— Ух ты, какой!

Маленькая девочка лет пяти, запрокинув голову, подошла к огромной птице. Протянула руку, собираясь, видимо, прикоснуться, но орел, в десятки раз превышающий ребенка по размеру, опасливо отступил и поджал лапу.

Девочка приподнялась на цыпочки, заглядывая в желтые колючие глаза.

— Ты не хочешь со мной играть? Я хорошая, — обратилась к птице, хитро улыбаясь.

Низкого роста, угловатая и худая, с двумя тощими светлыми косицами, торчащими над ушами, в потрепанном и довольно таки грязном платье, она меньше всего походила на опасное существо. В отличие от гигантской птицы, когти которой величиной с половину самой девочки, если не больше. Однако именно ребенок тот, кто наступает, и орел тот, кто делает шаг назад.

— Ну что ты убегаешь? — обиделась. — Подожди! Нам будет очень здорово вместе, вот увидишь! Столько всего можно придумать! Ты меня покатаешь, я тебя причешу… — продолжала уговаривать, мелкими шажками подкрадываясь ближе.

Птица вдруг громко заклекотала и раскинула огромные крылья, подняв вихрь воздуха. Волосы и платье ребенка отлетели назад как от порыва ветра, сама же она расставила ноги пошире и не сдвинулась ни на шаг.

Грозно, подобно каменной глыбе, птица нависла над человеческим ребенком. Гигантский горный орел, явно не безобидная певчая птичка, испугал бы любого воина. Любого. Но не мелкую любопытную оторву.

— Ух ты-ы! — выдохнула, голубые глаза загорелись восторгом. — Ты покатаешь меня? А мы полетим? Пожалуйста! — И столько искреннего восхищения, детской радости и предвкушения, доверия в ее глазах, так смешно торчат косички и распахнут розовый рот, что грозный орел присмирел. Перестал отступать, сложил крылья и задумчиво наклонил голову на бок, пристально рассматривая ребенка.

Девочка не стала терять времени даром. Подошла впритык и, не колеблясь ни секунды, погладила темно-коричневое, блестящее оперение на животе птицы. Орлу, чтобы уследить за действиями маленькой ладошки, пришлось наклонить голову и вывернуть шею под немыслимым углом.

— Гладкий такой, мягкий, красивый… Я и косы плести умею, не знаю только, получится ли тебе заплести, — ладони деловито перебирали перья. — А ты мальчик или девочка? А, неважно. Тебе понравится, когда я тебя причесывать стану.

Орел стоял неподвижно, прислушиваясь к детскому голосу, к легким касаниям и к самому себе. Происходящее ему в новинку, с такими человечками он раньше… не общался. Ни с какими людьми не общался, если быть честным.

— И мне понравится, очень понравится, — шепотом добавила девочка. — Можешь звать меня Риа. А тебя как зовут?

Свое имя Ройкерт не выдавал целый год. Сначала из привычных осторожности и подозрительности, мало ли, может, кто подослал к нему этого непонятного, чрезвычайно напористого ребенка.

Позднее возникло другое препятствие. Риа еще не умела читать, не могла разобрать буквы, что орел выводил когтем на земле. Зато Риа первой среди одногодок выучила букварь. У нее был сильный стимул.

А для Роя, могучего орла, грозы небес, самым ненавистным предметом под солнцем стала расческа.

Сколько помню себя, столько же помню и Роя. С пяти лет, с памятного дня в лесу, он присутствует в моей жизни постоянно. Не каждый день, не так часто как хотелось бы видеться, но в мыслях он со мной неотлучно. Друг старается не пропадать надолго, и каким-то непостижимым образом всегда узнает, если я предпринимаю очередную вылазку в лес.

Раньше, когда совсем маленькой была, встречались в дремучем лесу, Вайксе, под боком которого раскинулся небольшой городок Нижний-Вайкс. С самого утра убегала из дома, вроде как за ягодами, грибами или целебными травами, или просто со сверстниками поиграть, а сама уходила вглубь леса, одна. Взбиралась на покатую скалу и ждала. Ничего не собирала и не искала, беззаботная и счастливая. У Роя всегда были для меня разные заготовки, ведь наша с ним дружба сохранялась в тайне. И без того родители каждый раз ругали меня за длительные отлучки, стерегли и требовали обещаний, что больше не убегу. Благо, львиную долю их внимания занимал младший братишка, неугомонный, орущий лысый пупс.

