На южных границах донимали татарские набеги. В 1632— 1633 годах там действовал крымский царевич Мубарек-Гирей. Его двадцати-тридцатитысячное войско прорвало русскую оборону на засечной черте и собрало огромный полон, в то время как основные силы русских воевали с поляками под Смоленском. Большие набеги продолжались и позднее — в 1634—1637, 1643—1645 годах, но и мелкие наносили существенный урон. Только за первую половину XVII века в Крым было угнано 150—200 тысяч человек.

Непрочный и короткий мир приходилось покупать дорогой ценой: в первой половине XVII столетия на «поминки» и посольства в Крым, содержание татарских посланцев ушло не менее миллиона рублей, не считая государственных и частных расходов на выкуп пленных. Татары именовали привезённые русскими послами подарки старым названием дани — «выходом»; крымцы отлично понимали, что Москва платит им, «ос-терегаючи своё государство» от набегов, зная: если денег не будет, они сами их возьмут, угнав полон. Когда размеры «поминков» были ниже ожидаемых, послов могли просто ограбить, а то и бросить в заточение и даже пытать. «Псом и сви-ниям в Московском [царстве] далеко покойнее и теплее, нежели нам там, посланникам царского величества» — так оценивали претерпеваемые в Крыму унижения русские дипломаты. Для обороны южных рубежей от частых татарских набегов в 1635 году началось строительство Белгородской засечной черты (через Белгород — Воронеж — Тамбов) — системы городов-крепостей и укреплений между ними.

К серьёзным акциям Россия в это время ещё не была готова. Это показало «Азовское сидение» (1637—1642). Донские казаки, несмотря на малочисленность, неожиданным и смелым ударом взяли Азов — турецкий город-крепость в устье Дона. Стамбул посылал туда войска и флот. Но ни ожесточённые штурмы, ни обстрелы не принесли успеха. Ввиду больших потерь, истощения сил донцы обратились за помощью к Москве. Ответить согласием означало начать войну с тогда могущественной Турцией.

Михаил Фёдорович созвал Земский собор. Депутаты соглашались с необходимостью войны против «турских и крымских татар», но когда речь зашла о тяготах, связанных со сбором и содержанием войск, мнения разделились: одни не желали, чтобы в войско брали их «крестьянишек»; другие полагали, что требовать ратных людей и денег надо прежде всего с бояр и приказных бюрократов, разбогатевших «неправедным своим мздоимством» и настроивших каменных палат «таких, что неудобь сказаемыя»; третьи жаловались на бедность; купцы и посадские заявили о своем крайнем «оскудении» от «государевых великих податей». В итоге правительство вынуждено было отказаться от военных планов и вернуть Азов туркам.

Однако донцы славились не только военными подвигами. Лихие казаки плавали «за зипунами» по всему Каспийскому морю, хотя порой под давлением Москвы принимали на кругу решения, чтобы никто «не ходил для воровства на Волгу». Грабили отнюдь не по национальному признаку; так, в 1631 году полторы тысячи донских, запорожских и яицких казаков в море взяли на абордаж несколько русских купеческих караванов. В следующем году донские и яицкие казаки «ходили» уже к иранским берегам — «воевали под Дербенью, и под Низовью, и под Бакою, и Гилянскую землю и на Хвалынском море погромили многие бусы (суда. — И. К.) со многим товаром», — а затем, вернувшись на Дон, торговали «кизылбаш-скими» товарами. В 1636 году отряд Ивана Поленова захватил иранский город Ферахабад, после чего, объединившись с казаками атамана Ивана Самары, нападал на торговые суда в море и на Волге. Русским дипломатам приходилось оправдываться перед шахом: злодеи-казаки не являются подданными царя; Москва «за них не стоит» и ответственности нести не может; если же шах их поймает, то пусть накажет по всей строгости (это пожелание при плачевном состоянии персидского войска и флота выглядело скорее насмешкой).

И всё же держава выстояла — и даже продолжала раздвигать границы. При Михаиле на Томи, притоке Оби, появился Кузнецк, на Енисее — Туруханск, Енисейск и Красноярск; на притоках Енисея — Илимски Братск; русские землепроходцы вышли к Байкалу. На Лене в 1632 году был поставлен Якутск, а уже в 1639-м Иван Москвитин и его люди первыми из русских вышли к побережью Тихого океана.

