Тогда же, 5 февраля, атаман Назаров «на всякий случай» командировал в станицу Константиновскую генерала П.Н. Краснова с задачей приготовить на месте прием войсковых учреждений, партизанских отрядов и Войскового Круга204 , а походному атаману было приказано готовить план эвакуации Новочеркасска.
После объявленного «сполоха» на защите Новочеркасска были следующие силы: «малонадежные» дружины станиц Новочеркасской и Константиновской205 , 7-й Донской казачий полк, две сотни студенческой дружины, фельдшерские и общеобразовательные курсы, «малочисленные и совершенно небоеспособные» остатки дружин из стариков Аксайской, Гниловс-кой и других станиц206. Все эти силы насчитывали примерно 1500 человек. Несколько партизанских отрядов численностью 500 бойцов (их мы упоминали) формировались в Новочеркасске главным образом из учащейся молодежи. Около 1000 «вполне боеспособных и надежных партизан» было на фронте (эти отряды мы тоже перечислили). На вооружении этих войск было около 10 орудий (3-дюймовых), около 50 пулеметов и один бронепоезд207 . Бронепоездом (2 орудия, 2 пулемета) командовал есаул А.А. Упорников (старший офицер — сотник Лукьянов, начальник пулеметной команды — есаул С.Н. Краснов). Партизанская артиллерия была организована приказом начальника донской артиллерии ген. Астахова. Она состояла из отдельного арт. взвода есаула Конькова (1 орудие ему было передано из дружины полковника Ляхова, оно участвовало в бою под Должанс-кой), 1-го взвода сотника Ковалева (2 орудия, 2 пулемета «Льюис»), 2-го взвода есаула Аврамова (1орудие), 3-го взвода есаула Неживова (2 орудия, 1пулемет). При отряде Семилетова была собственная батарея штабс-капитана Щукина (2 орудия, 2 пулемета) 208.
О силах противника белые сообщали следующее: большевики Антонова-Овсеенко, «окружавшие Новочеркасск, не считая Ставропольской группы, принявшей участие во взятии Ростова, имели свыше 30 тысяч бойцов, свыше 200 пулеметов, более 30 легких орудий и 4 тяжелых, несколько бронеавтомобилей и 2—3 бронепоезда. Больше половины красных войск было с северной и северо-западной стороны Новочеркасска»209.
Сами большевики оценивали свои силы гораздо скромнее: в середине января они насчитывали 8600 штыков, 950 сабель,
I
I
58 орудий, 40 пулеметов и 4 бронепоезда.210. Непосредственно на Ростов И Новочеркасск выходили отряды Петрова (3000 штыков, 40 пулеметов, 2 батареи), Сиверса (2000 штыков, 400 сабель, 40 пулеметов, б орудий, 2000 местных красногвардейцев), Саблина (500 штыков, 13 пулеметов, 4 орудия)211. «Ставропольская группа» состояла из двух пехотных полков и трех батарей (трехдюймовой, гаубичной и крепостной). Она объединилась с отрядом Автономова в Южную Красную армию, которая разделилась на два отряда. Один из них под командованием Сохацкого вышел к Батайску, другой под командованием Автономова — к Екатеринодару212.
Качество красных войск было низким. Исключение составляли латыши, которых высоко оценивали сами казачьи офицеры: «Вид у латышей был отчетливый и чистый»213. Подчеркивались отличия в форме. Латыши были одеты в защитные полушубки, мерлушковые папахи, кожаные сапоги.
Несмотря на подготовку плана эвакуации Новочеркасска, решение сдать город казалось немыслимым.
Последние дни Новочеркасска настолько подробно описаны журналистами-современниками, что мы можем восстановить даже диалоги, воспроизвести мельчайшие детали...
В Новочеркасске полторы сотни делегатов Круга и новый атаман ломали головы, как спасти Тихий Дон. Мобилизация срывалась. Державшие строй полки стояли недвижимо — ни за тех, ни за этих. Богаевский прятался где-то в Ростове. По коридорам разговоры. Таинственно шушукались о каких-то деньгах:
I
— № 23 в «Московской»...
— ...Деньги Каледина...
— ...Надо сказать на Круге...
