«Ночь» полярным днем — полчаса светлых сумерек — промелькнула быстро, как тень совы. Пограничники разложили в ниши гранаты, запасные диски и обоймы. «Хорошо хоть к «трехлинейкам» в мае пришло подкрепление — самозарядные винтовки Токарева и пистолеты-пулеметы Дегтярева. Ведь уже тогда на границе пахло порохом: чуть не каждый день нарушения — и на земле, и в небе», — думал Курганов, привалившись спиной к валуну. Посмотрел вперед, на заснеженную лощину, глянул вокруг. Хмурый пейзаж! Невысокие каменистые сопки с чахлой растительностью, болота, серое небо — нагоняли тоску. С особой остротой вспомнился дом, родная деревушка Лямпино посреди весело зеленеющей пармы.

Гадал ли он тогда, в детстве, что придется ему стрелять в людей? Нет, конечно. Петр мечтал стать учителем. Как большинство физически сильных людей, был он добродушен, не любил ссор. Да и с кем ссориться? Почитай вся деревня — родня, у всех фамилии — Кургановы. Есть еще, правда, Вавилин, да и тот — зять Кургановых, женился на старшей сестре Петра.

А силенок Петр набрался в деле, с четырнадцати лет пахал. В пятнадцать закончил ШКМ — школу колхозной молодежи, как звалась тогда сельская семилетка, поступил в Кудымкарское педучилище. Славная была жизнь, хоть и голодная. Стипендия — пятьдесят рублей, а килограмм хлеба стоил почти рубль, килограмм сахару — четыре пятьдесят. И еще надо одеться, обуться. Зато какое пиршество — после стипендии пойти в «настоящую» столовую, подкрепиться более существенным, чем каша да чай! Правда, официанты обслуживали учащуюся братию весьма неохотно, зато стремглав бросались на щелчок пальцами заезжих шоферов, те на «деньгу» не скупились.

В 39-м году Петра Курганова как выпускника направили на длительную педагогическую практику, а в сентябре 40-го призвали в пограничные войска. Петр не думал становиться профессиональным военным, хоть и был соблазн. Перед окончанием училища пришел к ним в общежитие офицер из военкомата, весь в скрипучих ремнях, в блестящих сапогах чистого хрома. Петру предложили поступить учиться в Свердловское пехотное училище.

Отговорил его зять, тот самый единственный в селе Вавилин. Был он уважаемым в колхозе человеком, партийцем. «В селе учитель — больше чем учитель. Так что, Петр, отслужи лучше срочную да возвращайся, учи ребятишек добру...».

Так и сделал бы Курганов, если б не фашисты, если б не война. Нет, не думал он стрелять в людей. А скольких уже нашли его пули здесь, на границе, с той поры, как служит он в Мурманском пограничном округе войск НКВД, на первой, самой северной на Кольском полуострове заставе? Свято выполнял он главный закон пограничья: быть бдительным, смело вступать в поединок с врагом, не жалеть своей крови и даже жизни ради своего народа, своей родины. Настоящий, чекистский закон. И не в людей он стрелял, а в нарушителей, в шпионов и диверсантов, не желавших сдаваться. И не в людей он будет стрелять сегодня, а в смертельных врагов, фашистов.

Курганов потянулся к винтовке, еще раз примериваясь, удобно ли будет целиться, и в этот миг страшно громыхнуло на западе, над головами пограничников с воем понеслись снаряды, мины. Фашисты ударили по заставе и по тылам, где располагался 95-й стрелковый полк. Как молот по наковальне, долбила и долбила по скалам фашистская артиллерия. Когда первый одуряющий страх, заставляющий инстинктивно прижиматься к земле, немного отпустил, Петр приподнял голову. По склону лощины спускались с той, западной стороны плотные цепи горных егерей в серо-зеленых мышиных мундирах.

Атакующие враги достигли белой кромки лощины. Пьяно горланя, — егеря укрепляли свою храбрость шнапсом, — фашисты бежали по рыхлому снегу, проваливаясь и беспорядочно строча перед собой из «шмайссеров». Перекрывая треск автоматных очередей, старший лейтенант Дронов крикнул: «Огонь!»

