Гончие топтали его, старались «замять». Вот Тарка скрылся под ними, вот его схватили, отбросили в сторону, снова подняли, затрясли. В какой-то момент его держали одновременно восемь пастей. Собаки глухо и злобно рычали. Мелькали, заслоняя его, белые, коричневые, черные бока и спины. Тарка прокусил Капкану брылы, подкинутый кверху — цапнул за нос. Кусай все так же висел у него на хвосте, у самого основания. Клубок собак с терзаемой выдрой докатился до кромки воды и распался. Собачьи головы снова задрались вверх, послышался рев. Гончие опустили носы, кое-кто нырнул следом за Капитаном, чей острый, как нож голос резал воздух.

Но Тарка исчез, а с ним и Кусай. Минуту спустя терьер показался ярдах в сорока от места драки и поплыл к берегу, отфыркиваясь и пыхтя; в зубах он все еще стискивал волоски из хвоста выдры.

На стрежне прилив стремительно шел вперед. Он нес с собой сучья; порой на поверхности мелькал кончик ветки и вновь скрывался. Тарка огибал их, двигаясь к ленте воды, бегущей под неровным гранитным отвесом левого берега наперерез приливу. Узкая лента струилась к морю. По пути она задевала корни дубов и увлекала водоросли, висящие на них после утреннего отлива. Выдра подплыла к одному из корней, с трудом схватилась за него когтями, дыша открытой пастью. Две розовые точки над носом тут же сделались красными; кровоточили лапы, спина, шея, плечо, бок и хвост. Пока Тарка был среди гончих, он не ощущал ни страха, ни боли, все его чувства, все силы претворялись в движенье с единственной целью — спастись. Теперь, в соленой воде, раны засаднили. Он лежал с четверть часа неподвижно, со страхом прислушиваясь, не раздастся ли голос Капкана.

Но гончих не было слышно. Вода поднялась еще выше, сняла Тарку с корня и помчала дальше. Он миновал Мышиный карьер и дубняк и теперь плыл меж лугов, вдоль глубокого излучистого русла. По берегам густо рос боярышник, на его нижних ветвях висели сухие водоросли с застрявшими в них веточками, травинками, а иногда — скелетом кролика или птицы. Зацепившись за боярышник, колыхалась в воде ветка куманики, причесывала колючками накипь прилива. Выше рос горицвет — его нежные бледные венчики поднимались на высоких стеблях с мертвых пней, некоторые уже поломанные и поникшие, втоптанные в грязь и погрузившиеся в сон.

Река кружила, неуверенно петляла по мягким пастбищам. Тускло поблескивала приливная волна, серо-коричневая, в желтых крапинах, как тюленья шкура. В иле, по сторонам, лопались пузырьки. Волна вынесла Тарку к середине последней доступной морю излучины и застыла, как мертвый тюлень. Начинался отлив. Тарка вылез на мелководье, где по камням журчала пресная вода, и подошел к двум скалам, покрытым зеленым водяным мхом. Там он сел и, попив, чтобы выполоскать из пасти соль, принялся зализывать раны. На траву легли длинные тени, высоко над долиной разносился еле слышный визг стрижей, с нетерпением ожидающих захода солнца, когда они начнут свои таинственные звездные игры.

За тем местом, куда достигал прилив, круто уходили в воду голые земляные откосы, лишь наверху бахромой нависала трава. Выглядывали из земли проростки недотроги. Качались под вечерним ветром зеленые ивы. Тарка шел под берегом по сухой гальке и чистым песчаным промоинам, пока не добрался до корней высокого дерева в дальнем конце рябившей водоворотами заводи. Он заполз в темноту, на сухой выступ корня, и заснул.

Когда Тарка, вялый, голодный, с онемевшим телом, вышел из своего убежища, на высоком майском небе сквозь ветви уже посверкивали звезды. У зеленых скал вода низвергалась десятками прозрачных струек. Тарка пробежал верхом до следующей излучины, спустился к реке, пересек мель и поднялся на противоположный берег. Он сделал петлю, которая вывела его к железнодорожной насыпи, пролез сквозь низкую живую изгородь из кустов боярышника, взобрался по откосу к рельсам и пошел по деревянным шпалам, чтобы вонь машинного масла, гудрона и гари перебила его запах, если гончие нападут на след.

