— Потомок Боцзэ[41], унаследовал я дух Снежных гор[42]. Когда я рычу, разевая пасть, — от громоподобного рева в страхе разбегаются злые Духи; когда величаво восседаю, скрестив лапы, звери смиренно падают предо мною ниц. Клыки мои, острые, как пила, разгрызают твердые камни, могучий хребет выдерживает Вола или Коня. Все, что наболтала здесь Мышь, — глупые бредни. Я даже не считаю нужным оправдываться.
Выслушал Дух Единорога и Льва, и закрались в мысли его сомнения. Подумав, повелел он обвиняемым подождать решения суда, а Воинам приказал охранять их. Потом обратился к Мыши:
— Единорог и Лев — священные животные, не могли они побудить тебя, подлую, совершить преступление. Сейчас же назови истинных подстрекателей, не то повелю тебя казнить!
Понурила Мышь голову, задумалась: «Не ждала я, что Духу удастся заполучить Льва и Единорога, — потому и назвала их имена. Теперь вижу — могущество Духа и впрямь велико. Значит, не остается ничего иного, как обвинить в подстрекательстве Хозяина гор и Властителя морей. Не так уж силен Дух-хранитель, чтобы поймать и привести сюда Тигра и Дракона!»
И поведала «чистосердечно» старая Мышь, что совершить преступление принудили ее Белый Тигр, хозяин Западных гор, и Зеленый Дракон, властитель Восточного моря.
Тотчас повелел Дух Святым Воинам:
— Приведите Тигра и Дракона — это грозные владыки гор и морей; и тот и другой называют себя «ваном»[43]. Но обитают они на нашей земле и должны подчиняться нашим законам!
Сказал так Дух и направил Тигру и Дракону именные послания, предлагая явиться в суд.
Получил Тигр послание, задумался: «Хранитель кладовой — не такая уж важная фигура, но как-никак чиновник, законы знает, стало быть, ослушаться его нельзя».
Явился Тигр в суд, сверкнул горящими дико глазами, забил по столу хвостом, длиной в паль[44], и голосом, от которого, казалось, рухнут горы, прорычал:
— Я хищник, питаюсь сырым мясом, но если голоден, не отказываюсь и от другой пищи. Рык мой подобен грому, отвагой не уступаю богатырям. Владения мои — зеленые горы, пища — тысячи четвероногих. Стану я вступать в грязные сделки с какой-то малявкой!
Получил послание Духа и Дракон. Покинул он свой дворец, сел на облако и прибыл в суд. Только заговорил — из пасти так и повалил дым.
— Я либо плаваю в воде, либо летаю по небу, — заявил Дракон. — То разгоняю облака, то сею дождь. Люди и звери благословляют мои труды, мудрецы славят мои добродетели. Подумайте сами: могла ли эта коротконогая тварь, что прогрызла стены кладовой, добраться до моего Водяного царства?
Сказал так Дракон и хотел вернуться домой, во дворец, но Дух уговорил его дождаться окончания суда. Приказал он Воинам проводить Дракона и его телохранителей в отведенное для них помещение на реке Намдэчхон. А Тигра Хранитель кладовой отослал в леса Южных гор, наказав Святому Воинству охранять свидетеля.
Отпустил Хранитель кладовой Тигра и Дракона, а самого сомнения одолевают. В гневе обрушился он на Мышь:
— Все, кто предстал пред моим судом, называли тебя вероломной, но я не поверил им. Теперь же я убедился, что это правда. Узнав, что ты сожрала зерно в Королевской кладовой, порешил я немедля предать тебя казни, но отложил ее, надеясь выпытать у тебя имена подстрекателей. Вот почему ты еще жива. Не солги ты с самого начала, я назначил бы тебе легчайшее наказание. Ты же прибегла ко лжи: назвала десятки имен, запутала дело, скрыла истинных подстрекателей. Этим ты лишь усугубила свою вину. Ведь даже самый мелкий воришка не обходится без сообщников: могла ли ты одна прогрызть стены кладовой и похитить столько зерна? Говори всю правду! Ежели не скажешь, повелю отрубить тебе голову, вырезать кишки и разорвать твое тело на мелкие клочки.