О Рое я не рассказывала ни одной живой душе, ни слова, никогда. Как ни распирало от восторга и собственной значимости, как ни тянуло похвастаться другим детям в пять лет и успокоить родителей в пятнадцать.

Рядом с условленным местом встреч, несмотря на каменистую почву, рос куст барбариса, и если были спелые ягоды, я лакомилась. Если нет, то просто загорала на солнышке, придумывая, чтобы еще предпринять вместе с другом. В дождь или в зиму ждать и вовсе не приходилось. Рой прилетал раньше и сам встречал меня.

Он часть моей жизни, важная часть. Может быть, самая важная. Пример во всем, если так можно сказать о птице. По его поступкам и поведению я оцениваю всех вокруг, окружающих меня парней и мужчин. Сравниваю и понимаю, не дотягивают они до моего орла. Разве что, отец. Но папа и так самый лучший. Он и Рой.

Смешно? Сравнивать здоровых, красивых парней с птицей? Не в пользу людей?! Не смешно. Меня, во всяком случае, хихикать не тянет. Ровесники, уже не стесняясь, в открытую называют меня чудачкой.

Рой… Мой сильный, красивый, самый умный и добрый, самый отважный и быстрый. Как я соскучилась по тебе и по небу, по порывистому ветру и свободе. При воспоминаниях о полетах перехватывает дыхание от восторга. Огромный орел, я с легкостью и с удобством размещаюсь на спине, между могучими крыльями. Желтоклювый, темно-коричневый как глянцевый бок молодого каштана, с пронзительными янтарными глазами. Довольно часто я замечала смешинки в этих глазах. Рой любит подшутить надо мной. И я не обижаюсь, совсем нет. Наоборот, смеюсь от души.

Где ты, Рой? В который раз спрашиваю пустоту вокруг. И не получаю ответа.

К хорошему быстро привыкаешь. К присутствию рядом друга, — и того быстрее. Сегодня будет месяц, как мы не виделись. Целая вечность для меня. Конечно, понимаю, что у него свои птичьи дела, но… Тревога тихой стужей забирается в сердце. С каждым днем холодит все сильнее. Не дает сосредоточиться ни на домашних делах, ни на учебе, отвлекает от разговоров, прогоняет сон.

— Риа, что же ты делаешь?! — удивленно воскликнула мама.

Я встрепенулась, выныривая из раздумий. Перевела растерянный взгляд вниз и ахнула. От картофеля остались одни стружки, я счистила не только кожуру, но и саму картошку слой за слоем в спирали изрезала.

— Ой! — нож выпал из ладони, стукнув деревянной ручкой о деревянный же стол.

— Ладно, доченька, — мама окинула меня подозрительным взглядом. — Сделаем драники. Папа с Финном их любят.

Я подошла и без слов обняла ее за пояс, мама обняла в ответ. Добрая и все понимающая. Не задает вопросов, если видит, что не хочу говорить. Не допытывается, любой ценой желая знать все подробности из жизни дочки. Я благодарна ей за это. Знаю, с родителями мне повезло.

Мы продолжили готовить ужин под сопровождение смеха и выкриков с улицы. Брат со своей компанией малолетних оболтусов носится во дворе. Солнце окрасило небольшое круглое оконце оранжевым, золотистые блики легли на деревянный пол и мебель. Скоро вернется отец со службы, усталый и голодный, как всегда.

Я улыбнулась, — мама каждый раз встречает папу у порога, задолго прислушиваясь, не раздаются ли на мостовой его шаги. Ужин неизменно поспевает к его приходу, простой, но вкусный и сытный. И отец не забывает нас благодарить. За его ласковую улыбку, за ощущение тяжелой руки, поглаживающей меня по макушке, за тихое «Спасибо, мои хорошие!», — не лень простоять у плиты хоть весь день.

Сегодня папа задерживается. Мама не перестает суетиться на кухне, хотя все уже давно приготовлено. Я пристроилась с книгой у печки, это мое любимое место дома — тепло, сытно, вокруг родные люди. Лучше только с Роем в небе.

Сижу и пытаюсь отстраниться от навязчивых мыслей. Не очень-то выходит, несмотря на мягкое кресло, кружку чая на широком подлокотнике и кошку Синю на коленях. Голубая Орасская, ее небольшое пушистое тельце греет лучше любой перины, равномерное мурлыканье успокаивает.