— Добрый вечер!

Фридрих поднялся и подошел к Кларе. На нем была белая рубашка и университетская кобальтово-синяя вязаная безрукавка, на шее красный галстук — все в лучших традициях своенравного Гарварда.

— Вы женщина-неведимка, так ведь? — прищурился он. — Последние недели мы работали вместе, ничего не зная друг о друге. Китайская стена, как говорится. — У него было крепкое рукопожатие. Крепкое, деловое и дружелюбное.

Клара на мгновение удержала его руку в своей.

— Винтерфельд рассказывал мне только то, что для китайцев «четыре» — несчастливое число, потому что созвучно со словом «смерть».

— Ага. — Фридрих сунул руки в карманы. — Значит, я верно поступил, поселившись на четвертом этаже?

— Может быть, — ответила Клара, оглядывая кабинет. За письменным столом возвышался большой дубовый шкаф, полки которого прогибались под весом книг. На шкафу лежала старинная медицинская сумка из кожи, а рядом — человеческий череп. На стене напротив шкафа висели два плаката в рамках: репродукция «Страшного суда», фрески Микеланджело из Сикстинской капеллы, и постер к фильму «Тит» режиссера Джулии Теймор.

— Это величайшая экранизация произведения Шекспира, — заметил Фридрих, когда увидел, что плакат с Энтони Хопкинсом в роли римского военачальника привлек внимание Клары. — Довольно кровавый и неожиданный фильм для режиссера, поставившего мюзикл «Король-лев», но один Хопкинс в роли Тита Андроника чего стоит! Вам знакома эта пьеса?

Клара пожала плечами, что должно было означать: «Слышала что-то, но вот сказать, что знакома, — явный перебор».

— Тит Андроник, — начал Фридрих, снимая очки в роговой оправе, — верный вассал цезаря и Рима, но с ним скверно обошлись. Почти все его сыновья погибли в боях, а цезарь влюбляется в побежденную царицу готов, и по его приказу убивают оставшихся сыновей Тита. Самому Титу пришлось отрубить себе руку, чтобы спасти одного из сыновей, которого в конце концов все равно убивают. Кроме того, дочь Тита, Лавинию, насилуют Хирон и Деметрий, сыновья готской царицы. Но хорошо то, что хорошо кончается, — ей всего лишь отрубают руки и вырезают язык.

— Восхитительно! — ответила Клара. — И это можно назвать хорошим концом?

Фридрих закусил дужку очков и, скрестив руки на груди, остановился перед плакатом.

— В конце Тит приглашает царицу и цезаря на пир, на котором подают пирог. Пирог для царицы. Он приготовлен из перемолотых и пропитанных кровью останков ее сыновей.

— Это настоящий ужин примирения, — ответила Клара.

— «Их в этом пироге мы запекли, которым лакомилась мать родная, плоть, вскормленную ею, поедая». Каннибализм? Что вы на это скажите?

Клара кивнула.

— Похоже на Ганнибала Лектера. Не хватает только бобов и кьянти.

— Это самое гениальное в этом фильме, — добавил Фридрих. — Хопкинс играет Тита не как Энтони Хопкинс, он играет эту роль как Ганнибал Лектер. Он будет ассоциироваться с ней до скончания веков. — Он вынул руки из карманов, вернулся к письменному столу и указал Кларе на одно из кожаных кресел. — Раньше я хотел стать учителем английского, чувствовал в себе некую педагогическую жилку. Теперь я призываю всех читать Шекспира. Кто делает это, тот познает людей. Добро и зло — в каждом из нас.

— Зло вы в последнем деле прекрасно классифицировали, — признала Клара. — С вашей помощью мы поймали Бренхарда Требкена, Оборотня.

— Ужасно больной человек. — Фридрих скривился. — Такой мне давно не встречался. Если его вообще можно назвать человеком. — Он взглянул на потолок. — Гремучая смесь насильника и убийцы. Действия не спланированы, он абсолютно дезорганизован, непредсказуем и поэтому очень опасен. Его цель — полностью овладеть жертвой, унизить ее, сделать безликой. В конце концов жертва действительно превращалась в предмет… мертвое тело… мертвую материю. — Он взглянул Кларе в глаза. — Сами того не зная, вы дали убийце очень точное прозвище.

