- Ничего, - еле-еле выдавила из себя Любка, - а чего ты спрашиваешь?

- А то, что вы бы уже определялись там… Уж хоть бы Нюрке голову не морочили. Что она ему – кукла?

- Почему кукла? – Любка посмотрела на Юльку, прося ее помощи.

- Паша просто волнуется за нее. Понимаешь, вы ведь как-то с Ромой не решили ничего, и он все с Аней везде ходит, вот. Непонятно, если он с ней общается просто, чтобы тебе на глаза таким образом попадаться, то за Аню обидно. Да и за тебя тоже. -  Сбиваясь, попыталась объяснить Юля.

- Я его давно не видела. То есть не говорила с ним. Он ничего плохого, просто так… - начала оправдываться Любка.

- Просто так? – Переспросил Паша и сжал руку  кулак. -  Твоей младшей сестре мозги пудрят, понимаешь ты это?

- Он не пудрит! – заплакала Люба.

- Ну что ты? – ласково проговорила Юля и погладила ее по руке.

- Подожди! – перебил жену Павел, и спросил у Любки, - Ты, может быть, не знала, не видела, что он с твоей сестрой заигрывает?

Любка только отрицательно покачала головой. Ей и в самом деле это не приходило в голову. Она просто не хотела верит в то, что Роська, ее Роська может ухаживать за Нюркой, за ее младшей сестрой, у нее на глазах… Только сейчас она поняла, что так оно и было на самом деле, что она просто обманывала себя, когда делала вид, что не замечает этого…

- Паша, подожди, не надо, - тихо проговорила Юля. – Видишь, плохо человеку?

- Увижу этого гада – убью! – вдруг спокойно проговорил Паша.

Любка вскочила и, схватив свою куртку, висевшую на вешалке около двери, выскочила из дома. Уже дома, она упала на свою кровать и так пролежала остаток дня и ночь. А рано утром она снова пришла к Паше. Он собирался ехать на работу, поэтому они с Юлей, вышедшей проводить мужа, были на улице, у машины. Любка подошла к ним и молча встала у палисадника. Она была заплаканная, какая-то почерневшая, казалось, что она постарела за ночь.

- Ты чего? – спросил Паша.

- Пашка, ты не лезь к Ромке. Если он с Анькой, то он шутить не будет, значит, серьезно у них… Слышишь? – хрипло проговорила Люба, держать за острый колышек палисадника. – И за Нюрку тогда не бойся – он ее не тронет, уж я-то знаю…

- А ты как же? – наивно спросил Паша.

- А я сама его отпустила…

Потом Паша уехал, а Любка с Юлей сидели на кухне и шепотом, потому что мальчишки еще спали, разговаривали.

- Так тяжело, Юль… - говорила Люба, - и все тяжелее становится… Как будто какая-то казнь скоро, и все, или голову мне отрубят, или еще что-то… И в груди что-то все ноет… Душа, наверное?

- Не знаю, Люба, - честно призналась Юля, - отчего так? Из-за Ромки?

- Господи! Да не знаю я! – Любка закрыла ладонями лицо и посидела так какое-то время. Потом  опустила руки и снова заговорила, - Вроде даже уже и не из-за него. Как-то себя даже жалко. Такое предчувствие, как будто еще самое плохое должно случиться. Ну что Ромка, он ведь не виноват, что меня не любит, может быть и не любил никогда. А я вот все жду. Мне уже нужно ждать я по-другому не могу, понимаешь? И как жить не знаю. Я хочу, чтобы тут, - Любка прижала руку к груди, - спокойно было, не могу больше так. Что делать, Юль?

- Я тебе только одно могу предложить, то, что мне помогает…

- Что?

- Сходи на исповедь…

- Да я не знаю, чего там говорить, - пожала плечами Люба.

- Вот все и расскажи, что мучает тебя, все, что в голову придет… Еще батюшка что-нибудь спросит, потом, может и причастит… Потом увидишь, легче станет, целый праздник в душе будет.

- Как-то стремно ему все рассказывать-то…

- Да это как и не священнику. Там икона лежать будет, вот Ему и рассказывай.

- Богу, что ли?