Не в силах что-либо возразить, Мышь молча склонилась перед судьей… Но внезапно осенила ее счастливая мысль. «Из путаной речи трудно что-либо уразуметь. Назову-ка я побольше имен: судья запутается в них и ничего не поймет. Вот лучшее средство затянуть следствие и скрыть свои проделки. Одна беда: рогатые звери глупы и упрямы — они долго и нудно оправдываются, иметь с ними дело — мука. Как же быть? Ведь Дух разгневался на меня и теперь поговаривает о казни! Да, в таком положении и Чжан Тан не смог бы ничего придумать![45] А впрочем, мудрая поговорка гласит: „Замешательство — признак вины“. Стоит мне обнаружить растерянность — суд решит, что я виновна и стараюсь вывернуться; вот тогда-то меня наверняка казнят. Пока еще ворочаю языком, вспомню-ка я речи Су Циня и Чжан И[46], буду отрицать показания свидетелей, запутаю судью, а там — попытаюсь бежать через какую-нибудь дыру».
Приблизилась хитрая Мышь к Хранителю кладовой, сложила передние лапки и начала сладким голоском:
— Говорят, не было в мире человека великодушнее ханьского Гао Цзу[47], по и при нем воров приговаривали к смерти. Говорят, не было в мире законов милосерднее «Уложения Чжоу»[48], а все же и по этим законам преступники подвергались казни. Вы же, ваша милость, не покарали меня, но, согласно законам, спросили о главных виновниках преступления; вы не казнили меня, не грозили мне пытками — лишь бранили, как любящий отец бранит малое дитя. Если бы не ваша доброта, я давно бы погибла! Ах, почему нет в живых детей и внуков моих?! Когтями содрали бы они с себя кожу и сделали бы из нее платье и шляпу для вашей милости. Без сожаления выдернули бы они свои усы и сделали бы кисть для письма в подарок вашей милости! Какая жалость, что все они давно погибли и я, на закате дней своих, ничем не могу отплатить вам за ваши великие благодеяния.
Старая Мышь всхлипнула. Потом, сложив лапки на животе, продолжала, подобострастно глядя на Хранителя кладовой:
— В этой жизни мне уже не отплатить вам за ваше милосердие, но, поверьте, я сумею поведать о нем в Царстве Теней. Звери, что были у вас на допросе, все до единого хитры и коварны: они скрывают свои проделки, не желая ни в чем признаваться. Потому-то я и не стала оспаривать их слова. Досаднее всего то, что даже вы, проницательнейший судья, не сумели разоблачить их, и в ваших глазах они так и остались невиновными. Сейчас я поведаю о них все, что видела собственными глазами и слышала собственными ушами. Этим я спасу вашу добрую славу мудрого и могущественного Духа…
…Расцветать и увядать, увядать и снова расцветать повелевает природа растениям, которые, в отличие от нас с вами, не имеют души, — начала старая плутовка. — Бездумно они цветут, бездумно погибают — так уж они устроены. Обманчив Цветок Персика: выставляя напоказ смиренную красоту свою, умиляет и чарует он Людей. Но чего стоит подобное притворство перед целомудрием Лотоса и неприступной холодностью Цветка Сливы?! Персиковое дерево говорит, что ветви его, обращенные к востоку, способны отгонять злых Духов, а шаманкам служат для ворожбы. Да разве может такое дерево не лгать?! Рассказывают, что народ государства Цинь[49], не вынеся всех тягот, выпавших на его долю, бежал от непосильных трудов в страну Персикового Источника[50]. Когда же за спинами беглецов стеною встали зеленые горы, а бурный поток отрезал пути погоне, один лишь Цветок Персика, забыв о тех, кто его вырастил, замыслил выдать людей. По волнам светлой реки выплыл он за пределы государства и направился в стан преследователей. К счастью, беглецы заметили его, преградили путь, и все кончилось благополучно. Но если бы не случай, как смогли бы эти люди избежать неволи? Ведь даже стихи:
41
Боцзэ — древнее мифическое животное, которое изображали похожим на льва.
42
Снежные горы — Гималаи.
43
Ван — высший титул царствующей особы в Древнем Китае.
44
Паль — корейская мера длины, равная расстоянию между концами пальцев вытянутых в стороны рук.
45
…в таком положении и Чжан Тан не смог бы ничего придумать. — Чжан Тан, китайский сановник эпохи Ранняя Хань (206 г. до н. э. — 1 г. н. э.), отличался необыкновенной изворотливостью.
46
Су Цинь и Чжан И — государственные деятели Древнего Китая (IV в. до н. э.), прославившиеся как хитроумные дипломаты.
47
Гао Цзу — основатель китайской династии Хань, правил с 206 до 194 г. до н. э.
48
«Уложение Чжоу» — свод законов Древнего Китая эпохи Чжоу (1122–247 гг. до н. э.).
49
Государство Цинь — Китай периода господства династии Цинь, правившей с 221 по 202 г. до н. э.
50
Персиковый Источник — вымышленная страна, «земля обетованная» в одноименном произведении великого китайского поэта Тао Юань-мина (365–427 гг.).