Окриком пришла телеграмма от Корнилова с требованием ответа, будут ли казаки защищать Дон и помогут ли Добровольческой армии.
Спешно подобрали делегацию:
— Езжайте, уговорите, чтоб не уходили...
Добровольческая армия затерялась, растворилась в громадном Ростове. Падал снег. У дома Парамонова мерзли коноводы и часовые внешней охраны. За тамбуром двойной двери в вестибюле — охрана внутренняя. Юнкера и офицеры натянуто
снисходительны, судьба и революция подняла их (а может—зашвырнула?) в ближайшее окружение таких людей... Алексеев... Корнилов....
— Отчетливый жулик, господа...
— И фамилия... Зильбершухер...
На ввалившихся донцов покосились.
— К генералу Алексееву...
Документов не спросили. И так видно — союзники. Гвардейски, прямо-таки преображенски вежливо и без выкрутасов тихо ответили:
— Влево в коридор и первая дверь налево.
Верховного руководителя нет на месте, штабные и адьютан-
ты пьют чай с бутербродами. Предложили донцам. Те замялись.
— ...Защищая хлебородный юг от большевиков, мы тем самым отстаиваем его и от немецких поползновений...
— ...Без того или иного специального кодекса чести человечество проживет, а без идеи чести, как таковой, ему жить вообще не стоит...
«Господи, кто о чем...». Пошли к Корнилову.
Генерал Корнилов мелковат, держится прямо. Одет в штатское, но брюки по-военному заправлены в сапоги. Воротник сколот булавкой. Он обернулся к делегации, знаком попросив тишины у группы генералов и офицеров. Предупреждая приветствия и просьбы, сказал сухо и жестко:
— Или обещанные подкрепления, или мы уходим на Кубань.
Он помолчал, испытующе глядя на делегацию. Но и донцы
молчали, сбитые с тона.
— Армия с 13 января в боях, — вновь заговорил Корнилов также сухо. — Город под обстрелом тяжелых орудий из Батайс-ка. На армию у меня шестьдесят кавалеристов. Красные опять обошли нас кавалерией, — он приподнял со стола виток телеграфной ленты. — И это на Дону!..
Корнилов, будто вспомнил, обернулся к кому-то из офицеров.
— Полк кавалерии... Прогоните его, туда я послал взвод партизан....
Телохранитель Резак-бек Хаджиев — витой аксельбант, усики — ястребом, как на виноватых, уставился на донскую делегацию.
А.В. Венков —■
— На Дону и без кавалерии! Я говорил Каледину... генералу Каледину, что нужны решительные меры. И что же? — Корнилов поискал глазами. — Насколько мне известно, генерал Каледин объяснял свою... свое решение... Вот: «Я получил сведения, что по грунтовым дорогам на город движется противник. Эти сведения застают нас врасплох...». Врасплох... По грунтовым дорогам... Красные переиграли нас конницей. И это на Дону. Ловко!...
— Каледин застрелился из-за отзыва из-под Гуково Георги-евского батальона. Новочеркасск защищает... защищало... тогда... шестьдесят четыре штыка...
Кто-то из корниловцев вздохнул, как бы говоря: «Какая конница? Какой Георгиевский батальон? Побойтесь Бога, господа! В окно поглядите...». Корнилов услышал этот вздох, мельком глянул на своих, помолчал, кашлянул.
— Сейчас речь идет о Ростове.
— А... Новочеркасск?...
— Заслушав доклад генерала Лукомского о положении Добровольческой армии, я решил, что возложение на Добровольческую армию задачи защиты Новочеркасска поведет к ее гибели. А согласиться на это не могу, — сухо-официально, как приговор читал, сказал Корнилов.
— Мы объявили мобилизацию первой и второй очередей, — торопливо заговорил один из делегации. — Для мобилизации нужно время... Три дня...
Корнилов оглянулся на высокого, красивого генерала. Тот пожал плечами.
— Хорошо. Три дня, — твердо сказал Корнилов, кивнул и отвернулся.
После барина Каледина с его величественной осанкой и породистым лицом (и откуда там порода на Усть-Хопрах, третье поколение, как дворянство заслужили) маленький рябоватый Назаров вида не имел, да еще под грузом непосильным гнулся, взгляд не поднимал. Выслушал посланных.