Пришлепал на средину ковра, ткнул пухлой ручкой в сторону Регины:

— Ее вот... и вас от голода спасет.

Регина добродушно и снисходительно улыбнулась.

— Но если хлеба не будет, где же ты его возьмешь?

— Еврей найдет. Из-под земли достанет, а Регину свою спасет. Да, да... Не улыбайся так ехидно. Не найдем в этой стране, улетим в Америку, в Израиль.

— Ну, ну — лети. Мы тебе куда надо перо вставим — полетишь быстрее. А теперь пойдем домой. Пар мы с тобой выпустили — и хватит. Прости нас, Трофимыч. А за Таню нашу не беспокойся. Умница она и за себя постоять сумеет.

Пошел второй час ночи. Трофимыч, укладываясь в своей темной комнате, прислушался к сердцу. Билось ровно, не болело. И голову как бы опахнуло ветерком, она прояснилась, в ушах не звенело. Давно он заметил, что бурные разговоры, жаркие споры его организм не угнетали; наоборот: словесные баталии его как бы встряхивали, освежали. По природе он был боец; битва — его родная стихия, она сообщала новые силы, готовила и звала к новым схваткам.

Трофимыч спал долго и крепко; проснулся от разговоров, доносившихся из его кабинета. Прислушался: говорят и смеются Артур и Таня, и еще слышится незнакомый женский голос.

Беседу ведет Татьяна; и, как всегда, говорит и смеется, и находит слова остроумные.

— Олигарх предлагает ездить с ним в роли секретаря. А я начинаю торговаться: сколько платить будете? А он: сколько запросите? А я ему: десять миллионов в год. Долларов, конечно. Он глаза бараньи выпучил, рот слюнявый приоткрыл. Вы шутите, говорит. Да нет, я серьезно. Вы же будете глазеть на меня шесть-восемь часов в сутки, а это дорогого стоит. А он, наглец, спрашивает: видеть вас — и только? А я ему: чего же больше? Уж не думаете ли вы, что я за каких-то паршивых десять миллионов позволю прикоснуться к себе первому встречному? Да мне и миллиарда не надо. А он мотает головой и только повторяет: ну и ну!..

Трофимыч побрился, умылся, надел красивый халат и вышел к молодым людям. Таня подскочила к нему и трижды поцеловала в щеки. Она еще со школьных лет обнимала его и целовала. Он при этом всегда думал: «Уж не раскрыла ли Регина их тайну?»

В кресле у камина сидела девушка в форме милицейского майора. При появлении Трофимыча она встала и подалась к нему. Он тоже сделал движение навстречу к ней. И, приближаясь, думал: «Бог мой! Как же она прекрасна!» На что уж Таня его была хороша, но рядом с этой и Венера бы поблекла.

Протянул ей руку и назвал себя, а она сказала:

— Мы теперь служим вместе с вашим внуком.

Артур подтвердил:

— Да, дедушка. Это Екатерина Михайловна, мой начальник.

— Она, конечно, майор, и очень важно держится, и все-таки, на начальника мало похожа. По виду Екатерине Михайловне немного больше лет, чем нашей Татьяне.

В этот момент Татьяна схватила Трофимыча за руку, взволнованно проговорила:

— Петр Трофимович, майор и мне предлагает службу в милиции, говорит, дадут погоны лейтенанта. Я же институт кончаю, военное дело изучаю.

— А как же учеба?

— На заочный перейду. Хватит зайцем в электричке ездить; в милиции хорошую зарплату получать буду.

— Но ты забыла, с кем говоришь. Я же тебе не родитель.

— Вас мама во всем слушает. Скажите ей, прошу вас.

Родители ее легки на помине: как только Татьяна произнесла слово «мама», дверь открылась и на пороге появилась Регина. А вслед за ней тащился и Аркадий. Клокочущим голосом возвестил:

— Трофимыч, у ворот твоих стая машин сгрудилась. Опять, что ли, олигарх пожаловал?..

Стали знакомиться: Регина и Аркадий ошалело смотрели на майора, потом на Артура — уж не по его ли душу приехала? А Трофимыч и вслед за ним и Катя подошли к окну. Майор сказала:

— Это со мной. Мы с ними на мою фабрику поедем, она тут недалеко — возле села Радонеж.

— Ваша фабрика?

— Да, я с некоторых пор фабрикантом заделалась. Случись еще раз пролетарская революция, меня бы Дзержинский на Лубянку поволок.

