— Надо Ливанову сказать, чтобы поосторожней сватался. А то, так и живота лишиться недолго. А отрок, значит, себя подставил?

Еще с полчаса Аркадий сидел, чаёвничал. Рассказывал новости. Наконец встал.

— Ну, ладно. Пойду епитимью накладывать. Прохоров, пошли.

Вышел на крыльцо. На дорожке стояли три мужика. Петр отошел и встал рядом с ними.

Иерей осмотрел стоящих тяжёлым взглядом, каждого по отдельности, и заговорил.

Он завещал низким рокочущим голосом. Откуда только что и взялось.

— Ну, что, чада мои неразумные? Зачем же вы на истинно верующих православных напраслину возводите, обвиняете в сатанизме?

— Дак, это… вышел вперёд мужичок, получивший в своё время от Дениса по фаберже, — он отца не уваживает… а ежели кажный начнёт отца бить, то чё?

— А кто вам сказал, скудоумные вы мои дети, что сын избил Петра? — Снова пророкотал Аркадий.

— Так, он же и сказывал. Петр-то.

— А почему вы решили, что он говорит правду? Может, он просто — глуп и врёт?

Мужик мял в руках шапку-гречник, вздохнул:

— То, что глуп — есть такое. Это за ним таво, — он шмыгнул носом, — Водится…

— А вот перед тем, как идти парня убивать, может следовало бы и сына спросить, и мать? Как мыслите, чада?

Мужики хмуро молчали.

Поп повертел головой, пробормотал:

— Ох, бестолочи…

Снова поднял глаза на переминающуюся в недоумении «паству» и включил свой инфразвук.

— Сказано в писании: 'Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе'! Но и сказано же: «И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем». Понятно?

Мужики, потупившись, покивали.

Поп снова про себя пробормотал.

— Нихрена вам не понятно…

И снова зарокотал.

— Накладываю на вас епитимью! Вы трое, дабы претерпевали скорбь, и через тяготу телесную освободились от греховных помыслов, сегодня придёте на вечерю в храм и отобьёте по двести земных поклонов во время Богослужения. Понятно?

Самый умный мужик сразу возмутился.

— А чё двести-то? Чё сразу — двести?

— А ты, Николай, отобьёшь триста, — рыкнул иерей. — А в храм Господень придёте, чтобы не отлынивали от духовного лекарства. Знаю я вас!..

Аркадий сменил тембр голоса и заговорил нормально.

— Теперь ты, Пётр… Я сегодня же съезжу в Лешуконское к становому, а ты не вздумай в бега податься. Отлучу и прокляну.

Мужики переглянулись.

— О, как!

— Вас, мыслю, тоже могут арестовать. Вы же способники.

— Так, а мы чё?! Мы же ничё! Чё сразу — «заарестовать»!

— Думать надо, дети мои. Сначала думать. Глядишь, охота беззаконие творить и пропадёт.

Тут Варя встала перед иереем на колени.

— Ваше преподобие, я вас прошу, я вас умоляю, не надо Петра в управу. У меня плотников не останется. Накажите своей властью, ваше преподобие. Не надо его на каторгу.

Поп долго стоял и молчал. Потом скомандовал:

— Встань, Варвара Ильинична. Прохоров, целуй барыне руки! Она воистину святая. Четыреста поклонов сегодня отобьёшь. Понял?

Петр покивал и пошел к Гагариной целовать руки. Та выставила ладошки.

— Нет! Нет! Не надо руки целовать. Это совершенно супегфлю. Пусть идут.

— Ступайте чада неразумные, — пророкотал Аркадий. И в бороду.

— Бестолочи.

Поп ещё минут пять пошептался с Варей, выпил на дорожку граммов пятьдесят малиновой настойки и ушёл своим строевым шагом.

А Варвара приказала Марие.

— Сбегай, Маша, к Захару на конюшню, пусть запряжёт Жасмин в двуколку, да догонит отца Аркадия. Чего же ему пешком двадцать вёрст.

Через три минуты из-за дома вылетела коляска, влекомая тонконогой лошадкой песчаного цвета. Денис долго стоял, глядя вслед повозке. Варя спросила:

— Красивая?

— Да, — покивал Соколов, — прямо как игрушечная…

Когда остались в гостиной одни, Варя наставительно сказала:

— С церковью ссориться не следует. Но мы, вроде, всё правильно сделали…. Ну, и что? Когда уходим?

