Авдеев присел на стул, на мгновение замер, закрыв глаза, затем ровным, чужим голосом сказал:

– В общем… Я приехал за тобой. Я люблю тебя, Наташа. И не могу без тебя! Конечно, ты замужем…

Она мотнула головой потерянно:

– Кто это меня успел выдать замуж?

– Как? Прошин сказал… Ах, вон оно что! – неожиданно зло протянул Авдеев и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. – Опять купил!

– Ты о чем?

– Да–а, – скривился он, отмахнувшись, – долго объяснять. Лучше скажи: как мне быть? Хочешь – вернусь в Москву, хочешь – здесь останусь, хочешь… вместе поедем… - Он притянул ее за плечи. – Наташа, я…

– Пусти! – Голос ее ломался от боли. – Не надо, прошу тебя!

– Но почему, почему нет? – крикнул он. – Смотри! Разве я тот? Я другой, понимаешь? И чем, чем я хуже этого… Сережи? Чем? Любишь его, да?!

– Нет.

– Тогда… не понял…

– Не понял! – Она сухо, неприятно рассмеялась. – А я, думаешь, понимаю? Да и кто объяснит причины наших ошибок, падений, запутанности нашей? Коля, я просто вздорная, живущая наугад баба. – Она закусила губу. – Прошин сказал, что я вышла замуж? Зачем?

– Причин вагон. – Авдеев вздохнул, как бы раздумывая. - Я же был у него за пешечку. И анализатор мы с ним на пару гробанули. Да–да. Помнишь, Сереге я в глаз залепил? Приревновал… ну! Естественно, просят явиться к Леше. Тот: пиши по собственному… А каково мне такое писать? Это значит - все, это уже без тебя… Ну, порешили миром: захороводим мозги Роману, а с его помощью Лукьянову, что нужен, мол многоячеечный датчик; расчеты кое–какие от меня потребовал… А я в это время натыкаюсь на такое дело: нахожу частоту излучения клетки с изотопом. Самой клетки… понимаешь?

– Но это же…

– Ага, – кивнул Авдеев. – Пришлось заткнуться. Невыгодное открытие для Леши оказалось… Ну, молчу. Корплю над расчетами. Жду, короче. Дождался! Денег мы ухлопали кучу, результатов никаких… И тему сняли. Леша знал, что делал. И сделал. В своем стиле: просто, ловко и нагло. Со мной творилось не понять что, какая–то апатия; тут еще новость о твоем замужестве… Я плюнул и уехал.

– Но ведь… Нет, он не мог! Даже, если он думает только о выгоде…. Твое открытие принесло бы ему почет!

– Почет, – буркнул Авдеев. – Тигры мясо лопают, а не конфетки! Соавторство – это еще туда–сюда… Но с соавторством не выходило – обчистить себя по второму заходу я бы не дал.

– По второму?

– Не знаешь? Его кандидатская – моя работа. Лень было минимум сдавать, пробиваться… Потом я пил… ну! Короче, продал дьяволу часть души. Интересно? – Он распахнул настежь окно и, глядя на ползущий с пляжа поток отдыхающих, говорил уже через плечо: – Лешка мыслил реально. Решение анализатора – мелочь, отблеск моего успеха на его карьере, благодарность за чуткое руководство. Да и поблагодарили бы его лет этак через пять – там была еще тьма работы. А так… так он защитит на этих расчетах докторскую… – Он обернулся. – Нет, все же темная, но… личность! Такие комбинации. В науке ноль, но в комбинировании наукой – гений! Ведь как он докторскую состряпал? Датчик ему рассчитала лаборатория, плюс готовая кандидатская, плюс к этому исследования двух блоков «Лангуста» – и все дела. Мне бы, конечно, такое барахло при всем желании в люди не вывести, но он защитит! Вот увидишь!

– Но это же… Его надо…

– Все гораздо проще и будничнее, – грустно улыбнулся Авдеев. – Кто–то не захотел определенной работы и избавился от нее. Если особо принципиальные поохают, то и это уже до фига.

– Ты можешь доказать все, что здесь говорил?

