В открытое окно репродуктор донес очередное радиосообщение: «По приказу американских властей, пересмотр дела бывшего врача концлагеря в Саксенгаузене госпожи Ильзы Грубер отложен на месяц. В свое время госпожа Ильза Грубер была осуждена на смертную казнь за так называемые военные преступления».

— Ты не знаешь, что это за особа? — спросил Гаррис Келли.

— Как не знать… — усмехнулся тот. — Твое счастье, что ты не имел случая познакомиться с ней, возможно, это из твоей кожи она выделала бы абажур для настольной лампы.

— Почему же она до сих пор жива?

— Не только жива, но и на свободе. Я предоставил ей отпуск, — хладнокровно сообщил Келли. — Она нужна нам.

— Вообще?

Келли хохотнул.

— Не вообще, а совершенно конкретно.

— Черт знает что, не женщина, а людоед — и на свободе!

— Ильза Грубер нужна главным образом вам, сэр, — обратился Келли к Прайсу. — От нее в значительной мере будет зависеть выполнение сверхсекретного плана генерал-лейтенанта фон Дрейнера, разработанного по вашему поручению.

Келли сболтнул лишнее.

— Пора ехать в тюрьму, — сердито прервал его Прайс и направился к двери.

— До вечера вы свободны, — обратился Келли к Лайту и вместе с Гаррисом бросился вслед за Гарольдом Прайсом.

— Что там, Швальбе?

— Опять он, господин майор.

— Что он делает?

— Слушает.

— За каким дьяволом ему понадобилось шататься возле тюрьмы?

— Не знаю, господин майор.

— Пойди и надавай ему по шее.

— Нельзя, господин майор.

— Что ты сказал, Швальбе? Повтори.

— Я один не справлюсь с ним, господин майор. Он отчаянный парень. С ним лучше не связываться. И… Мне известно, что он не расстается с револьвером.

— Кто он?

— Депутат ландтага Герман Гросс.

— Ах, этот… Ну, черт с ним!

Сквозь скрежет и грохот, неожиданно возникший в репродукторе, послышался отрывистый, как команда, голос диктора:

— Господа, внимание! В город только что вступила прославленная американская бронетанковая дивизия «Ад на колесах». Солдаты дивизии имеют опыт войны в Корее.

— Ура! Еще одна наша дивизия…

— Потише, господин майор, он еще не кончил.

Действительно, диктор продолжал:

— По приказу американских властей из Ландбергской тюрьмы за хорошее поведение досрочно выпущены сорок шесть так называемых военных преступников. Повторное рассмотрение дела Ильзы Грубер отложено на месяц.

Репродуктор умолк.

— Швальбе, что делает этот депутат Гросс?

— Слушает… Он, кажется, рассержен.

— Каналья! Идем дальше.

— Вы слишком быстро ходите, господин майор.

— Вы ожирели, Швальбе. Хо-хо! Смотрите на меня.

Швальбе умоляюще глядит на своего начальника: майору Грину можно позавидовать — высокого роста, в меру худ, сильные мускулы ног и рук, упрямо поднятая голова. Единственно, что, пожалуй, несколько портило его — шрам, проходящий через всю левую щеку. Но и шрам на лице не уродство, если на плечах погоны, — солдат! Другое дело Швальбе — невысокий толстяк, ноги — бревна, каким-то образом втиснутые в лакированные сапоги, физиономия похожа на огромный блин, всегда лоснится от жира и пота. Маленькие свиные глазки прикрыты клочками рыжих волос. Голова — голая.

— Господин майор шутит.

Но Грину явно некогда.

— Какие могут быть сегодня шутки! — с досадой бросает он.

— Что случилось, господин майор? — из-под ярко-рыжих клочков волос на Грина преданно смотрят свиные глазки помощника.

Грин нетерпеливо махнул рукой:

— Сегодня день больших событий… Но, послушайте, сколько раз я вам говорил, черт возьми, не стучите так сапогами, тут не парад эсэсовцев, а тюрьма.

— Извините, господин майор, привычка… Постараюсь…

Грин по-приятельски хлопнул Швальбе по спине:

— Олл-райт, Швальбе! Вот в это помещение завтра переезжает какой-то бывший фельдмаршал… Поставь на лампы специальные колпачки, говорят, он не выносит яркого света. Всем надзирателям, которые будут проходить мимо помещения фельдмаршала, поверх сапог надевать войлочные туфли: старик не любит шума.

