На перроне остались только начальник станции в серебряных погонах и Травка.

Папа взял билеты и вернулся на то место, где оставил Травку. Лыжи валялись под лавкой, а мальчика не было. У папы сразу упало сердце. Он посмотрел под лавку, потом залез на нее, чтобы ему было лучше видно сверху, и крикнул громко:

— Травка! Травка!

Некоторые пассажиры обернулись и засмеялись. Важный швейцар в синей шубе с золотым галуном на воротнике подошел к папе и сказал:

— Гражданин, а ну, слазьте с ореховой мебели! Ногами становиться не положено.

— Я мальчика потерял. Понимаете, сына! Маленький такой, на ладошке родинка, и рот испачкан чернильным карандашом. Вы его не видали?

— Нет, не видал, — огорченно сказал швейцар. — Вот ведь какое происшествие… А вы посмотрите на площади. Может быть, он туда вышел, ваш мальчик. Да вы не волнуйтесь, найдете сынишку…

Папа бросился на площадь.

На площади перед вокзалом все так же спешили люди. Пришел поезд, и толпа пассажиров с кульками, чемоданами и вещевыми мешками за спиной выходила из вокзала.

Папа спрашивал пассажиров, троллейбусных вожатых, трамвайных кондукторов. Он догонял мальчиков и даже девочек и заглядывал им в лицо.

Но Травка ему не попадался.

Тогда папа снова побежал на вокзал. На том месте, где он оставил Травку, не было ни Травки, ни лыж.

«Он в детской комнате! — вдруг подумал папа. — Как же это я раньше не догадался! Сначала он спрятал лыжи под лавку и пошел туда на минуточку без лыж, а потом и лыжи захватил…»

И папа через весь вокзал помчался к детской комнате.

На дверях детской комнаты висело объявление:

Папа бросился в этот зал ожидания.

У самого входа в зал он чуть не сбил с ног мальчика лет четырех, в вязаных рейтузах, в полосатом свитере, похожем на Травкин, и со спутанными светлыми кудряшками на голове.

Мальчуган задрал кверху мордочку и спросил:

— Дядя, вам кого? Здесь никого нет, дядя. Здесь только одни матери и ребенки. А я еду к бабушке в Киев.

Папа обратился к пассажирам. Все это были мамы с маленькими детьми. Был, правда, один военный, да и тот с грудным ребеночком на руках.

Папа сказал:

— Товарищи! Не приходил ли сюда мальчик чуть побольше этого? (Он указал на стоявшего рядом с ним мальчугана.) С детскими лыжами…

Военный ответил:

— Нет-нет, не приходил сюда мальчик. Ни с лыжами, ни без лыж. Я здесь уже часа два сижу.

И остальные пассажиры подтвердили, что не видели Травки.

Папа еще раз взглянул на детей в зале ожидания. Самый старший из них, тот самый мальчонок с светлыми кудряшками, смело бегал по всему залу и всем рассказывал, что он едет в Киев, к бабушке. Он только изредка подбегал к своей маме.

Травка был гораздо старше этого мальчонки и гораздо самостоятельнее.

«Уж не уехал ли он один? — подумал папа про Травку. -Конечно, уехал! Дорогу от станции до дачи Измайловых он ведь знает. Вот и уехал, не дождавшись меня!»

И папа чуть не бегом поспешил на перрон.

— Ваш билет! — обратился к нему контролер, как только он добежал до решетчатой двери перрона. — Не видите разве надпись: «Приготовьте билеты»?

Папа дрожащей рукой протянул контролеру билеты — свой и Травкин.

— Вам на Пролетарскую? — спросил контролер. — Ваш поезд давно ушел.

— А вы не заметили, здесь не проходил мальчик? — спросил папа, стараясь сделать приятное лицо. — Маленький такой, ротик в чернилах… точнее — в чернильном карандаше. Вот его детский билет.

— Здесь много мальчиков проходило, — ответил контролер. — И я, право, не обратил внимания.

Папа осмотрел через решетку весь перрон. Травки не было видно.

«Он, конечно, уехал на поезде, — решил папа. — Нужно скорее отправить телеграмму вдогонку поезду».

