Вандерлинг заметил, как трое полуобнаженных сангриан крадутся за отрядом по противоположной стороне темной улицы, еще четверо — примерно в двадцати ярдах позади. Генерал поднял снипган так, чтобы на ствол упал яркий блик пламени из ближайшей хибары. Доходяги в момент сообразили, что предполагаемая добыча — солдаты с оружием и вместо плотного ужина можно схлопотать пулю в лоб. Каннибалы резво нырнули в боковые улочки и исчезли.
«Да, — ухмыльнулся генерал, — у них пока хватает ума оставить в покое вооруженных людей». Ребята с пушками, наверное, единственные существа в городе, кто не собирался играть по правилам. Вот почему улицы столь пустынны по ночам. Каждый, кто рыскал во тьме в поисках поживы, сам рисковал закончить свои дни на обеденном столе какой-нибудь голодающей семьи. Там, где мужик еще не сожрал свою жену и потомство, как уже сделали многие.
Подыхали они от голода или нет, но несколько «советов Мистера Снипгана» научили их обходить партизан стороной. К этому времени каждый болван знал: нападая на партизана, сам окажешься в Общественной Кладовой.
Отряд топал по безмолвным улицам, и стук сапог отдавался резким эхом от грязных стен вжавшихся в землю домов. «Собаки отлично жрут собак, или Животные — Животных», — решил Вандерлинг. Единственное место, где они не тянут друг к другу свои вонючие лапы, — Общественная Кладовая. Каждого, кто умирал — с посторонней помощью или без, — сбрасывали в Кладовую, и только это спасало местных чурок от полного истощения. Из чувства самосохранения они убивали каждого, кто пытался что-либо предпринять в Кладовой. Так что эта помойка вплотную приближалась по своему значению к Святилищу и тем самым логически становилась самым подходящим местом для милой дружеской беседы.
Вандерлинг свернул за угол, и перед ними замаячило огромное, грязное, похожее на большой сарай здание. Единственная дверь широко распахнута. В дрожащем багровом свете вырисовывались смутные фигуры садиан, толкавшихся внутри. Вандерлинг слышал приглушенные звуки пилы, глухих ударов, пронзительные голоса торгующих людей — шум Общественной Кладовой.
Генерал собрал вокруг себя бойцов — Джонсон, Гомец и еще трое Тыкв.
— Эй, Гомец, — приказал вояка. — Ступай внутрь и позыркай по сторонам! Теперь слушайте, парни. Когда войдем, держите пасти на замке. Все это только трюк, чтобы прикончить Братьев. Мне придется рассказать им весьма странную историю. Кое-что из этого вам не понравится. Помните, все это — чтобы надуть Моро. Давай, Гомец, пошел!
Они ожидали на противоположной стороне улицы, пока Гомец мотался в Кладовую. На мгновение голоса внутри, казалось, смолкли, потом торг возобновился. Через несколько прошедших в напряжении минут Гомец появился в дверях и потрусил назад через заваленную отбросами улицу.
— Ну? — выдохнул Вандерлинг.
— Брат, трое те-Киллеры, пара дюжин Животных, — отрапортовал Гомец.
— Неплохо, — кивнул Вандерлинг. — Идем туда. Гомец, возьми двух парней и очисти помещение от Животных. Потом вы с Джонсоном прикроете меня, пока я буду вести переговоры с Братом. Держите снипганы наготове и не спускайте глаз с Киллеров. Остальные посторожат у дверей — здесь только один вход. Если увидите, что снаружи что-нибудь затевается, крикните. Теперь идем!
Гомец и двое Тыкв пересекли улицу, вошли в Общественную Кладовую. Вандерлинг услышал хриплые приказы, крики протеста, склочное бормотание, опять приказы, на тон выше. Потом по двое, по трое из Кладовой стали вываливаться угрюмые изможденные люди, жадно сжимающие куски сырого мяса. Бросая по сторонам подозрительные взгляды — на Вандерлинга, своих соседей, на призрачные тени, прыгающие на темных мрачных улицах, — доходяги один за другим расползлись в узкие проходы и аллеи, закиданные гнилыми потрохами и расщепленными белыми костями.
Вандерлинг дождался, пока Гомец появится в дверях и даст сигнал отбоя. Животным совершенно незачем видеть маршала Вильяма Вандерлинга, своего будущего Президента, заговаривающим зубы Брату.
