Нужно как-то начать разговор. В голове не было ни одной мысли.

— Равенна очень красива, — сказала Адель первое, что пришло в голову, опуская ведро с водой на пол. Кьяра вздрогнула, обернулась, и так же быстро отвернулась обратно к камину.

— Да, — коротко ответила она.

— Вы давно вместе? — осторожно спросила дворянка.

— Я пойду погуляю. — Кьяра повесила кочергу на крюк возле камина, подхватила со стола недопитую бутылку вина и прошла мимо дворянки.

Адель не растерялась и успела схватить ее за запястье. Рука была теплой и мягкой на ощупь. Кьяра остановилась, не глядя на нее.

— Хочешь поговорить? — спросила девушка.

— О чем?

— Обо всем, — Адель едва не сказала «о нас», но прикусила язык.

— Не думаю. — Кьяра взглянула на нее. В глазах наемницы стояла боль. Она осторожно высвободила руку из пальцев дворянки и проговорила: — Я вернусь вечером.

Адель с неохотой отпустила запястье, и наемница вышла из дома.

Глава 9

Прошлое

Вина оставалось на донышке, солнце неумолимо жгло голову, отчего опьянение чувствовалось гораздо сильнее, но Кьяра все равно откинулась назад, на зеленую траву, подставляя лучам лицо.

Почему Равенна вернулась сейчас? Что это могло значить? Что Боги не хотят, чтобы у нее получилось с Аделью? Или это испытание ее любви к Равенне? Или что это вообще? И что ей делать?

Равенна вызывала боль, ноющее чувство тоски, поднимавшееся из самого нутра. Адель вызывала жар и еще большую боль своей недоступностью и невозможностью. И кого из них выбрать? Почему-то Кьяре казалось, что она уже выбрала, но просто не хочет в это верить. У нас ничего не получится. И никогда не могло ничего получиться. Но это вовсе не значит, что я вернусь к Равенне.

На внутренней стороне век плясали светлые пятна, глаза слезились, но она упрямо лежала лицом к солнцу. Равенна набила себе на спине этого огромного змея, сказав, что у него глаза Кьяры. В горячем сладком бреду, она шептала, что Кьяра теперь всегда с ней. О том, как невыносима разлука, как она скучает, как тяжело одной. Кьяра не стала предлагать остаться, да пиратка бы и не согласилась. А с утра первым делом принялась обхаживать Адель. От этого в груди поднялось сильнейшее желание убивать. Молодая глупая девочка не должна была попасть в сети Равенны. Я не отдам ее! Не отдам ни тебе, ни кому другому!.. Интересно, как ты собираешься это сделать?

Какая-то тень заслонила солнце, и Кьяра открыла глаза. После долгого воздействия солнечных лучей, все краски мира казались выцветшими, но она прекрасно увидела стоявшую над ней дворянку. Будь что будет. Адель открыла рот, чтобы что-то сказать, но Кьяра ее опередила.

— Хочешь знать, кто заказал тебя?

— Да, — после недолгой паузы ответила девочка.

— Дворянин. Назвался Эламом, лет двадцати, холодные глаза, темные волосы. Мы договорились так. Я говорю тебе, что тебя украли как заложницу для написания завещания, а потом везу на встречу с заказчиком. А он по дороге нападет на меня и отбивает тебя. Ты влюбляешься в героя, освободившего тебя от ужасной участи. Он женится на тебе, и получает все твое наследство. — Оказывается, сложно было только начать говорить. Потом слова полились потоком.

Адель помедлила.

— Кажется, я знаю, о ком ты говоришь, — задумчиво произнесла Адель. — Его зовут Элайям Шарух, не слишком знатный, но богатый дом. — Она помолчала, потом решительно уселась на траву рядом с Кьярой и откинулась на спину.

Теперь их лица были на одном уровне. Глаза дворянки были внимательными и пытливыми. Слабый ветерок раскачивал травы, и крохотный голубой цветочек качался прямо возле ее лица, отбрасывая на него маленькую тень. Кьяра улыбнулась.

— Лежа на траве, ты можешь испортить платье.

— А ты — схватить солнечный удар, — парировала та.

Кьяре хотелось смотреть в эти глаза вечно, и именно поэтому она отвернулась и уставилась в глубокое синее небо. Солнце все же прижгло роговицы, поэтому все цвета были расплывчатыми и странными. Несколько минут они лежали в молчании, потом Адель тихо проговорила:

— Расскажи мне о себе.

