надо знать ходы и выходы, то есть эти самые, как вы называете, кванторы.

– Ты пойми… – терпеливо, как больному, возражал Берзалов. – Вояка сейчас из тебя с такой ногой – вообще никакой. На тебя ветер подует, ты упадёшь.

И действительно, лицо у лейтенанта выражало крайнюю степень усталости. Казалось, толкни его, и он улетит, как лист на ветру.

– Ну и что?.. – твердил лейтенант. – Зато я злой…

– Мы тоже злые. Я бы ещё понял, если бы вы что-то знали об этих таинственных кванторах. Но вы ведь ни сном, ни духом?..

– Ну да… – уныло соглашался Протасов. – Не буду врать. В туннель никто из нас не попадал. Секретов «дубов» мы не знаем.

– И ребята твои тоже не в лучшей форме, – приводил следующий аргумент Берзалов. – Один слесарь из Сосновки, второй – комбайнёр из Кацапетовки. Какие вы бойцы? Больные насквозь. Свалитесь, возись с вами.

– А мальчишка?.. А собака?.. – с болезненной надеждой цеплялся Протасов, опираясь на самодельный костыль.

– Мальчишку мы бросить не могли, – объяснял Берзалов. – Мальчишка, считай, от верной смерти спасён. Ну а пёс – это его друг.

– Понятно… – уныло соглашался Протасов и смотрел на Берзалова просящими глазами.

Боялся он чего-то и пах горелой резиной – потерянной душой, в общем, перспективы у него в жизни были самые что ни на есть ужасные. Берзалов просто дальше не заглядывал – страшно было, поэтому, собственно, и не брал лейтенанта с собой. В какой-то момент ему стало его жалко, но он пересилил себя. Авось выживет, подумал он. Но с нами ему не по пути. С нами одни неприятности.

Если судьбу других он ещё мог предугадать, то в отношении собственной персоны у него была полная темень. Не видел он свою жизнь. Даже не представлял её. Не было у него таких талантов.

– Всё! – говорил он в десятый раз. – Всё, лейтенант… вопрос решён! Будет у тебя ещё время для подвига, будет, поверь мне, время такое. Потом спасибо скажешь. – И подумал, не объяснять же, что мы живём в атомный век, в котором на долю военных выпали все тяготы и лишения. И никуда от этого не денешься, даже если очень захочешь, разве что в «дубы» записаться? А ты, лейтенант, своё ещё хлебнёшь, потому что ты правильный человек, всё понимаешь и отлынивать от долга не будешь. Не будешь ведь? И с надеждой глядел на него – понял или нет?

– Да… – обернулся, уходя, Протасов, – «дубы» бронепоезда ждали.

– Како-о-ой бронепоезд?.. – безмерно удивился Берзалов, и от злости у него аж скулы свело.

Воистину мир полон неожиданностей. Это тебе не в окопе сидеть, подумал он сердито, испытывая самые негативные чувства и по отношению и к этому лейтенанту, и в отношении самой жизни в этот самый чёртов атомный век.

– Да болтали… – лейтенант Протасов кивнул в сторону оврага, где покоились «дубы».

Осуждает он нас, что ли? – едва не взвился Берзалов. Удивлению его не было предела. Но он не стал обострять вопрос – не ко времени, да и какая, к чёрту, разница, что думает лейтенант о своих бывших хозяевах, лишь бы доставил донесение. Если он нас осуждает, подумал Берзалов, то значит, мало горя хлебал, а если наивный – то дурак, потому что не бывает всеобщей справедливости ни при каком строе.

– Слышал я, что ходит здесь бронепоезд под командованием какого-то генерала Петра Матвеевича Грибакина. Нас, собственно, хотели продать ему в качестве кочегаров. Поэтому и ждали.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – всё-таки выругался Берзалов. – О самом главном ты молчал!

– Да вы с нами и не разговаривали, – упрекнул его Протасов в том, в чём и упрекать нельзя было.

Берзалов от злости стиснул зубы и на мгновение закрыл глаза, успокаивая себя, спокойно Роман, спокойно:

– Лейтенант… ты сколько лет в армии?

– Ну-у-у… год и… – он пошевелил пальцами, считая, – три месяца…

– Ясно… – Берзалов даже простил ему его мычание. – Тебя что, не учили докладывать командованию обо всём, что имеет стратегическое и тактическое значение?

– Учили… – признался Протасов. – Но вы как-то отнеслись…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: