Канарис предпочел отмежеваться от своего бывшего товарища. Он умел вовремя избавляться от ненужных связей, «сбрасывать балласт». Впредь он заклинал своих знакомых от каких-либо деловых отношений с Ломаном: «Любое коммерческое предприятие, которое он возьмет в свои руки, обречено на провал».

Причем он не ограничивался словами. Когда Эче-варрьета сказал ему однажды, что Ломан просит снова взять его в партнеры, Канарис принял все меры, чтобы этого не случилось.

В свою очередь, Доннер защищал Канариса, своего ближайшего помощника: «Он не только не участвовал в афере Ломана, но, наоборот, умно и энергично помогал навести порядок...»

И все же Канарису не удалось выйти сухим из воды.

В левой прессе не хотели мириться с тем, что «он с ловкостью своего греческого предка скрылся за терпеливой спиной комрада Ломана», как писала «Вельтбюне».

Этот орган радикальных пацифистов и социалистов, не страшась упреков в государственной измене, требовал распустить рейхсвер. На страницах «Вельтбюне» примерами махинаций Канариса иллюстрировалась вседозволенность, царящая среди немецких военных. Писали, что он использует флотскую контрразведку в интересах правых радикалов, что он стоит за шведскими сделками завода «Юнкере», что он, а не Ломан загорелся идеей снимать националистическое кино.

Большинство подобных «разоблачений» были далеки от действительности, но не в том было дело. В прессе разыгрывалась целая кампания против Канариса. Его представляли самым опасным для республики офицером в рядах ВМС, «самым хитрым среди военной касты». Ему припомнили 1919 год, участие в подавлении народных волнений, создание рейхсвера и прочие грехи.

Особенно резко нападал на Канариса социал-демократ Дитман. Для многих морских офицеров это имя звучало как оскорбление еще с 1917 года, когда после стачки командование ВМФ потребовало от рейхсканцлера привлечь к суду Дитмана и еще двух функционеров НСДПГ — за попытки склонить матросов к измене. Однако доказательств у обвинителей оказалось мало, до суда дело так и не дошло.

И вот теперь Дитман опять напал на флот. Канариса послали участвовать в слушаниях, проводимых депутатами. 23 января 1926 года он прибывает в рейхстаг. Первая же его фраза прозвучала вызывающе.

«Депутат Дитман, — начал Канарис, — попытался доказать, что развал флота вызван не революционной агитацией, а всякого рода злоупотреблениями, в особенности промахами офицеров. Эти чудовищные обвинения я сразу же вынужден отвергнуть».

Среди присутствовавших социал-демократов послышался смех. Кто-то крикнул: «А ну попробуй!..»

Но вскоре левым стало не до веселья. Чем дольше говорил Канарис, тем раздраженнее становились реплики коммунистов и социал-демократов.

«Я докажу, — говорил Канарис, — что зачинщики мятежей были тесно связаны с НСДПГ. Влияние, исходившее от этой партии, было гибельно для флота, именно им объясняется упадок дисциплины и общий развал на флоте».

И он принялся цитировать протоколы трибунала, когда-то осудившего главарей стачки. Почти каждый из арестованных говорил, что только под влиянием главарей НСДПГ они решились объявить стачку.

«Несомненно, что сам факт связи матросов с партией, которая находилась в оппозиции правительству и любой ценой стремилась к заключению перемирия, рано или поздно приведет к краху, — доказывал Канарис, — поскольку вызывает у военнослужащих нежелание выполнять свои обязанности».

Далее он рассказал, что на флоте были убеждены: немедленный арест зачинщиков помог бы делу. Этого не произошло, и вина за бунт ложится на тех, кто этого не допустил.

В общем, Канарис допек левых настолько, что депутат от коммунистов Розенберг попросил прервать заседание, «потому что, по моему мнению, для большинства членов комитета оскорбительно сидеть рядом с таким представителем правительства, как капитан Канарис». А его коллега из СДПГ усмотрел в происходящем «наглый выпад со стороны министерства рейхсвера».