— Что бы тебе хотелось услышать? — сказала небу Кьяра. Мысли путались из-за выпитого вина.

— Все, — просто ответила девушка.

Все. Наемница закрыла глаза, погружаясь в воспоминания. А, впрочем, почему бы и нет? Мы скоро навсегда простимся, она все равно не сможет воспользоваться этой информацией против меня.

— Моя мать была портовой шлюхой в Мересе, — начала наемница, чувствуя, как распускаются внутри напряженные узлы. — А отец — северянином, моряком, приплывшим сюда торговать. Он наградил ее мной и сгинул где-то в южных краях. А возможно вернулся домой, к своей семье, забыв про нас. Судя по всему, матери он глянулся, потому что ребенка она решила оставить. Я росла в «Соленой плясунье», это бордель в юго-западной части города. Когда мне было восемь лет, пьяные моряки убили мою мать в какой-то потасовке.

Сырой морской ветер насквозь продувает зимний город, бросая в лицо холодные, острые капли дождя. Я бегу по мостовой во весь дух, размазывая по грязному лицу слезы. Внутри жжет, жжет в глазах, в груди. Мне страшно… Кьяра отбросила эту картину.

— Тетушка Доротея, подруга матери, взяла меня на воспитание. Своих детей у нее быть не могло, и она отдала всю свою любовь мне. Тогда она сама была шлюхой, мечтала скопить денег и открыть свое заведение, а потому каждый медяк был на счету. Но она вырастила меня, одела и накормила.

По ночам, когда зимний ветер свистит в щелях в полу, теплые руки обнимают и утешают. Я прижимаясь лбом к ладоням и успокаиваюсь. Когда-то так же обнимала мама. Только мама пахла ландышами, а от тетушки пахнет острыми южными специями. Она рассказывает на ночь сказки про сильных людей, которые ничего не боятся и побеждают зло.

— Когда мне было четырнадцать, и меня вовсю готовили к тому, чтобы начать торговать телом, в Мерес пришел корабль с севера. У них на борту среди матросов была молодая девчонка, отчаянно мечтавшая стать капитаном. Мы познакомились на набережной, когда я удила рыбу, удрав от тетушки, а она пускала по воде гальку.

Камень шлепает по воде, делает четыре скачка и тонет. Я поворачиваю голову и вижу ее. Грязные матросские штаны и блузка, кривой нож за кушаком. Длинные рыжие волосы развевает ветер, выбивая их из-под черного платка. Она, как ребенок закусив губу, хмурится, примеряясь к броску. В руке — голыш, совсем плоский, небольшой. Она размахивается и кидает его вперед. Голыш прыгает по воде и тонет после четвертого скачка. Брови хмурятся. Ей не нравится, что он упал так близко.

— Эй, ты мне всю рыбу распугаешь! — обиженно кричу я. У меня всего час свободного времени и удочка из тонкой хворостины. Я могу наловить краснобрюхов на ужин, штук шесть до того, как тетушка найдет меня здесь. У нее сегодня день рожденья, и мне хочется сделать ей вкусный ужин.

Рыжеволосая поворачивается и хмуро смотрит на меня. Потом лицо у нее вытягивается, она удивленно моргает и подходит ко мне, улыбаясь растрогано и нежно.

— Ты северянка?

— Мой отец — северянин, — я выпячиваю грудь. Мать всегда говорила, что нужно гордиться своим отцом, ведь он был великим воином.

— Тебе говорили, что у тебя глаза как янтарь? — она взъерошивает мне волосы, я отдергиваюсь, и она смеется. Потом тянет мне руку: — Меня зовут Равенна.

— А меня — Кьяра, — отвечаю я, пожимая мозолистую, шершавую, теплую ладонь.

— Я буду звать тебя Кира. Это северное имя, — серьезно кивает она.

Я смотрю в ее глаза и улыбаюсь. Они у нее кошачьи, зеленые во все лицо. И необыкновенно красивые. Я больше не злюсь, что она распугала краснобрюхов.

— Равенна не хотела, чтобы я становилась шлюхой. Она предложила мне заключить контракт с ее капитаном и наняться помощником кока на корабль. Мы плавали вместе около года, пока капитан не захватил корабль с торговцами и не сжег его, предав огню и мечу.