— Слушаюсь, господин майор. Будет исполнено.

— А теперь, — говорит Грин, — ступайте к генералу Дрейнеру и предупредите — скоро он будет вызван.

— Кем вызван, господин майор?

— Он знает. Иди.

Переваливаясь, Швальбе выходит за дверь. Грин фальшивым голосом напевает:

Долог путь до Типперери…

Но телефонный звонок прерывает его. Грин поднимает трубку.

— Хэлло! — басит он. — Смелей, малютка! Отвечает тюрьма. Ах, это вы, фрейлен Луиза… Да, это я, начальник тюрьмы. Беспорядки? На заводах? — в голосе Грина появляется сочувствие. — Коммунисты и социал-демократы? Черт побери! Извините, фрейлен, это я в отношении саботажников. Принимаются меры?… Хорошо, передам, господин Функ гуляет в саду…

Грин кладет трубку и, продолжая напевать, подходит к письменному столу. Но сегодня ему определенно не везет — в дверях появилась коренастая фигура мужчины средних лет с проседью в волосах.

— Мистер Грин! — резко произносит он.

Грин делает шаг от стола и выпрямляется.

— Что вы здесь делаете? Исполняете служебные обязанности?

— Так точно! — поспешно отвечает майор.

— Ну хорошо, не будем ссориться, — говорит вошедший. — Что у вас?

— Вам надо поторопиться, господин Функ. — Грин смотрит на ручные часы. — С минуты на минуту должны приехать генерал Келли и мистер Гарольд Прайс-младший.

— Я иду принимать ванну, — говорит Функ подчеркнуто безразличным тоном. — Распорядитесь.

— Но они сейчас будут здесь! — почти кричит Грин.

— Ванну, — повторяет Функ. — И умерьте ваше любопытство, майор, все, что нужно, ваши власти знают. Вам надо возвращаться к своей профессии разведчика, Грин, — насмешливо продолжает он.

Грин пытается улыбнуться, но его душат досада и гнев: черт побери, ему делает замечание, и кто же? Заключенный? Но этот заключенный — Карл Функ, пушечный король Германии, и приходится терпеть.

Функ уходит в ванную. Стуча каблуками, поспешно появляется Швальбе.

— Исполнено, предупредил, — говорит он задыхаясь.

— Вот что, — стараясь успокоиться, говорит Грин. — Заключенный моется, а я пойду встречать Келли. Проведи еще раз осмотр помещения.

— Слушаюсь, господин майор.

Грин быстро выходит, а Швальбе садится на краешек стула и начинает «осмотр» тюремных аппартаментов Функа, обставленных старинной мебелью и устланных дорогими коврами.

— Все в порядке… — бормочет он.

Но ему явно не до выполнения распоряжения: майора, его одолевают мысли, связанные не столько с прошлым, сколько с будущим. Он бессмысленно повторяет:

— Ильза Грубер… Непостижимо — жива, до сих пор жива!… И, конечно, на свободе…

— Кто здесь? — спрашивает входя генерал фон Дрейнер. — Ах, это вы, штурмбанфюрер Швальбе! Что вы тут делаете?

Швальбе поспешно вскакивает и подтягивается.

— Думаю, экселенц!

— Что такое? Думаете? — Приступ смеха не дает Дрейнеру говорить.

Он стоит перед Швальбе, одетый в спортивную куртку и широкие габардиновые брюки. Как всегда, на нем синий вязаный галстук. Он похож сейчас на атлета с рекламы мужских воротничков, Швальбе млеет перед ним: когда-то Дрейнер был адъютантом Гитлера!

— По-видимому, случилось что-то невероятное… — наконец произносит Дрейнер. — О чем же вы думаете?

— Об американской политике, экселени.

Дрейнер рассматривает Швальбе сквозь монокль, как ископаемое.

— Что случилось? — повторяет он.

— Ильза Грубер жива до сих пор, а ее повторный процесс снова отложили, — пытается объяснить Швальбе.

— Только и всего? — цедит Дрейнер и на минуту задумывается. — Ильза Грубер… помню.

— Ее должны были казнить еще в сорок седьмом году, — говорит Швальбе. — Тысячи людей послала она на уничтожение в печи Освенцима. Вы же знаете, какие опыты производила она над заключенными в Дахау, Саксенгаузене… там были и американцы… Абажур ее лампы — из человеческой кожи… Я знал того парня, он был поляк, экселенц.