На доске загорелась малюсенькая лампочка. Перед доской сидела телефонистка. На голове у нее был обруч со слуховыми наушниками и черной трубкой, в которую она говорила. Телефонистка увидела горящую лампочку, присоединилась к телефону начальника станции и сказала;

— Центральная.

В ответ она услышала голос начальника станции:

— Дайте радиоузел.

Телефонистка взяла шнур с блестящим наконечником. В этом шнуре оканчивался провод телефона, по которому говорил начальник.

Перед телефонисткой на доске было сто шестьдесят четыре гнездышка. Это очень много. Но она отлично знала, в каком именно гнездышке оканчивается провод каждой комнаты вокзала, и, почти не глядя, вставила наконечник шнура в нужное гнездышко. Потом она нажала кнопку, и в комнате радиоузла раздался звонок.

Этот радиоузел был устроен для того, чтобы пассажиры, находящиеся на вокзале, могли слышать разные железнодорожные справки и распоряжения.

Здесь был служащий — диктор, который говорил по радио все, что нужно было услышать пассажирам.

Диктор взял телефонную трубку. С ним заговорил начальник станции:

— Мм… мм… Видите, какая штука, я подобрал на перроне мальчика. Он говорит: папа у него потерялся. Нельзя ли этого папу разыскать? А мальчик у меня здесь, в кабинете.

— Сейчас я дам оповещение, — сказал диктор, положил трубку и подошел к маленькой коробочке — микрофону.

Диктор начал говорить, и заработали громкоговорители, установленные на вокзале.

Начальник станции взял Травку за руку и вышел с ним за дверь. Из большой посеребренной трубы радио послышался усиленный голос диктора:

Внимание! Граждане пассажиры!

Отставший от родителей мальчик

находится в кабинете начальника станции…

Травка слушал и ничего не понимал: какой мальчик? От каких родителей?

Радио будто знало, что с первого раза Травка ничего не поймет, и заговорило опять:

Внимание! Повторяю! Граждане пассажиры!

Отставший от родителей мальчик

находится в кабинете начальника станции…

— Это о тебе говорят, — сказал начальник станции.

«Верно ведь! — подумал Травка. — Если папа уехал без меня, значит я от него отстал. А папа — мой родитель».

Во всех помещениях вокзала были такие же трубы -громкоговорители. Голос диктора раздавался и в первом, и во втором, и в третьем зале, на перроне и в вокзальных коридорах.

Пассажиры, сидевшие с детьми в зале ожидания, порадовались за папу: вот и нашелся пропавший сынишка. Даже тот мальчонок со светлыми кудряшками и то порадовался.

Остальные пассажиры слышали голос диктора и при встрече осматривали друг друга. Каждый будто хотел спросить другого: «Скажите, не от вас ли отстал мальчик?»

А Травкин папа отправил телеграмму и снова бегал в это время по вокзальной площади — все искал своего сына. Он совсем не слышал извещения по радио о мальчике, отставшем от родителей.

Если бы работала мощная московская радиостанция, начинающая передачу певучими колокольчиками: «Широка страна моя родная…» — ее голос был бы слышен по всей Москве и даже по всему СССР. Невидимые электромагнитные волны несутся с нее во все стороны без всяких проводов. Они задевают антенны и заставляют звучать радиоприемники, соединенные с этими антеннами.

А на вокзале работал совсем маленький радиоузел. Голос диктора передавался по проводам и был слышен только внутри вокзала. И даже на площади перед вокзалом из-за городского шума его было слышно плохо.

Травка стоял рядом с начальником станции. Они ждали.

Но никто не шел в кабинет начальника отыскивать отставшего мальчика.

Травке стало скучно. Ему надоело все ждать да ждать. Он заговорил с начальником станции:

— А скоро он придет, как вы думаете?

— Ммм… не знаю.

— А я придумал! — сказал Травка. — Знаете что? Пойдемте к нему навстречу. Он будет идти сюда, а мы — в его сторону и первые увидим его по дороге.

Начальник внимательно посмотрел на Травку, опять улыбнулся, но согласился с ним:

— Ну что ж, пожалуй, пойдем. Я только скажу здесь, что мы пошли на вокзал.

Травке было очень приятно, что такой важный человек провел его через служебный проход и даже впустил в свой кабинет, куда посторонним вход воспрещается.

Он решил стать совершенно самостоятельным. Когда они вышли из кабинета, Травка шел с гордо поднятой головой. Но все-таки он незаметно поглядывал по сторонам, не покажется ли где-нибудь папа.

Они пришли на вокзал. Травка без труда узнал то место против вокзальных часов, где он стоял с лыжами и дожидался папу. Он остановил начальника станции и попросил его минуточку подождать, чтобы посмотреть на часы.

Большая стрелка прыгала по-прежнему. Она подходила к цифре «б». Маленькая стрелка застряла где-то между цифрами «10» и «11».

Около лавки не было ни папы, ни лыж.

Начальника станции все знали и здоровались с ним. Он спросил швейцара с золотым галуном про Травкиного папу.

— Да-да! Точно, товарищ начальник. Бегал гражданин, искал мальчика. А вот куда он делся — право, не могу знать. Что же вы мне раньше-то не сказали? Я бы спросил, куда он пойдет.

Другой служащий, сторож, долго прислушивался, как Травка рассказывал про папу и про лыжи, и наконец вмешался в разговор:

— Видел я твоего папу. Лыжи он взял в охапку — и бегом на поезд. Я уж подумал: свои ли лыжи он взял? Он все смотрел по сторонам. Теперь понятно: видно, он искал тебя. Не нашел и уехал.

Травке стало обидно, что папа все-таки уехал один.

Но нужно было действовать решительно и быстро. Вот поэтому-то Травка очень решительно обратился к своему другу -начальнику:

— Товарищ начальник, у меня есть рубль и еще гривенник из автомата. Дайте мне, пожалуйста, билет до станции Пролетарская. Оттуда я дорогу знаю. По правой стороне, как пруд пройдешь, против колхозной палатки, дача номер шестнадцать.

Начальник улыбнулся и сказал:

— Билетами я не торгую. И поезд туда идет только вечером.

— Как же нам быть? — спросил Травка, закинул голову и посмотрел начальнику прямо в лицо.

Начальник станции почесал кончик носа, подумал, помычал и наконец решил эту задачу:

— Ну, да ладно. Хоть это не по правилам и не полагается, но раз уж такой случай… Скоро туда идет служебный паровоз. Посажу тебя — к обеду успеешь. Не боишься ехать на паровозе?

— Я даже на автомобиле рядом с шофером не боюсь. И потом, я сегодня сам ездил на эскалаторе и дожидался папу в метро. И прямо ни капельки не испугался.

Делать нечего, начальнику станции приходилось помочь Травке.

И вот начальник станции повел Травку куда-то в сторону от перрона. Идти было трудно. Один раз Травка больно ударился ногой о рельс. Хотелось заплакать, но Травка не заплакал, а только потер ногу.

— Почему так много рельсов? — спросил он. — То и дело попадаются под ноги.

— А это потому, что тут много поездов собирается. Для каждого поезда свой путь. Видишь, сколько паровозов стоит?

— Вижу. А скоро наш паровоз?

— Да вот он.

Они подошли к громадному черному паровозу. В паровозе что-то громко шипело. Пахло раскаленным металлом и горячим смазочным маслом.

Травке сделалось немножко страшно. Он крепко схватил начальника за руку.

— Ну-ну, не бойся, малыш! — ласково сказал начальник, совсем как папа, и громко закричал: — Эй, Беляков.

Травка только хотел сказать, что он ничуть и не боится, как в паровозном окошке показался человек, с виду совсем не похожий на Белякова. Травка думал, что Беляков должен быть обязательно белым, а на этом человеке были черная кожаная куртка, черная фуражка, в руках он держал тряпку с черными пятнами, и даже лицо у него было не белое, а загорелое, красноватое, с черными усами.