—Зина, скорее сказала она мне,—а то опоздаем.

Настроение у меня было прескверное. Кое-как умывшись, я села за стол. Есть не хотелось. И не хотелось надевать фланелевое платье. Так не хотелось, что и сказать нельзя...

И, вдруг Тоня вынесла- из спальни на растопыренных руках синее шерстяное платьице с белым воротником и перламутровыми крупными пуговицами. Приказала мне:

— Надевай! ...........

У меня замерло сердце.

- Тоня, откуда?

—.От верблюда,—сердито буркнула Тоня.

Платье на мне сидело так, будто было сшито по самой точной мерке. Повертевшись перед тусклым трюмо, которое Тоня очень дешево приобрела по случаю, я осталась довольна обновой. Опять спросила:

— Где вы взяли?

— Мать твоя перешила из своего праздничного,— глухо отозвалась Тоня. — А теперь самой, бедняге, в люди выйти не в чем...

Тоня, да когда же она шила?

Ночами, когда ты спала, как барыня.

«Эх ты, дубина осиновая!» — укорила я себя. Но надо признаться честно, совесть мучила меня недолго. В школу я летела, как на крыльях. Галька спешила за мною впробежку, но все равно отставала. Только у базара я намеренно задержала шаг. Пусть люди полюбуются на мое платье. Ну и платье! Ни у одной девчонки, конечно, такого нет.

Пушкиногорская школа мне очень понравилась. Все здесь было не так, как в деревне. Во сто раз лучше. Веселее.

Учебный день начался общей школьной физзарядкой. Все классы от нулевого до седьмых выстроились на просторной школьной площадке перед зданием школы. На крыльцо вышли директор и все учителя. Перед строем встала пионервожатая Катя Соловьева и звонко скомандовала:

— На вытянутые руки — разомкнись!

Гам, писк, веселая кутерьма. Кое-как разомкнулись...

— Смирно! Согнуть руки в локтях! На месте бегом, марш!

Цок-цок-цок! — каблуками о булыжник, точно эскадрон боевых коней в строю.

Руки на бедра! Присели! Раз! Два! Раз! Два!

Прыжки на месте! На двух ногах! Раз, два! Раз, два! На правой! На левой! На двух! В стороны — вместе! Вперед—назад! Раз, два! Отставить! Руки в стороны — вдох! Шире грудь!..

Очень уж мне понравилась веселая школьная зарядка. Ноги стали легкими-легкими, а тело совсем невесомым. Вот бы сейчас припустить во весь дух до горы Закат и обратно...

Но прозвенел звонок. В первый раз в новой школе.

До прихода Анны Тимофеевны я успела сосчитать учеников — сорок человек. Мальчишек чуть больше, чем девчонок. Сорок — это, пожалуй, много.

Я исподтишка оглядела весь класс. Сидят по четверо за каждым столом: девчонки с девчонками, мальчишки с мальчишками, как и в деревне. И только один Вовка Баранов сидит за нашим столом пятым с левого края. А за последним столом первого ряда в полном одиночестве небрежно развалился Ленька Захаров, атаман поселковой шантрапы.

Ленька, перехватив мой осуждающий взгляд, насмешливо мне подмигнул: раз, другой и третий. Я в ответ показала ему кукиш, Ленька — сразу два.

Как только в класс вошла Анна Тимофеевна, шум разом умолк.

В ладном темно-синем костюме, в белой с отложным воротником блузке, учительница казалась нарядной и вместе с тем строгой. Лицо простое, доброе.

Анна Тимофеевна улыбнулась, блеснув золотой коронкой на правом резце, и сказала низким приятным голосом:

— Здравствуйте, мои дорогие озорники! Вот мы и снова встретились.

Заскрипели на разные лады столы, заскрежетали отодвигаемые скамейки. Анна Тимофеевна чуть-чуть сдвинула брови, над переносьем образовалась едва заметная складочка-морщинка.

— Как мы лениво, недружно встаем! — покачала учительница головой. — Ладно, не хочу сегодня портить вам праздничное настроение. Садитесь. А завтра потренируемся. Все живы? Все здоровы? Да, а где же Маня Козлова-маленькая? Почему я ее не вижу?

По классу пошел шумок. Послышались голоса:

— Манька хворает,

— Ее змея жиганула! — Медянка!

Колдун заговаривал!

Тише, ребята. — Анна Тимофеевна легонько постучала карандашом по крышке стола. — Сегодня у нас много дел. А завтра Маню навестим всем классом. После уроков, разумеется.