- Да…

          Почти до конца декабря думала Любка о предложении Юли исповедоваться. Но вместо этого надумала поговорить еще раз с Роськой. С одной стороны, Люба поняла уже, что ей нет больше места в его жизни, но, с другой – глупое сердце никак не могло с этим согласиться, хотело верить, что все еще образуется, надеялось на что-то. В конце концов Любка решилась вызвать его на разговор, как только представился случай. И ее не смутило, что в магазин Роська зашел вместе с Аней. После взаимного приветствия, Любка, охрипнув от страха, спросила, могут ли они поговорить без свидетелей. Но Роська только пожал как-то неопределенно плечами и торопливо вышел из магазина, а вслед за ним вышла и Нюрка, сделавшая вид, что не заметила, ни Любкиного вопроса, ни реакции Роськи. Впрочем, Роськину реакцию и Любка не поняла – что значит это пожимание плечами? Что он не готов говорить, или им не о чем разговаривать?  Да или нет? Но через некоторое время Роська вернулся, уже без Ани, решительно прошел к прилавку, и молча уставился на Любку. У последней перехватило дыхание.

          - Ты в семь закрываешься? – спросил он наконец, имея ввиду закрытие магазина.

          Люба утвердительно кивнула.

          - Я тебя встречу, поговорим, раз надо, - твердо сказал Роська ушел.

          Спокойно дорабатывать Любка уже не могла. Дрожали руки, а в голове крутились вопросы. Почему Роська согласился поговорить? Почему сбежал при Нюрке? Зачем тогда с Нюркой ходит вообще? Помучавшись так до семи часов, Любка закрылась в магазине, погасила свет, встала на колени и прошептала: «Господи» Помоги мне! Дай мне сил и терпения, помоги сказать, то, что нужно! Пусть все будет хорошо! Помоги, пожалуйста!». Потом она поднялась, открыла дверь, и уже на пороге шепнула еще: «Пусть на все будет Твоя воля, Господи!».

          Роська ждал ее у храма. Они молча пошли вниз, глядя себе под ноги, слушая скрип обуви. Роська ждал, что скажет ему Любка. Она просто шла рядом с ним, боясь нарушить это молчаливое единение, не замечая ничего вокруг. Очнулась Люба уже на пустой дороге в Мытницы. Она с трудом разлепила губы, чтобы заговорить…

-Я вот с тобой поговорить хотела, а что-то никак не могу начать, - честно призналась она.

- Ты об Ане поговорить-то хотела? – спокойно спросил Роська.

- Нет вообще-то… Хотя, может и о ней… А ты, может, сам все скажешь?

- Если вы все за Аньку боитесь, то не бойтесь, я ничего лишнего, да и вообще… Девчонка она совсем… Что я не понимаю. Что ли? Ей подрасти еще малость надо бы, - по-прежнему спокойно говорил Роська.

- А как же я? – вырвалось у Любки.

- А разве у нас с тобой еще что-то есть, Любка? Пройденный этап вроде как.

- Значит, все? Точка? – Люба чувствовала, как каждое слово болью отзывается в сердце.

- Люба, ты знаешь сама, что точка… Да и не нужен я тебе, ты просто сама уже не знаешь, что тебе нужно. Ты забудь просто про все. Переверни страницу, начни с другого листа. А еще лучше с другой книги…

- Я не знаю, а ты, значит, знаешь?... Иди домой лучше, и я пойду…

- Куда пойдешь?

- В библиотеку, за новой книгой.

***

Но Любка пошла не в библиотеку. В следующее воскресенье, подготовившись под руководством Юли к исповеди и Причастию, Люба стояла в церкви. Потрескивала печка, одиноко горела лампочка на клиросе, где Юля читала монотонно что-то непонятное, похожее на те молитвы, что по молитвеннику пыталась читать Любка перед сном. Тихонько скрипела дверь, впуская раскрасневшихся на морозе людей. Большинство входящих были бабушки, которые при входе мелко крестились, потом долго целовали иконы, и по-свойски вставали на свои места. Немногие мужчины, заходя в храм, снимали шапки, размашисто крестились, кланяясь почти до пола. На лавке за клиросом безропотно дремали Юлины сыновья. Люба знала, что иногда с ними приходит и Паша, но редко, и как раз сегодня его не было. Вообще казалось, что она попала в какой-то другой мир, где все кланяются друг другу, поздравляя с каким-то праздником. Какой сегодня праздник, Люба не знала, и боялась, что батюшка на исповеди спросит ее об этом. Она жалась к иконе, висящей на стене почти у выхода, на которой была изображена красивая женщина в красной одежде. Люба знала уже, что это не Богородица, Ее она научилась отличать, но кто была эта женщина – она не знала, а прочитать надпись на иконе было и вовсе невозможно. Но Люба доверительно обращалась к ней в мыслях, с просьбой помочь исповедоваться нормально. Нормально исповедоваться в понимании Любы  значило не соврать нигде и ничего не забыть сказать.