Кладовой служила одна огромная зловонная комната, освещенная факелами на деревянных стенах, чуть ниже погруженного во мрак потолка. У дальней стены дыбится огромная груда человеческих трупов. Серых, нагих, покрытых шрамами; мужчин, старух, детей; конечности и туловища невообразимо переплелись, будто застыв в какой-то немыслимой омерзительной оргии.
Тяжелые, грубо сколоченные столы тут и там расставлены на каменном полу. И везде, везде — трупы. Одним уже отрубили конечности, другие пока не тронуты. Картинка, конечно, впечатляла! То ли анатомический театр, то ли морг, то ли лавка мясника. Повсюду омерзительные кучи скользких внутренностей, отрезанных голов, отломанных пальцев. Тусклыми рыбинами лежат огромные ножи и секачи. Столы, пол, даже стены чуть ли не до потолка заляпаны темно-коричневыми пятнами, покрыты толстой коркой засохшей крови.
И посреди этой выставки гастрономической шизофрении восседают четыре зловещие фигуры. Рядом с ними на каменном полу валяется скрюченное тело. С ближайшего стола торопливо смыта свежая кровь, оставившая темное липкое пятно на иссеченной крышке. Здесь примостился маленький радиопередатчик, нелепо соседствующий с окровавленным мясницким ножом.
Вандерлинг подошел к столу; Джонсон и Гомец, со снипганами наготове, держались на шаг позади. Генерал увидел, что трое из ожидавших — Киллеры; они подобрались, как пантеры перед прыжком. Четвертый одет в черную рясу. В неверном свете факелов Вандерлинг разглядел глубокие морщины и складки на исхудавшем лице — вид старого слона у человека, давно забывшего вкус свежей капусты. Маленькие голубые глазки метались, как у фазана в силке. Брат, кто бы он там ни был, явно в плохой форме… и здорово напуган.
Вандерлинг оглядел гору трупов, отвратительную расчлененку, секач, влажно поблескивающий на столе перед Братом. И засмеялся. Вот уж занесло! Не самое неудачное место, чтобы поделить планету. Он уселся на кривой табурет лицом к Брату. Гомец и Джонсон встали по обе стороны от генерала.
— Я фельдмаршал Вильям Вандерлинг, Главнокомандующий Народной Армией Свободной Республики Сангрия, — представился Вильям с комичным апломбом.
— Ты грязный главарь тупых Животных! — пронзительно взвизгнул Брат, и страх на его роже сменился отвращением. — Говори, зачем явился, и покончим с этим! Не выдвигай требований. Ты изложишь свое гнусное предложение, я передам его Пророку. И побыстрее! Вонь угнетает меня.
— Прикрой пасть, папа! — окрысился Вандерлинг. — Я устраиваю этот спектакль, а ты делай, что тебе велят, и будь паинькой. Или…
Он сделал небрежный жест, и Гомец с Джонсоном подняли снипганы, нацелив стволы на Брата и трех Киллеров. Киллеры оторвали было задницы от стульев, но потом плюхнулись обратно. Дешевое ухарство Брата бесследно испарилось, когда он заглянул прямо в черные пасти наставленных на него снипганов.
Вандерлинг осклабился.
— Теперь, когда мы утрясли формальности, ты, вероятно, вызовешь Толстяка по рации.
— Я…
— Шевелись! — проревел Вандерлинг. — У меня есть связь, и я спокойно могу добавить твою тушу к этим… — Он указал на груду тел у дальней стены.
Брат побледнел и начал настраивать радио. Потрескивание, шипение, свист… потом, внезапно, громко и отчетливо, сквозь помехи, пробился густой вкрадчивый голос Моро:
— Ну, Брат Эндрю, недоносок объявился?
Вандерлинг сцапал радио и гаркнул в микрофон:
— Это говорит как раз тот самый недоносок, ты, Жиртрест! Может быть, оставим личности? Ты не нравишься мне, а я не нравлюсь тебе, но есть еще кое-кто, кого ни один из нас не может достать.
— Кто? — Голос Моро эхом разнесся по пустой, похожей на пещеру комнате.
— Брат Барт, — сказал Вандерлинг. — Барт Фрейден.
Наступило долгое зловещее молчание. Генералу очень хотелось, чтоб у рации появился видеоэкран. Физиономия Пророка сейчас стоила того, чтоб на нее посмотреть.
— Ну, Моро? — поторопил он. — Что случилось? Язык проглотил?
— Ты изменник, пришелец, — прошипел Моро. — Подобно любому Животному, ты готов с радостью предать своих же. Очевидно, ты чего-то от меня хочешь, и точно так же очевидно, что ты воображаешь, будто у тебя есть нечто, что ты можешь предложить мне взамен. Я жду.