В классе учились три Мани Козловых, внучки деда Козлова. Чтобы отличать их друг от друга, их звали Маня-большая, Маня-средняя и Маня-маленькая.

Я сразу вспомнила про Маню-маленькую. Дед же Козлов жаловался Тоне, что с Маней стряслась беда.

Анна Тимофеевна опять пристально оглядела весь класс:

— Ну что ж? Я по-прежнему остаюсь вашим классным руководителем и буду вести у вас русский язык и литературу. Мне приятно вас видеть опрятными, принаряженными. А вот Лешу Захарова я попрошу после уроков зайти ко мне...

Ребята, как по команде, повернулись к «Камчатке».

Ленька налег грудью на стол, опустив чубатую голову. Худые щеки его медленно заливал смуглый румянец.

Алена Чемоданова!—Аленка стремительно вскочила на ноги, покачнувшись, как былинка. Испуганно вытаращила зеленые глаза.

Ты завтра же снимешь вот это сооружение,— приказала Анна Тимофеевна, показав пальцем на пышное белое жабо на Аленкиной цыплячьей груди.— Это ни к чему. Ты не кисейная барышня, а советская школьница.

Правильно,— вполголоса проговорила Люська. — Пусть не воображает, что лучше всех.

Действительно, Аленкино ярко-алое шелковое с иголочки платье с белым украшением на фоне темных кашемировых и ситцевых «татьянок», сатиновых косовороток и курточек из чертовой кожи казалось уж слишком оскорбительно нарядным.

Получила Аленка замечание и за чернильницу. У всех были простые стеклянные непроливайки, а у нее бронзовая ступка с затейливыми завитушками.

— А если эту твою вазу кто-нибудь опрокинет нечаянно? — спросила Аленку Анна Тимофеевна. Аленка молчала.

Люська повернулась к Аленке:

Всегда тебе надо «выпятиться, воображала!

Люся Перовская не хочется ли тебе прогуляться за дверь?

—Что вы, Анна Тимофеевна, честное слово не хочется! — испугалась Люська.

Она прикусила язык, но вертелась, как сорока на колу, тесня Вовку Баранова к самому краю. Бедную Люську душила новая «Татьянка». Она охотно бы пришла в школу в одних трусах, как и по улице бегала. Но поневоле пришлось одеться, и теперь она чувствовала себя не в своей тарелке.

Тут в классе началось великое переселение.

Борис Запутряев пересядет к Алене Чемодановой. И туда же сядет Ваня Козлов!-—приказала учительница. Теперь завертелась Аленка. Поглядела на Люську с непередаваемым ехидством. К ней сел рослый красивый мальчишка в новой матроске, в коротких штанишках. А Ваня Козлов был в сатиновой косоворотке и жарких штанах из чертовой кожи. Встретила его Аленка не очень вежливо. Даже не подвинулась: Ваня уселся на самом краешке скамейки.

Кто этот голоногий? — спросила я у Люськи про мальчишку В матроске.

Новичок Бобка. Воображала, каких поискать.

Принцесса на горошине и Боб,- съязвила Динка, кивнув на Аленку.

Зина Хоботова сядет к Лене Захарову!

У меня вытянулась физиономия. Ленька возмущенно хрюкнул по-поросячьи. А от моего праздничного настроения не осталось и следа. Подумать только: меня— на «Камчатку»!.. Да еще рядом с закадычным врагом!..

Но протестовать я не решилась.

Молча забрав свой брезентовый новый портфель и чернильницу-непроливайку, я, как приговоренная, поплелась на свое новое место, сопровождаемая хихиканьем Аленки и сочувственными взглядами своих подружек.

Ленька Захаров вытащил из кармана кусочек мела и провел на столешнице черту, отхватив себе добрых три четверти стола.

— Не ширься, балда!—-шепотом сказала я и отвернулась от своего соседа.

А в классе все еще шла пересадка: девчонка — мальчишка, мальчишка—девчонка. Люська с Динкой остались за одним столом с Вовкой - Барановым. И к ним подсадили деревенского паренька Кузю Григорьева. А тихоня Надя оказалась соседкой бойкого, вихрастого Юрки Белкина.

Я пихнула Леньку в бок и стерла ладонью его грозную черту-границу. К моему удивлению, Ленька безропотно подвинулся, должно быть, не ожидал от девчонки такой смелости.