А депутат Мозес ехидно поинтересовался, «не является ли одним и тем же лицом капитан третьего ранга Канарис, выступающий сейчас перед нами, и капитан-лейтенант Канарис, который участвовал в заседании суда над убийцами Либкнехта и Розы

Люксембург, а затем помог осужденному Фогелю бежать?»

Канарис добился своего. Внимание переключилось с сути проблемы на его персону. Он надменно заявил: «Упреки в мой адрес совершенно несправедливы. Но защищать себя я не намерен. Ответ даст министерство рейхсвера», — и чеканным шагом вышел из зала.

* * *

Понятное дело, в адрес комитета тотчас пришло опровержение из министерства рейхсвера. «Обвинение капитана третьего ранга Канариса в том, что он содействовал побегу обер-лейтенанта Фогеля, полностью необоснованно, как установлено в ходе расследования...»

С такой индульгенцией, казалось бы, наш герой мог спать спокойно. Однако он понял, что теперь левые никогда не простят ему дерзкое выступление в рейхстаге, будут следить за его действиями и клеймить все, что бы он ни делал.

Так оно и вышло.

Его обвиняли в том, что он давно уже замышляет свергнуть республиканский строй. Припомнили его тайные связи с подпольными организациями вроде «Консула». Главный редактор «Вельтбюне» Карл фон Осецкий заявил даже, что в ноябре 1923 года люди из окружения Канариса просили британское правительство в случае путча в Киле ввести войска в Шлезвиг-Гольштейн и защитить путчистов от берлинских властей.

Ему припомнили, конечно, и как он старательно отводил обвинения от убийц Либкнехта и Люксембург. Коммунистическая газета «Вельт ам Абенд» высказалась без обиняков: «Будучи судьей, Канарис совершил преступление, за которое надо отправлять на каторгу...»

Краски сгущались, портрет нашего героя становился все более зловещим. Впрочем, справедливости ради укажем, что личность самого Канариса вовсе не так уж интересовала его критиков. Они ополчились прежде всего на позицию, которую тот отстаивал, на людей, дела которых он прикрывал. В ту пору в СДПГ возобладала группа радикальных марксистов и пацифистов, для которых не было более бессмысленной затеи, чем восстановление немецкого флота. Многие из них хорошо помнили Каппов-ский путч и по-прежнему не верили в лояльность морских офицеров, считали ВМФ «орудием империализма».

Одним из яростных противников флота являлся бывший старший кочегар Бернгард Кунт, который когда-то оказался во главе революционного правительства в Вильгельмсхафене, а затем бежал от солдат Эрхардта. Позднее он стал депутатом рейхстага от СДПГ, и с тех пор никто в парламенте не обрушивается с такой ненавистью на флот и офицеров. Все они, кричал Кунт, преступники и убийцы, гунны и вандалы.

Словом, левым был нужен мальчик для битья, и они нашли его в лице Канариса. «Такие люди, как он, — обвиняла «Вельтбюне», — вот уже двенадцать лет прилагают руку ко всему, что вредит республике».

из его офицеров стал предметом общественных нападок — имя его теперь порочит флот. По иронии судьбы, «защитник флота» Канарис становится обузой для него, теперь и от него самого хотят избавиться, как от лишнего балласта.

Новое политическое событие еще более ухудшило положение Канариса. 20 мая 1928 года состоялись очередные выборы в рейхстаг. Победителем на них стала СДПГ. Рейхсканцлером стал лидер социал-демократов Герман Мюллер. Несмотря на протесты левых социалистов, он начал налаживать отношения с руководителями ВМС, но потребовал и от них каких-то социально значимых жестов. Стороны сошлись, что Канарису не место в Берлине.

22 июня 1928 года Ценкер высылает его на старый линкор «Силезия», что курсирует в Северном море. Он назначен старшим помощником капитана Макса Бастиана.

требовали встречи с опальным капитаном второго ранга.

Делать нечего, Доннер обращается в Вильгельмс-хафен и просит направить старпома Канариса в необычную командировку.

Капитан второго ранга отбывает в Испанию и... нарывается на новые неприятности. На стол адмирала Ценкера ложатся конфиденциальные сообщения: в Испании опальный офицер возобновляет свою секретную деятельность, ставшую уже притчей во языцех среди многих политиков. И добро бы только он узнал об этом...