Появились первые мануфактуры: казённый железоделательный завод в Ницынской слободе Верхотурского уезда на Урале (1631), медеплавильный Пыскорский завод, основанный В. И. Стрешневым в Пермском уезде (1634). В Вологде работал принадлежавший англичанам канатный двор, такие же предприятия имелись в Холмогорах и Архангельске. Правительство привлекало иностранный опыт и капитал: в 1630-х годах голландские купцы Андреас Виниус, Пётр Марселис и Фома Акема построили три железоделательных завода в Туле и четыре в Каширском уезде.

Страна оправлялась от последствий Смуты. Документы XVII века говорят о появлении зажиточных «торговых крестьян» и городских «мужиков богатых и горланов» из вчерашних посадских или стрельцов. Они заводили собственное дело — кузницы, мыловарни, кожевенные предприятия, скупали по деревням домашний холст, а в городах держали лавки и дворы. Торговые люди осваивали дальние и ближние рынки. Торговые операции одного из богатейших «гостей» Василия Шорина распространялись от Ирана до Архангельска и Сибири. Связи Шорина с правительственными учреждениями открывали возможности иметь откупа, брать подряды и пользоваться казённым кредитом. «Государев купчина» закупал сотни пудов шёлка-сырца в Астрахани и Иране, торговал рыбой, солью, пушниной, уплачивая одновременно полторы-две тысячи рублей таможенных сборов. Обычный торг в близлежащем городе давал примерно десять процентов прибыли, а отправлявшиеся в Сибирь оборотистые торговцы зарабатывали на продаже своего товара 300—400 процентов.

Русские купцы ездили со своими товарами в шведский Стокгольм и иранскую Шемаху. Отважный торговец Фёдор Котов побывал не только в Шемахе; он знал путь и «в турскую землю» — через древнюю Гянджу, Эривань и Эрзерум, и на восток — в Ардебиль, Зенджан, Султанийе, Казвин, священный город персов-шиитов Кум. Ему довелось побывать в Исфахане, тогдашней столице Ирана, откуда отправлялись караваны на Багдад и в «Мултанейское царство» — Индию. И повсюду Котов встречал соотечественников — и в Терках, и в Шемахе, и в Исфахане, где в большом торговом ряду он насчитал две сотни русских лавок.

Из России вывозились железные и деревянные изделия, кожи, льняные ткани, западные сукна и, конечно, меха. С Востока и из Закавказья шли шёлковые и хлопковые ткани («киндяк»), шёлк-сырец, составлявший монополию царской казны, сафьян, замша, нефть, марена¹, рис, пряности, драгоценные камни, «белый ладон»; московские дворяне ценили исфаханские сабли.

На рынок со своими продуктами выходили и землевладельцы, и крестьяне, поэтому в XVII веке наряду с барщиной и натуральным оброком в каждом пятом владении встречался денежный оброк. Например, в хозяйстве царского дяди боярина Ивана Никитича Романова в Коломенском уезде крестьяне пахали на барина по полдесятины за каждый двор, с каждых десяти дворов отдавали свиную тушу, трёх баранов, гуся, две утки, четыре курицы, круг сыра и платили по рублю.

Консервативный Михаил Фёдорович делал первые шаги на пути модернизации. Опыт Смуты показал, что дворянское ополчение и стрельцы по своим боевым качествам уступали войскам соседних государств. К тому же к реформам в армии подталкивала начавшаяся в Западной Европе «военная революция»: в практику военных действий вошли массовое применение артиллерии и ручного огнестрельного оружия — мушкетов и пистолетов, вместо средневековых рыцарских вассальных отрядов и ополчений появились постоянные регулярные армии. Необходимость снабжать их едой, фуражом, ночлегом, одеждой, оружием, амуницией, транспортом потребовала столь же радикальных изменений в финансировании, комплектовании, подготовке и обучении войск. Произошёл переворот в тактике и стратегии европейских армий: исход битвы решался теперь не короткой схваткой тяжеловооружённых рыцарей, а умелым маневрированием и массированным применением огнестрельного оружия. Для наибольшей его эффективности войска начали строиться линиями, стрелять залпами; кавалерия с холодным оружием и пистолетами атаковала галопом. Ответом на мощь ружей и пушек стало искусство фортификации, потребовавшее от строителей оборонительных сооружений инженерного образования и мастерства.