Метрах в двадцати от нас мелькнуло что-то. черное с оранжевым, послышался свист, а за ним стрекотание. Это — горихвостка. Тихонько направляемся тс ней в надежде найти гнездо. По мере нашего приближения горихвостка становится все тревожнее: она сильнее стрекочет и все чаще помахивает своим ржаво-красным хвостиком. Подпустив нас совсем близко, она улетает. Вероятно, где-нибудь здесь находится ее гнездо. Нужно было бы и найти его, но нам некогда.

■ С биноклем в руках, все время осматриваясь по сторонам, идем мы дальше. Вдруг с соседнего куста полилась тихая флейтовая песнь. Она похожа на песню славки-Черноголовки, только гораздо тише и скромнее; это —ее. родственница;, славка садовая.

А вот запела ретивая певунья, поющая с апреля до сентября — пеночка-весничка. Но надо итти •дальше, и мы быстро пробираемся через можжевельник.

Лес становится все гуще и гуще. Вдруг из-под наших ног с шумом выпорхнула крупная птица, взлетела, сделала крутой поворот, п скрылась в чаще.

— Вальдшнеп! — крикнули мы оба. За все время пребывания на Череменецком озере мы еще ни разу не встречали его.

Издалека послышалось громкое, слегка жалобное „ки-ки-ки-ки“ малого пестрого дятла. Прячемся за дерево и • по все приближающемуся крику догадываемся, что дятел летит к нам.

Да, вот и он! Ростом чуть побольше воробья, он ловко лазает по старой березе, постукивая то тут, то там своим крепким клювом.

„Ки-ки-ки!“—и дятел быстро скрылся в чаще.

Подходим к березе, на которой только-что сидел дятел. Кора ее испещрена мелкими дырочками. Повидимому, здесь поселились какие-то жуки, а дятел этим и воспользовался! Берем образчик источенной коры, чтобы узнать потом у энтомологов, какому вредителю принадлежит эта работа.

Лес стал совсем густой. Особенно частыми стали кусты, так что вспугивая по пути птиц, мы даже не видим их. Чтобы осмотреться кругом, мы с Мишей влезаем на толстый сук березы. Расположившись поудобнее/ мы отдыхаем, смотрим и слушаем. Кругом летают славки, пеночки, зяблики. Вдруг я’ услыхал какую-то новую красивую песню. Я ее слышал когда-то, но теперь никак не могу вспомнить, кто так поет. А у Мишки спросить не хочется, хотя вижу по его лицу, что песня ему знакома.

— Это—малиновка,—торжествующе говорит он, видя мою растерянность. Я окончательно уничтожен. Еще бы: забыть песню малиновки! Вот так стыд!

Но вот над нашими головами раздалось звонкое „цйканье". Мишка слышит... и не знает! Теперь моя очередь торжествовать:

— Это—лесной конек!

В подтверждение моих слов маленькая рябенькая птичка садится рядом с нами, но, испугавшись такого соседства, улетает.

Как ни жалко, а нужно расставаться с гостеприимным суком. Снова пробираемся сквозь цепкую жимолость и колючий можжевельник. Наконец деревья редеют, и мы выходим на опушку. Здесь можжевельник и жимолость сменились малиной и смородиной — великолепное место для гнездования. Поэтому мы начинаем тщательно обыскивать каждый кустик (рис. 5). Действительно, находим два гнезда—славки садовой и Черноголовки. Первое свито из сухих травинок; в нем пять бурых, насиженных яиц. Гнездо славки-черноголовки сплетено гораздо аккуратнее и плотнее, здесь материалом служила не только трава, но и мелкие веточки. Это гнездо пусто. Птенцы уже покинули его. Поэтому, срезав его осторожно вместе с веткой, мы берем его с собой. Гнездо славки садовой оставляем, отметив место, где оно находилось; недели через две, когда птенцы вылетят, надо будет взять его.

Но пора итти домой, и мы трогаемся в обратный путь. В месте сбора встречаем двух цащих 01

ребят. Они тоже видели много птиц и принесли три гнезда: шарообразное, свитое из мха гнездо крапивника, гнездо зяблика, отделанное снаружи лишайниками, и гнездо певчего дрозда, скрепленное и вымазанное замазкой из глины. Дождавшись

Рис. 5. Мы выходим на опушку...

остальных ребят, принесших гнездо зарянки и славки садовой, мы составили по общим данным список птиц березового леса и, положив гнезда в заплечные мешки, отправились домой.

Пробуждение птиц

— Ребята! Живо вставайте. Пора итти!

— М-м-м... Убирайся вон! Не мешай спать.

— Брось дурака валять! Забыл, что ли, про ночную экскурсию?

— A-а! В самом деле1 Который час?

— Скоро двенадцать! Шевелись!

Сон мигом как рукой сняло: „Не опоздать бы!“ Ребята быстро вскакивают с постелей, одеваются, хватают бинокли, блок-ноты, карандаши и бегут на крыльцо, где уже поджидает Федор Леонидович. При лунном свете заспанные лица кажутся какими-то странными; со смехом оглядываем друг друга.

Все в сборе.

Наблюдательным пунктом назначен овраг неподалеку от мызы; там, мы знаем, .есть много мелких птиц.

Спускаемся • по склону и идем вдоль озера. Темно... Из небольшой рощицы по правую сторону дороги раздаются мощные трели соловья; слева, со стороны озера, доносятся- голоса камышевок. Среди них мы различаем песню камы-шевки-барсучка-с характерными трещащими звуками и камышевки-пересмешки, пение которой как бы состоит из песен и криков разных птиц. Свернув с дороги, идем полем.

Где-то впереди кричит коростель. Постепенно его крики приближаются все ближе и ближе... Птица, должно быть, где-то совсем рядом.

— Ребята, попробуем его вспугнуть, чтоб он взлетел!

С величайшими предосторожностями Женя и Миша подкрадываются к месту, где, по'видимому, находится коростель, и с криком прыгают вперед. Из-под ног взметнулась серая тень и, пролетев метров десять низко-низко над землей, скрылась в траве. Ребята в восторге: „Видели все-таки!“ Ведь прежде, сколько ни старались, не могли вспугнуть. А тут вдруг такая удача! Но вот и овраг.

Расположившись поудобнее на поваленной бурей осине, мы закутались поплотнее и стали ждать. Первое время в овраге было не по-ноч-бб

ному шумно: то соловей защелкает, то с оэера донесутся голоса камышевок, а то просто осина заскрипит под тяжестью шестерых орнитологов. Но к часу ночи становится спокойнее, настает предутреннее затишье. Ночные певцы смолкли, а их „смена" еще не проснулась. По небольшому клочку неба над оврагом быстро и бесшумно проносится черная тень.

— Козодой! Ишь как мечется полуночник!

Со стороны озера доносится легкий свистящий звук. Это летят утки...

И опять тишина. Тихо-тихб. Даже ветра не чувствуется. Комары тоже исчезли и больше не надоедают своим жужжанием. Страшно пошевельнутся: как бы не . хрустнула ветка под ногами.

Ждем...

И в час восемь минут с противоположной стороны оврага прозвенела долгожданная трель дрозда-белобровика, этого неизменного запевалы пернатого хора. Если запел белобровик, значит сейчас запоют и другие птицы. Не прозевать бы!

И в самом деле следующих певцов ждать пришлось недолго: где-то далеко-далеко в поле зазвенела длинная переливчатая песнь. Мы сразу признали жаворонка. Отметили время. Оказалось, что белобровик опередил жаворонка только на две минуты.

Постепенно песня жаворонка стала доноситься все глуше и глуше и наконец совсем смолкла. На время опять воцарилась тишина, прерываемая только песней белобровика.

Где-то рядом послышался слабый шорох и свист. Свист повторился. Ясно, что это — голос какой-то птицы. Записываем время и ждем песни. Но птица продолжает тихонько посвистывать и щебетать, а запеть не решается. Кто это может быть? Каждый из нас старается определить, кому

принадлежит голос, а Федор Леонидович ехидно улыбается и поглядывает на часы. Вдруг неопределенные звуки прекратились, и ночную тишину прорезала красивая переливчатая песня с громкими флейтовыми свистами.

— Малиновка! — громко восклицает кто-то из ребят, и потревоженная птица замолкает.

— Тише ты! Разве можно так? Говори шопо-том! — набросились ребята на виновника.

Впрочем, малиновка скоро успокоилась и снова запела свою песенку.