У следующего моста, под которым было гнездо сычика, Тарка сошел с колеи к воде и двинулся вниз по течению; он выискивал рыбу под камнями и в омутах. Оставил позади дамбы с травянистыми уклонами, проплыл мимо лодок, вытащенных на галечный мыс перед длинным автодорожным мостом. Поймав камбалу, Тарка направился к берегу, но берега не было. Вода с плеском лизала каменную стену. Тарка подплыл под пролет моста и съел рыбу на песчаном наносе у старой брошенной ванны из оцинкованного железа. За автомобильным мостом на двух круглых железных, глубоко ушедших в гравий быках стоял железнодорожный. В то время как Тарка огибал правый бык в надежде найти прилепившихся там мидий, о подножие быка плеснула волна. Море снова шло в наступление. Оно затопляло ребристые песчаные мели, переговаривалось с камушками и ракушками, бурлило на перекатах и нетерпеливо спешило дальше. «Хью-и-ик!» Тарка схватил зубами пену, не обращая внимания на то, как защипало раны. «Хью-и-ик!» Соленая волна пришла с моря, а море — друг выдрам.

Плывя дальше по взбаламученной заводи, Тарка увидел метнувшуюся в сторону большую рыбу и бросился вслед. Задние лапы поджались под брюхо и с силой толкнули его вперед, спина изогнулась дугой, открыв глубокую, чуть не до позвоночника рану, нанесенную зубами Капкана. Пошла кровь, но Тарка не чувствовал боли в радостном азарте погони за рыбой. Кефаль — одна из многих, поднявшихся от эстуария вместе с приливом в поисках пищи, — от страха чуть не врезалась в набережную. Спас ее только прыжок: взлетев на ярд в воздух, она шлепнулась обратно и помчалась вниз по реке. В том месте, где выпрыгнула рыба, Тарка выглянул наружу и снова нырнул. Подплыл к основанию стенки и, повернув у железнодорожного моста, сделал три толчка направо, затем — три налево, высматривая, не блеснет ли чешуя. Он двигался под набережной, пока не встретился с приливом. Вот еще одна рыба мелькнула перед ним в мутной круговерти и устремилась в узкий приток; Тарка — за ней, но ничего не увидел и вернулся на простор реки. Переплыл на другую сторону, к верфи, затем пошел обратно, вдоль моста, отыскивая рыбу у каменных волнорезов.

Когда он добрался до набережной, вода с шумом неслась между быками. Проплыв под стеной, Тарка свернул в рукав — речушку Иоу — и отдал себя на волю прилива. Слегка ударяя лапами, он пересек русло зигзагом от края к краю, выискивая рыбу. Всякий раз, приближаясь к скользкому откосу берега, он высовывал плечи и голову, чтобы набрать воздуха и оглядеться, затем, оттолкнувшись задними ногами от гальки, плыл к другому. Тарка часто отклонялся, чтобы взглянуть на вещи, валявшиеся на дне: дырявые чайники, кастрюли и миски, ломаные канистры.

Он заметил неясные силуэты рыб сверху и позади и преградил им путь, когда они кинулись было к морю. Кефаль помчалась от него с быстротой, втрое превышавшей быстроту выдры, но Тарка уверенно следовал за ней. Прилив шел уже со скоростью шести узлов, увлекая за собой рыбу. Тарка погнал кефаль дальше. Вот они миновали еще один — Пилтонский — мост, за которым текла по трубе вода из мельничной протоки. Здесь каменная стена кончалась, и над глинистым берегом наклонялся частокол из увешанных водорослями деревянных свай. Тарка проплыл мимо склада пиленого леса, и через минуту речушка снова повернула на север, затем на восток. Она была похожа на большого, раздувшегося слизняка.

За следующим мостом рыба-вожак изогнулась — блеснула чешуя — и, ударив хвостом, бросилась назад на расстоянии какого-нибудь дюйма от пасти Тарки. Тарка схватил зубами пустоту. Кефаль ускользнула, а с ней еще шесть серых сестер, однако двум последним рыбам Тарка вновь загородил дорогу и погнал их по прямому, все сужающемуся руслу в мелкий затон с непривычной для кефали неподвижной и прозрачной водой.