Каждый метр лощины был давно пристрелян пограничниками. Их встречный огонь был точен. Отчетливо, зло били винтовки, в центре рокотали ППД — знаменитые «дегтяри», с флангов косили врага два станковых пулемета — самая мощная «артиллерия» заставы. Трупы в мышиных мундирах испятнали белый снег. Оставшиеся в живых отступили. Застава выдержала первый натиск егерей.

В течение дня пограничники отбили восемь атак озверевших врагов. Патронов наши бойцы не жалели: арсенал заставы пополнялся единожды в году, да и запас продуктов привозился разом на весь год. И сделано это было недавно, полмесяца назад.

Несколько раз фашисты предпринимали артналеты на позиции пограничников, дважды вызывали авиацию, но сбить оборону так и не смогли. Здесь, среди вековых валунов, разрывы снарядов и бомб были малоэффективны, смертью грозило лишь прямое попадание. Именно от прямого попадания авиабомбы погиб старшина заставы, подвозивший товарищам боеприпасы. Бомба в щепки разнесла повозку с патронными ящиками и гранатами, осколками ранило лошадь, и она стонала буквально по-человечески, пока Дронов не приказал кому-то из бойцов добить ее.

К вечеру наблюдатели с левого фланга доложили, что фашисты взорвали скалу у озера, разровняли дорогу и в обход цепи пограничников пустили танки.

— Приказываю отходить! — скомандовал Дронов. — Взять максимально возможное количество боеприпасов и продовольствия, остальное вместе со зданием заставы сжечь!

Неохотно выполнили приказ начальника пограничники. Дронов понимал их, а потому и объяснил свои действия политруку заставы Иванцову:

— Задачу свою мы, Николай Матвеевич, выполнили. Нужно было продержаться восемь часов, а мы тут — без малого сутки. Егерей накрошили — снега в лощине не видать. А на танки идти с голыми кулаками — не резон. Так и растолкуй бойцам: отходим на укрепленные позиции девяносто пятого полка. Вместе будем воевать. У пехотинцев есть и пушки противотанковые, и гранаты...

Сто километров, отделявшие Мурманск от линии государственной границы, фашисты намеревались пройти за три дня. Почти два месяца потребовалось им, чтобы одолеть сорок километров от Титовки до реки Западная Лица. 95-й стрелковый полк и влившиеся в него пограничники отступали, заставляя врага платить большой кровью за каждый куст и камень, за каждый метр советской земли.

Уже 29 июня командование 82-го погранотряда потеряло связь с первой заставой. Ее сочли погибшей. Родственникам личного состава в конце июля послали похоронки. Пришла казенная бумага и в деревню Лямпино Коми-Пермяцкого округа родителям Петра Курганова.

И какова же была радость командования погранотряда и друзей-пограничников, когда застава — почти без потерь! — в августе форсировала Западную Лицу и вместе с подразделениями 95-го полка заняла оборону на ее восточном берегу! Получив подкрепление, на этом рубеже советские части стояли насмерть. До Мурманска — нашего заполярного незамерзающего порта — фашистам оставалось пройти еще шестьдесят километров, но они не смогли продвинуться уже ни на шаг. Здесь сложили головы многие егеря дивизии генерала Дитла, здесь похоронена ее «непобедимость». Не зря долину Лицы в годы войны окрестили Долиной Смерти, а после победного мая — Долиной Славы.

Пропали пригласительные билеты командования германского вермахта на банкет в ресторан «Арктика». Фашисты могли попасть в Мурманск только в одном качестве — в качестве пленных! Мишуковская дорога от пограничной заставы № 1, от Титовского озера до Мурманска — оказалась для горных егерей непроходимой.

Когда линия фронта на Западной Лице стабилизировалась, командование 82-го погранотряда отозвало пограничников из стрелковых частей. Из уцелевшего, крепко обстрелянного личного состава разных застав сформировали чекистский диверсионно-разведывательный отряд. Заставу старшего лейтенанта Дронова поделили на две диверсионно-разведывательные группы. В группу, которую он возглавил сам, Дронов включил и Петра Курганова как сообразительного разведчика, меткого стрелка, человека большой физической силы, да к тому же владеющего боевыми приемами рукопашной схватки.