— О чем вы?

— За человеческую историю серийных убийц было много, хотя прежде такого определения не существовало. Мужчины, а изредка и женщины, увечили и убивали своих жертв. Сограждане не могли объяснить, почему обычный человек может быть способен на такое. Заключение сводилось к одному: деяние вызвано злым духом, в человека вселилось чудовище, обладающее силой зверя. Помесь человека и волка — оборотень. — Он наклонился, чтобы отрегулировать высоту кресла, и продолжил: — Если почитать сообщения шестнадцатого века о нападениях якобы оборотней, можно заметить очевидное сходство с нашим убийцей. Такая вот квинтэссенция. В средние века, в эпоху Возрождения существовал оборотень, который в действительности был серийным убийцей, и сейчас, в двадцать первом веке, у нас есть серийный убийца, которого мы назвали Оборотнем. Довольно точно, не правда ли?

— Да. — Клара положила ногу на ногу и откинулась на спинку кресла, разглядывая череп на дубовом шкафу.

Фридрих продолжал:

— Оборотень убивал женщин после изнасилования, которое случалось как до наступления смерти, так и после кончины жертвы. Он с такой яростью рубил их, что удары топора не только отделяли части тела, но разбивали матрац кровати и паркет под ней. Судмедэксперты вам об этом сообщали?

Клара кивнула.

— Я читала документы. Его охватывала такая ярость, что иногда он в неконтролируемом гневе расшвыривал части тел по квартире. А потом так и оставлял их.

— Мечта любого арендодателя… — Фридрих улыбнулся. — Признаки сильного шизоидного раздвоения личности, связанного с патологическими фантазиями всесилия. — Он взглянул на Клару. — Что произошло с преступником?

— Я его застрелила.

— Вот как! — Он приподнял брови. — Вы застали его в квартире одной из жертв, не так ли?

Клара кивнула.

— Яркий признак разрушительной животной силы, которая сплелась с садистской ненавистью, какая только может быть у человека. — Он вытащил из ящика стола лист бумаги и взглянул на Клару. — Хотите знать, как я на него вышел?

Клара снова кивнула.

— Есть радикальные вещи, которые отличаются радикальными признаками. Признаки эти, на первый взгляд, никак не связаны с вещами. — Он листал дальше. — Вещи, которые вытворял этот человек, крайне необычны и указывают на возведенное в абсолют желание уничижения жертвы. На основании радикального образа действий оказалось не так трудно получить общее представление о профиле преступника: как человек выглядит в обычной жизни, как действует. — Его взгляд скользил по документу. — Его «необычная жизнь» позволяла сделать предположения о его «обычной жизни» и о том, как он, скорее всего, выглядит и живет. На все, что не касается нормальной жизни, — сказал он, — мы не должны больше обращать внимания. Ну, вы же знакомы с подробностями дела.

Клара слишком хорошо знала, как действовал Оборотень. Некоторым женщинам до или после смерти он взрезал брюшную полость и толстый кишечник и обмазывал их фекалиями. Абсолютное доминирование, абсолютное унижение. Но вот только где в этом связь с «обычной жизнью»?

Фридрих словно прочитал мысли Клары.

— На основании жестокости убийств можно было бы предположить, что их совершает опустившийся, конченый человек. Но это не так. — Фридрих пожевал дужку очков. — Этот тип насильника большое внимание уделяет своей внешности. Он всем хочет казаться классным парнем, крепким малым. Когда он мучает и унижает женщин, которых ненавидит за то, что не может завязать с ними отношения, его самооценка растет.

— Вы вычислили его по машине, так ведь?

— Да, по «корвету», — кивнул Фридрих. — В районе, где, как мы предполагали, «работает» убийца, был только один подходящий «корвет». И он принадлежал Бернхарду Требкену.

— Значит, можно вычислять серийных убийц по машинам?

— A Corvette makes a girl wet, как говорят американцы, — подтвердил Фридрих. — Простите за сексизм, но он объясняет, что я имею в виду. И, отвечая на ваш вопрос, да, убийцу действительно можно вычислить по машине; по крайней мере, это может быть хорошей приметой. Какой танцор, такой и любовник. Как мужчины выбирают машины, так они выбирают и женщин.