Потом коротко рассказал о себе. В Москве родился, вырос. О Подмосковье с его лесами, реками, озерами говорил чуть ли не стихами. А через несколько дней задумчиво произнес:

— Кажется, я полюблю эти места. Здесь не яркая, суровая, своеобразная красота…

Сашу Заподобникова назначили в эскадрилью гвардии капитана Максимовича.

— Я рад, что попал в большую дружную семью летчиков Севера. Но я пока еще не обстрелянный, — говорил он нам.

С каждым днем в эскадрильи все больше и больше привязывались к новичку. Всегда жизнерадостный, Заподобников никогда не обижался на шутки.

Кто-то из летчиков беззлобно назвал его карасем за выпуклые глаза и широкую, слегка покачивающуюся на ходу фигуру. И когда Александр вылетел на боевое задание, в эфире прозвучал новый позывной:

— Я — «Карась», вижу самолеты противника!

В паре с гвардии капитаном Абишевым Саша сопровождал самолеты, бомбившие вражеский караван судов.

Над морем завязался ожесточенный воздушный бой — первый бой в жизни Заподобникова. Но новичок не растерялся. Спокойно, внимательно осматривал небо — не грозит ли опасность его ведущему. Увидев, что два «Мессершмитта-109» приготовились к атаке на Абишева, немедленно вступил с ними в бой. И атаку провел так умело и решительно, что фашисты, не выдержав, отступили.

На аэродроме все Сашу торжественно поздравили с успешным боевым крещением. Один из летчиков сказал:

— Молодец, Карась! Дрался ты, как настоящий сафоновец!

С этого дня мы относились к нашему самому молодому товарищу не только с большой симпатией, но и с уважением.

И в других воздушных боях Заподобников сражался храбро, уверенно. Но летал он только ведомым; на его боевом счету не было ни одной сбитой машины врага.

Не успел! Всего пять раз вылетел Заподобников на боевое задание. Но сражался так, что каждый раз после боя, в котором он принимал участие, опытные, закаленные в многочисленных воздушных сражениях летчики восхищались его смелостью и боевым мастерством: «Гвардейская хватка».

17 августа 1944 года летчики-североморцы вели бой над гитлеровским аэродромом. Среди них был и Саша Заподобников. В этот раз он был ведомым у Максимовича, зорко осматривался вокруг: не появятся ли вражеские самолеты. В разгаре боя мотор на машине ведущего внезапно начал работать с перебоями. Максимович вынужден был возвратиться на свой аэродром. Оставшись один, Заподобников, не теряя ни секунды, пристроился к своим истребителям и вместе с ними отгонял «мессершмитты», пытавшиеся прикрыть свой аэродром от бомбового удара.

Вскоре он сам оказался в роли ведущего — за ним неотступно следовал летчик Завирюха.

Неожиданно в эфире раздался спокойный голос:

— Я — «Карась». Подбит. Прикройте.

Тут же взмыл вверх и с разворота пошел к родному аэродрому. Завирюха полетел вслед за ним. Ему ясно было видно, что с самолетом Заподобникова происходит что-то неладное: то он сильно проваливался, то вновь набирал высоту.

С большим трудом Александр Заподобников перетянул линию фронта, и сразу его краснозвездный «ястребок» начал медленно снижаться.

«Александр уже не управляет своим самолетом. Он либо потерял сознание, либо мертв», — с беспокойством подумал Завирюха. И словно в ответ на его тревожные мысли машина Заподобникова рухнула около гранитной сопки.

Тело Саши Заподобникова нашли в тот же день. От удара самолета о землю его выбросило из пилотской кабины на крыло. Лицо было залито кровью: осколок вражеского снаряда попал ему в голову. И с такой смертельной раной он управлял машиной!

Большой, красивый подвиг совершил младший лейтенант Заподобников! Умирая, он собрал все свои силы, всю свою любовь к Родине и ненависть к фашистским захватчикам… Только бы дотянуть до своих, только не отдать себя и самолет врагу.

Похоронили Сашу с воинскими почестями. На его могиле летчики-североморцы поклялись отомстить за смерть товарища. Клятву свою они сдержали.