Он подошел к окошечку телеграфа. Телеграфистка дала ему синий листок бумаги. Папа написал на нем все, что нужно, заплатил за каждое слово и стал смотреть, как телеграфистка отправляет телеграмму.

Она подошла к маленькому столику, на котором стояло двойное колесо. Внутри колеса, как на катушке, была намотана узкая бумажная лента. Около колеса были круглые металлические коробочки и небольшой аппаратик с деревянной головкой. Телеграфистка взялась за деревянную головку и начала выстукивать: «цик, цик, циик, цик, циик, циик, цик, цик, циик, циик, цик, цик…»

По проволоке, которая протянута на высоких столбах вдоль железной дороги, быстро-быстро побежал невидимый электрический ток. Быстрее поезда, быстрее автомобиля, быстрее самолета, быстрее ветра…

На железнодорожной станции, где сидела другая телеграфистка и стоял такой же телеграфный аппарат, с катушки поползла бумажная лента. На ней стояли черточки и точки. Это электричество, посланное телеграфисткой из Москвы, то прижимало маленькое перышко к ленте, то отпускало его. Прижмет, подержит немного и отпустит — получалось тире. Прижмет только на секундочку — получалась точка.

У телеграфистов своя азбука. Одна точка и одна черточка (.-) обозначают букву «А». Одна черточка и три точки (-…) — букву «Б». И так каждая буква обозначается только черточками и точками.

Телеграфистка, принимавшая телеграмму, стала смотреть на бумажную ленту и писать на бланке вместо телеграфных букв обыкновенные.

Получалось вот что:

«ПО ВСЕМ СТАНЦИЯМ ПОЕЗДОМ ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ СЛУЧАЙНО УЕХАЛ МАЛЬЧИК ВЕРНИТЕ РОДИТЕЛЯМ»

Когда поезд ушел и Травка остался один, он почувствовал беспокойство: а вдруг папа уехал на дачу и оставил его одного? Да нет, быть этого не может! Папа никогда бы так не сделал!

В это время к Травке подошел начальник станции в серебряных погонах и спросил:

— Послушай, мальчик, ты что же, провожал кого-нибудь? Такой маленький — и вдруг один! Вот что значит настоящий пионер!

Для пионера Травка был еще мал. Но он почувствовал себя совсем большим. Он заложил руки в карманы своей лыжной курточки и важно ответил:

— Я не очень маленький. Я средний. Папа говорит, что я старше дома-великана. Шутит, конечно. Он даже взял меня с собой кататься на лыжах. Но только потерялся.

Начальник станции широко раскрыл глаза, поднял кверху брови и наклонился к мальчику. Издали его можно было принять за вопросительный знак.

— Кто потерялся?

— Мой папа.

Начальник станции почему-то улыбнулся, но не обидно, а по-хорошему. Потом он задумчиво помычал: «Мм-мм-мм-мм…»

— Ну, мы сейчас его разыщем, — сказал он наконец, взял Травку за руку и повел через калитку с вывеской, на которой было написано:

Он провел его через несколько комнат и довел до двери с другой вывеской:

Начальник станции смело отворил дверь.

А Травка волей-неволей остановился. Ему приходилось ждать, хоть и не хотелось оставаться одному.

Но начальник обернулся к нему и сказал:

— Ну, иди! Что же ты стал? Иди, не бойся.

— А здесь написано: «Посторонним вход воспрещается».

Начальник станции опять улыбнулся:

— Со мной никто не посторонний. Иди!

Травка вошел в комнату. Там стояли странные машины. Таких Травка раньше никогда не видел. Он хотел спросить у кого-нибудь, зачем они, но все были очень заняты.

То и дело раздавались негромкие звонки и гудки. Железнодорожник в форме распоряжался по телефону:

— Двадцать шестой примите на девятый путь. Маневровый отведите в тупик…

Начальник станции взял телефонную трубку с другого аппарата и приложил ее к уху. Крючок, на котором висела трубка, поднялся, концы проводов в телефонном аппарате соединились, и по ним побежал электрический ток прямо на вокзальную телефонную станцию. Там стояла большая черная доска с крошечными гнездышками. К этим гнездышкам подходили провода всех вокзальных телефонов.