— Давай ночью. Когда никого в доме нет.

— Хорошо, — Варя прижалась к Денису, — а ты в ливрее такой красивый…

— Всё равно надо переодеться.

И пошел снимать ливрею и надевать джинсы.

Через полтора часа на двор влетел Захар в коляске. Натянул вожжи. Лошадка блестела потной шкуркой, нетерпеливо переступала, видимо недовольная тем, что пробежка закончилась. Она даже разок скозлила.

Захар пристрожил:

— Жасмин! Стоять!

И побежал к Гагариной.

— Варвара Ильинична, через Юрому хоть не езди! — шлёпнул себя руками по ляжкам, — Ливанов привязался! На своём вороном. Не знаю, чего он хотел. Но, думаю, Варварлинична — Жасминку хотел забрать.

Варвара удивилась.

— Как это забрать? Это моя лошадь.

— А он нашу…. прощения прошу, — вашу, хотел под уздцы схватить. Да я не позволил. Жасминке вожжей дал, она и понеслась… Он за нами. Да куда там! Не его мерину тягаться с Жасмин-то!

Варя распорядилась:

— Поводи её по двору, — кивнула на коняшку.

Расстроено повернулась к Денису и Глаше.

— Он что, — так и будет мне всё время досаждать? Он же сейчас сюда припрётся. Дон Хуан, прости Господи.

Денис поинтересовался:

— Варвара Ильинична, а почему вы решили, что он приедет?

— А вот — натура у него такая, — всплеснула руками Варвара, — скандальная.

— Это хорошо, — задумчиво пробормотал Денис.

Варя уставилась на него удивлённо.

— Чего же тут хорошего?

— Варвара Ильинична, вы поговорите с ним, чтобы он сразу не уехал. В дом входить не позволяйте.

— А я сейчас пистолет возьму, — прищурилась Гагарина и пошла в дом.

Во двор влетел на взмыленном чёрном коне Ливанов. Заорал натужно и зло.

— Гагарина! Я у тебя всё равно кобылу заберу! Лучше добром отдай!

Варенька вышла на крыльцо, держа двумя руками тяжёлый казнозарядный пистолет. Спросила с ехидцей:

— Я не поняла, Григорий Семёнович. Это что — разбойное ограбление?

Денис, в это время, уже бежал за домом в сторону леса, к дороге на Юрому. Надо было оторваться от деревни хотя бы на километр. Пробежав, примерно, на глазок, нужное расстояние, он сел на поваленное дерево и, глядя на дорогу, восстанавливал дыхания.

Ждал недолго. Через десяток минут по просёлку застучали копыта. Показался всадник на рысях.

Денис вышел на дорогу. Стоял, смотрел спокойно.

Ливанов сначала остановился, посмотрел издалека подозрительно. Потом вытащил пистолет и тронул вороного.

— Кто таков?!

— Я, Григорий Семёнович, — Иван. Холоп Гагариной.

— Чего хотел?!

— Поговорить.

Ливанов налился краской.

— Я, потомственный дворянин, внук боярина Ливанова, сын действительного статского советника, буду говорить с холопом?! А ну, прочь с дороги! Прочь, я сказал!

Денис покорно сошёл на траву и склонил голову, исподлобья наблюдая за всадником.

Тот засунул ствол за ремень. Проезжая мимо Дениса, он взмахнул плёткой и злобно хлестнул стоящего мужика. Всё вполне предсказуемо. Денис перехватил конец плети, и через секунду, барин валялся в дорожной пыли, слетев с коня.

Ударив два раза в голову скандального мужика, Денис выпрямился, огляделся, — всё тихо. Он перекинул бесчувственное тело через седло, взял вороного под уздцы и повёл его налево в тайгу.

Ливанов очнулся, когда на него побрызгали водой из ручья. Его руки, за спиной вокруг сосны, были связаны его же плёткой. Он насупился, огляделся, задёргался.

— Эй! А ну, отвяжите меня! Отвяжите, немедля!

Из-за спины вышел Денис, встал перед пленником.

— У меня к тебе есть вопросы…

— Да как ты смеешь! Холоп! Быдло!.. Ох!

Он получил в солнечное сплетение и снова потерял сознание. Очнулся от горсти холодной воды на лицо.