Техник – толстая, с короткими седыми волосами и красным от слез лицом, протянула ему раскрытую сумочку.

- Последние деньги, - плача, выговаривала она. – А до зарплаты еще неделя. А у меня семья. Сын-студент. На третьем курсе…

- Неужели у нас завелись воры! – восклицала Воронина. – Не верится, просто не верится!

Прошин принялся перебирать содержимое сумочки.

- Да мы все смотрели! – безнадежно махнул рукой Глинский.

Прошин продолжал вытаскивать губную помаду, зеркальце в темных пятнах туши, клочки ваты, шпильки, записную книжку… И вдруг – из записной книжки выскочила купюра и, крутясь винтом, спикировала на пол.

- Четвертак, - высказался Чукавин, приподнявшись со стула. – Как есть четвертак.

- Но я же точно помню… деньги лежали в кошельке… - растерялась потерпевшая.

- Склероз, - сказал нетактичный Чукавин.

- Вот так рождаются расколы среди порядочных людей, - подытожил Прошин. – Следствие закончилось, в возбуждении уголовного дела отказываю. Теперь вопрос: кто возьмется отвезти бумаги в Академию наук? Машина будет выделена. Час туда, а дальше энтузиаст может считать себя свободным.

Все переглянулись, но желания не изъявил никто. На каждом висела работа.

- А можно я? – робко спросил Ваня Лямзин.

- О, - сказал Прошин удивленно. – Слона-то я и не заметил. Чукавин, вы не против отпустить своего подопечного?

- Да пусть идет, - процедил Паша. – Все равно толку от него…

- Ну, тогда пошли, - кивнул Прошин. – Захватишь бумажки и дуй.

- Я сейчас… - замялся Ваня. – Вещи соберу.

Он догнал Алексея у двери международного отдела. Прошин стоял, о чем-то раздумывая.

- Твоя… кавалерия! – сказал, растерянно шаря по карманам. – Ключи забыл… Слетай в лабораторию, где-то там их выложил…

- Давайте я открою… Попробую, то есть… - предложил ленивый Ванечка.

- Да куда тебе, - поморщился Прошин. – У тебя же руки-крюки. А тут сложный замок.

- Посмотрим, - многозначительно отозвался Ваня, достал из кармана перочинный нож и, уперев лезвие в еле видневшуюся полоску язычка замка, в несколько ловких манипуляций отодвинул ее.

- А я-то голову ломал, кто у меня сигареты и пепси-колу подворовывает, - добродушно поделился Прошин, вталкивая Ваню в кабинет, доставая из кармана ключи и демонстративно брякая связку на письменный стол.

Ваня насторожился. На него повеяло опасностью.

- И… где же документы? – спросил он севшим голосом, уже уяснив, что угодил в ловушку.

- Вот что, юноша, - глядя в залитые страхом глаза собеседника, сказал Прошин. – Озорство – озорством, а воровство – воровством. У нас сейчас состоится крупный разговор. Но для начала прошу возвратить деньги. Вместо них я внес, как ты теперь понимаешь, свои. Не люблю паники в коллективе.

- У меня ничего нет, - сказал Ваня. – Хотите – обыскивайте.

- Они у тебя с собой, - в тон ему отозвался Прошин. – Твой воровской опыт пока еще пребывает в начальной фазе. Ты слишком дерзок и невыдержан, чтобы не уйти отсюда с краденым.

- Обыскивайте, - повторил Ваня, и картинно начал выворачивать карманы.

- Давай сюда свой саквояж, - сказал Прошин.

Ваня без слов подвинул к нему ногой пластиковый пакет с рекламным ярлыком.

- Думаешь, побрезгаю? – спросил Прошин. – Ошибаешься. – Он вытряхнул содержимое пакета на стол. Посыпались зажигалка, сигареты, какие-то тетради, замызганный детектив…

Прошин вытащил содержимое сигаретной пачки, отбросил в сторону пустую коробку, затем перелистал страницы книги. После взял карандаш и проткнул его в корешок. На стол выпала свернутая рулоном купюра.

- Четвертак, - сказал Прошин голосом Чукавина. – Как есть он.