– Настаиваешь? – Авдеев покопался в бумажнике, вытащил вдвое сложенный конверт, поднял его за уголок, как карту. – Вот. Его ценные указания. Завалялось письмецо в книжке. А тут наткнулся…

Она читала записку долго, отделяя слово от слова. Сказала:

– Ты должен приехать в Москву.

– Новая кампания супротив начальника, – понял Авдеев. – Нет. Играйте в эти игры сами. Решение прибора дам… Действуйте! А мне живется неплохо: свежий воздух, люди… свежие. Кстати, обитаю я ныне на родине, в Сибири. Тружусь в золотодобывающей артели. Здоровый коллектив, здоровый режим. Никаких интриг. Мне очень нравится. Ну, а если заболею раком, тогда уж не откажите в милости – положите меня под мой… анализатор.

– Не юродствуй.

– Ну, хорошо. – Он отвинтил колпачок авторучки и присел к столу. – Постарайся запомнить… Это, конечно, не победа над раком, но, может статься, что и шажок к ней. Вот частота, схема приемника..

Наташа бережно сложила листочки и сунула их в толстую тетрадь.

– Ну, и надо проститься в Лешей, – шутливо подытожил Авдеев.

– Я прошу… не делай этого, – медленно сказала она. – Прошу…

– Ладно. – Он опустил голову, сплел пальцы. – Проводишь меня?

Они вышли из гостиницы и направились к морю. Стоял невыносимый, выбеливший небо зной. Стайки чаек словно вросли в неподвижное море, сверкавшее миллиардами зеркальных осколков.

Авдеев зачерпнул воды и обмыл разгоряченное лицо.

– Теплая, – сказал недовольно. – А я каждое утро бегаю к родничку. Припадешь к нему, и годы с тебя слетают, как шишки кедровые, когда тряхнешь ветви… Поедем, Наташ, а?

– Поздно, Коля, – сказала она.

– Тогда так. Будет трудно – пиши. Передумаешь, захочешь меня увидеть, только свистни…

– Я буду тебе писать. Но ты приедешь в Москву, ты обязан…

– Не знаю. – Авдеев горько взглянул на нее. – Не знаю, как там сложится… А теперь… прощай. – Он прежней, неуверенной походкой пошел к вокзалу.

«Коля. – хотелось крикнуть ей. – Подожди! Я… с тобой!» Но она промолчала. Она не любила его; ей хотелось любить этого человека, но не было того суждено.

И она промолчала.

* * *

Прошин валялся на узкой панцирной койке, привинченной к полу, и ел одно за другим маленькие кисловатые яблоки, бросая огрызки в эмалированный тазик, до половины заполненный косточками слив и черешни. Он будто физически ощущал, как сила солнца и южной земли, переданная фруктам, становится силой его мощного, жадного к жизни тела, нежащегося на чистых прохладных простынях.

В дверь постучали. Воронина.

– А, Наташенька, – молвил он, накидывая рубашку на плечи и запихивая тазик с объедками под стол. – Как город? Все ли персики сожрали отдыхающие и командированные массы?

– Алексей… – медленно начала она, – какой же ты подлец...

– Чего еще такое? – недовольно спросил Прошин.

– Я видела Авдеева. И теперь… теперь я все знаю. Все! Твои аферы, диссертации – та и другая; провал анализатора! – Она устало провела ладонью по лицу. – Ты… матерый, последовательный негодяй!

– Ну–ну, – сказал Прошин. – Давайте на полтона ниже, мадмуазель…

– Но я это так не оставлю, – перебила она, не слушая. – Я докажу, что подпускать тебя к науке… Да и вообще тебя в клетке держать надо! Рвач, вредитель, убийца.. Анализатор - это жизни! И ты знаешь! Я говорю откровенно, можешь обижаться, можешь нет, дело твое.

– Один мой знакомый, – заметил Прошин хладнокровно, – тоже любил говорить гадости и тоже называл это откровенным разговором. Так вот – в итоге он оказался без собеседников. Теперь относительно твоих обличий. Все, что ты плетешь, бездоказательно.

– Почему же? – Она вызывающе вскинула голову; не глядя достала из нагрудного кармашка записку. – Узнаешь? Твое послание к Коле. Чукавин как–то сказал, что ты и под меловую черту на асфальте пролезешь. Посмотрим, как это выйдет у тебя на сей раз.