Артур этому сообщению удивился не меньше других, но никто не задавал майору вопросов, и только Аркадий выдвинулся из-за спины супруги, спросил:

— За сколько же вы купили фабрику?

— Сумма пустяковая: сто двадцать тысяч долларов.

Наступила тишина, и ее теперь уж никто и не пытался нарушить; для нищих обитателей поселка, и для Трофимыча, который давно питался одной картошкой, сумма казалась фантастической, и уж совершенно непонятно, где столько денег взяла эта юная особа.

Наконец, пришел в себя Аркадий. Два-три раза шлепнул по ковру порченой ногой, плюхнулся в кресло, стоявшее у камина напротив Кати. Стал задавать вопросы:

— Фабрика?.. Вы на ней кого вырабатываете? И сколько рабочих у вас?.. Вы скажите, а я буду думать, как вам дать рекламу. Если есть реклама — у вас будет все, если нет рекламы — у вас не будет ничего. У меня есть Лева, а у Левы телевидение. Он скажет про вас слова, и ваш товар пойдет.

Катя, глядя на забавного толстяка и на то, как он живописно шлепал по ковру, благодушно улыбалась; когда же он сказал о телевидении и о том, что у него есть Лева, серьезно заговорила:

— Радио, телевидение... Я думала, но хода туда не знала. Но если у вас есть Лева — тогда конечно...

— Дайте свой проект, что вам нужно?..

— Фабрика шьет женское платье — бесшовным методом. Я сама изобрела этот метод. Получила патент, и мне дали деньги. На них я купила фабрику.

— О!.. Обо всем этом я сам расскажу. И сделаю стихи. А Лева нам даст эфир и объявит: сейчас выступит наш знаменитый поэт — как Окуджава или Розенбаум. И я выйду. И буду читать стихи. А под конец Лева скажет: передачу оплатил спонсор... И назовет вашу фабрику, и скажет: она шьет такое уже платье, такое платье, что лучше не бывает. А? Вам это подходит?..

Г оворили только двое, но их диалог был для всех интересен. Особенно внимателен был Трофимыч. Он писал новый роман о нашем времени, и эти два совершенно противоположных субъекта — девушка или молодая дама в майорских погонах и человек, называвший себя поэтом, но в сущности прирожденный делец, так и просились на страницы его романа, причем в натуральном виде, без всяких прикрас и со всем их разговором,— даже интонации голоса обеих собеседников он хотел бы изобразить без каких-либо изменений.

Про себя подумал: «Как это раньше я не догадался изобразить Аркадия».

Катя сказала:

— А поедемте ко мне на фабрику. Вы все там и увидите.

И обратилась к Трофимычу:

— Мне кажется, и вам, как писателю, было бы интересно все посмотреть. У нас там своя жизнь, свои реформы, свои отношения между людьми. Я все вам с удовольствием покажу. Тем более, что по счастливой случайности наша фабрика от вас находится в пятнадцати километрах, возле села бывших бояр Радонежских, родителей духовного отца России Сергия Радонежского.

Легкий на подъем и все еще резвый на ногу Трофимыч согласился:

— Благодарю вас за приглашение; я, разумеется, с удовольствием посмотрю вашу фабрику.

Снизу раздался голос Артура:

— Приглашаем к столу! Кто опоздает, пеняй на себя.

Артур с Таней незаметно удалились и съездили в магазин, закупили все к чаю. Таня, увидев выезжавшую из гаража красивую машину и садясь в нее, спросила:

— Это твоя?

— Ну, что ты, Татьяна! Где взять мне такую роскошь? — Но после короткой паузы, качнув кудрявой головой, проговорил: — Подожди немного; вот заработаю денег, куплю еще и не такой автомобиль. А пока...

Вынул из кармана зеленый билет, протянул Татьяне:

— На тебе от моего аванса.

— Сто долларов! Это же целое богатство!

Но когда подъехали к магазину и вышли из машины, Таня протянула Артуру деньги:

— Не могу я взять такую сумму. Чем отдавать буду?

— Татьяна! Не дури! Что же я и подарить тебе ничего не могу? Вот выйдешь за меня замуж, тогда и рассчитаемся.

С этими словами они вошли в магазин, а когда вышли и поехали домой, Таня с необычной для нее серьезностью сказала:

— Больше мне слов таких не говори. Слишком они важные, чтобы сорить ими.