- Хана, - сказал Ваня, безразлично отвернувшись к окну. – Закурить можно? – Он кивнул на россыпь сигарет на столе.

- У меня тут и без того отравленная атмосфера. – Прошин убрал деньги в бумажник. – Эх, Лямзин. Жестокий ты человек. У кого крадешь? У старой бедной женщины.

- Алексей Вячеславович… - Ваня чуть не плакал. – Я надеюсь на нашу гуманитарность… Гуманность, то есть. Я никогда, никогда больше так не буду!

- Будешь, - сказал Прошин. – Вор – как наркоман. Останавливаются единицы. Так ищи себе другую службу. Пиши заявление.

- Нельзя мне… - взмолился Ванечка, бухнувшись перед ним на колени. – Отец – убьет! Я и в институт технический начал готовиться…

- Ладно, - тяжело согласился Прошин. – Оставайся, черт с тобой. Но учти: еще одно недоразумение, будешь лететь отсюда дальше, чем видеть… - Он перебирал расчеты Авдеева, раскладывая их по нумерации. – В инженеры он решил податься! Пороху не хватит, старанья. Ты же сачок. А на инженера надо еще как учиться! В гуманитары тебе тоже путь заказан. По причине поросячьего уровня интеллекта. Тебе одна дорога – в зону. За проволоку.

- Зачем оскорблять-то? – спросил Ванечка хмуро, поднимаясь с колен. – Это я пока – ноль. А там – посмотрим…

- И пока ноль, и в будущем ноль. – Прошин не отрывался от черновиков диссертации, раздумывая, где бы их перепечатать. – И из заколдованного круга этой цифры тебе не выбраться. А если выберешься к теплому кабинетику, на начальственную должность, то исключительно через грехи тяжкие.

- А про вас-то в лаборатории похожее говорят, - сказал Ваня и, перепугавшись, перевел свои слова в донос: - Чукавин волну пускает… Воруете, г-говорит вы…

Прошин даже растерялся.

- А ты веришь? – поинтересовался он после некоторого замешательства.

Ванечка гадко улыбался.

- Откуда мне знать? Вы меня в долю не звали…

- Тэк-с! – Прошин вскинул голову. – Гражданин Лямзин, - строго сказал он. – В лабораторию я вас допускать опасаюсь. И потому назначаю на новую должность. Секретаря-машинистки. Вам придется научиться печатать.

- А я умею, - радостно сообщил Ванечка.

- Одним корявым пальцем?

- Не, двумя руками. У меня мать раньше машинисткой работала. На дом халтуру брала… Ну, я ради хохмы и… научился.

- Ну-ка… - недоверчиво покосился Прошин, подвигая ему машинку. – Продай талант…

Ванечка заправил лист бумаги и довольно бойко забарабанил по клавишам.

- Чудесны твои дела, Господи… - произнес Прошин, глядя на его маленькие потные ручки с коротко подстриженными ногтями. Положил на каретку механизма рукопись. – Вот. Перепечатаешь и перечертишь. Графики – цветными фломастерами. Они в столе. Да ты и сам, небось, знаешь, где тут что лежит, бандюга. Но то, что ты печатаешь, никто видеть не должен. Документы совершенно секретные. Проболтаешься – пойдешь под суд. Статья за номером семьдесят пять. Информирован о таковой?

- Разглашение тайны! – ахнул Ваня, проникаясь важностью момента. – А Чукавину… тоже нельзя?

- Семьдесят пятая статья, - повторил Прошин зловеще.

Затрещал селектор. Говорил Бегунов. Прошин включил громкую связь, и голос директора заполнил кабинет.

- Леша, зайди ко мне, звонил зам министра…

- Я ухожу, - бросил Прошин Ванечке, подавленному от услышанного, от своего условного прощения и вообще от обилия впечатлений. – Никого не впускать, на звонки – ни гу-гу. Сиди тихо, как дерьмо в траве. И попробуй спереть отсюда хотя бы одну скрепку, гаденыш! Сгною!

- А мы все же одинаковые, - вдруг ни с того ни с сего брякнул Ваня.

- Это почему? – вскинул брови Прошин.

- Ежели б вы такой были, как Чукавин и они все… - Он кивнул на лабораторный корпус. – Вы б меня продали. Заклевали.