И теперь, много лет спустя, заканчивая рассказ об Александре Заподобникове, его боевые друзья взволнованно говорят своим внимательным молодым слушателям:

— У Саши была настоящая гвардейская душа.

Я, как и все курсанты, любил Петра Коломийца — высокого, широкоплечего юношу с зеленовато-серыми глазами и густой шапкой светлых волос — за его страстное увлечение авиацией, за ровный, веселый характер, за то, что был он хорошим товарищем. Петр всегда с радостью помогал тем, кто нуждался в его поддержке. Чаще всего это была помощь в учебе, главным образом в решении математических задач и примеров. Объяснял и доказывал он просто, ясно и убедительно. Именно поэтому к нему особенно охотно обращались товарищи.

Кроме математики у Петра был и другой, еще более сильный «конек» — высший пилотаж. Петр всячески старался, чтобы и остальные курсанты овладели мастерством высшего пилотажа. Во время учебных полетов он держался около отстающих, подбадривал их, помогая советами, показывал, как устранить ошибки.

Поэтому никто из нас не удивился, когда после окончания военного авиационного училища Петра оставили инструктором. Он уже вслух мечтал о том, как станет сам учиться, осваивать новую технику и все свои знания передавать ученикам.

Кому, как не ему, учить новичков! Ведь он не только сам отлично летал, но и умел увлеченно, с огоньком передать другим свои знания.

Словом, воспитывать будущих летчиков-истребителей — это подлинное призвание Петра Коломийца.

Получив назначение в черноморскую авиацию, я дружески попрощался с Петром, пожелал ему успехов, в которых не сомневался.

Началась Отечественная война. Петр Коломиец прекрасно понимал, что работа инструктора стала еще более ответственной, но он был молод, силен, уверен в своих знаниях и всем своим существом рвался защищать Родину с оружием в руках.

«…Я прошу отпустить меня на фронт, — писал он в одном из своих бесчисленных рапортов командованию. — На моем месте сможет работать человек пожилой и не с таким завидным здоровьем, как у меня…»

В конце концов его просьбу удовлетворили.

Весной 1942 года Петр Коломиец приехал в Заполярье. Его назначили в наш, тогда уже гвардейский североморский истребительный полк. Он быстро сдружился с летчиками полка и жаждал только одного — скорее встретиться с врагом.

А в те дни небо Заполярья содрогалось от жестоких воздушных сражений. Несмотря на частые боевые вылеты, бывалые воины-сафоновцы Александр Коваленко, Павел Орлов, Василий Адонкин, Петр Сгибнев находили время, чтобы поделиться своим боевым опытом с Петром. На первое боевое задание Коломиец шел спокойно, чувствуя локоть фронтовых друзей.

Вернувшись из госпиталя в родной полк, я встретил Коломийца. Наша встреча была теплой и радостной. В тот же день Петр рассказал мне о своем первом воздушном бое. Говорил с жаром, словно все это произошло сегодня…

В то утро тяжелые серые тучи низко висели над аэродромом. Погода явно не благоприятствовала полетам.

— Разрешат ли вылетать? Наверное, нет! — с тревогой говорили летчики. Они стояли у самолетов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

И техники, которые не жалели своих сил, старательно готовя к вылету боевые машины, тоже беспокоились:

— Неужели полет отменят?

Наша разведка донесла, что вражеская авиация готовится бомбить советские наземные войска. Поступил приказ командования: «Истребителям отразить в воздухе этот налет». Но погода, как назло, сильно ухудшилась, и новый приказ гласил: «Отставить боевой вылет».

— Сам понимаешь, какое у меня было настроение… Ведь в этот вылет я должен был получить боевое крещение. Я так ждал этого часа! — рассказывал Петр. — Я уже в отчаяние начал приходить. Все! Не полетим! И вдруг слышу: командир группы Петр Сгибнев, разговаривая с кем-то по телефону, спросил: «Разрешите? Не растеряемся!..»

Закончив разговор, Сгибнев несколько секунд стоял в задумчивости, потом решительно, крупными шагами направился к своему самолету. Техник самолета выбежал за ним и громко спросил на ходу: