Вид наших новых пассажиров вызвал у меня желание еще раз посмотреть на них, и я отправился на кормовую часть.
Зрелище было потрясающим!
Пробило уже одиннадцать часов вечера. Сигнальный фонарь тускло освещал полубак, где вповалку лежали и сидели почти друг на друге около сотни негров, мулатов, китайских кули, детей и взрослых. Из этого переплетения туловищ, рук и ног, прикрытых грубой материей, выглядывали черные лица с блестящими глазами и обезьяньими челюстями. Эта копошащаяся живая груда на все лады визжала, кричала, улюлюкала, осыпая друг друга тумаками, затрещинами и шлепками. Постепенно все утихомирилось и приобрело вид однородной застывшей массы, издававшей чудовищный храп и распространявшей ужасный запах, перекрывавший аромат машинного масла.
Несмотря на усиливающуюся жару, я спал беспробудным сном до 9 часов утра, что случалось со мной довольно редко.
Я решил поближе познакомиться с капитаном. К счастью, первое приятное впечатление полностью подтвердилось.
Капитан Куп был еще довольно молодым мужчиной, среднего роста, широкоплечим, с изящными тонкими пальцами, седеющей головой и небольшой аккуратной бородкой. Особенно запоминались глаза — черные, проникновенные, с необыкновенно цепким энергичным взглядом, придававшим всему его облику выражение мужественности и силы. Как и его коллега, капитан Элиар, он был человеком светским и принадлежал к лучшей части высшего общества, которая дорожит не столько своей родовитостью, сколько честью. Его профессиональная репутация, как и репутация капитана «Лафайета», считалась непререкаемой.
Но как же отличались условия, в которых трудились эти два капитана одинакового общественного положения и заслуг! Если экипаж «Лафайета» состоял из людей исключительных, из представителей морской элиты, прекрасно знающих свое дело и ставящих законы дисциплины на море превыше всего, то команда «Сальвадора» была набрана в основном из негров и мулатов Мартиники и Гвианы и отличалась ленью, нерасторопностью и недобросовестностью… — так что в результате дипломированным офицерам приходилось буквально разрываться на части: выполнять работу матросов, то есть драить палубу, выбирать якорную цепь и травить шкоты. Негодяи-матросы продолжали при этом бездельничать. Мне самому приходилось не раз видеть, как человек семь матросов, уцепившись за лопарь[33] лебедки, пытались опустить шлюпку на шлюпбалку[34], восьмой же, сидя на банке, кричал изо всех сил и отбивал руками ритм, подбадривая товарищей.
Четыре матроса-европейца справились бы с той же работой лучше и быстрее, чем восемь этих лентяев, работоспособность которых не уступала их отвратительной нечистоплотности.
Три дня и три ночи капитан не сходил с мостика и, естественно, изнемогал от усталости.
С пяти до восьми часов утра мы проходили мимо целой группы больших и малых островов, принадлежащих Англии. Это были Гренада и Гренадина. И хотя берега были очень красивы, я не мог побороть сон, чтобы выйти на палубу и полюбоваться пейзажем, ибо не часто сон у меня бывает спокойным и крепким, так что грех было не воспользоваться возможностью отоспаться. После сна — очередное принятие тошнотворной пищи. Однако эта неприятная процедура уже не могла испортить настроение пассажиров. Встретившись, как обычно, на палубе, мы весело перебрасывались шутками и оживленно беседовали. Сигнальщик известил нас о близости маяка у входа в бухту Порт-д’Эспань (или Порт-оф-Спейн, как звучит по-английски название столицы Тринидада).
Из-за густой завесы облаков медленно выплывала луна. Эта тропическая ночь своим спокойствием и великолепием напоминала ночь где-нибудь в Италии. При свете подвешенной к гику[35] лампы я с удовольствием изучал прекрасную книгу полковника Юнга, которую при отъезде получил от моего замечательного друга, издателя Шарпантье.
Комиссар Бондервет листал томик Мюссе, и я слышал, как он тихо декламировал его стихи:
Браво, дорогой друг, стихи очень соответствуют обстановке!
Вдруг в установившейся тишине прозвучал веселый звонкий голос с характерным марсельским акцентом. Он, несомненно, принадлежал господину Боннефуа, помощнику интенданта, чиновнику с четырьмя нашивками:
— Кстати, может кто-нибудь сказать, какая разница между колокольней и i?
Установилась гробовая тишина. Все мучительно думали, стараясь найти ответ.
Комиссар Боннефуа ликовал, смеясь над нашим невежеством.
— I — это гласная, а колокольня — место, где звонят…
…В пять часов утра после хорошего сна, которому не смогли помешать воспоминания об этом «сверхостром каламбуре», я обнаружил, что наш корабль подошел к Тринидаду.
Мы стали на якорь в большой бухте, в желтоватых водах которой находилось около тридцати торговых кораблей, парусников и пароходов.
О Тринидаде рассказывали много интересного, и теперь мы могли убедиться в этом сами.
Множество шлюпок уже направлялись к нашему кораблю. В одну из них спустились господин и госпожа Б., Ван Мюлькен и я, и за скромную сумму в один шиллинг нас доставили на берег.
Оказавшись на набережной, мы сразу же были поражены великолепием зданий. Но восхищение не помешало нам вспомнить о более прозаическом — а именно, о еде. И мы направились по Марин-сквер к «Отель де Франс» в надежде заказать хороший обед.
Там нас с распростертыми объятиями встретила хозяйка заведения мадам Жизен, уроженка города Кольмара. С болью в сердце покинула она родной край после аннексии Эльзаса. Излишне говорить о радости и волнении этой прекрасной женщины. Мы говорили о Франции, об Эльзасе. Я рассказал ей о своих студенческих годах, проведенных в Страсбурге. Мы не могли не вспомнить о Виссамбуре и Рейхсгофене[36], так как я лично присутствовал при этих печальных событиях. Мадам Жизен плакала, слушая меня.
Я очень пожалел, что отсутствует ее зять, господин Адольф Шох, уже три недели находящийся в Кайенне.
Обед был заказан на двенадцать часов дня. Сейчас же было всего восемь. Мы решили нанять экипаж, чтобы за три часа осмотреть побольше достопримечательностей.
Сотни южноамериканских ястребов, облезлых и плешивых черных хищников, спокойно расхаживали с фамильярностью домашних уток по берегам речки. С незапамятных времен эти достойные птицы взяли на себя заботу о чистоте города, так что здесь не было никакой необходимости заводить дворников или чистильщиков улиц. Желудки этих особей не знают гастрономических предрассудков и без труда переваривают все.
В результате груды мусора таяли, как масло на раскаленной сковородке. Ястребы по праву пользуются любовью и уважением жителей, их безопасность гарантируется полицией: ведь с помощью этих уважаемых созданий отбросы превращаются в полезные удобрения.
Завидев нас, птицы лениво, тяжело взлетели и расселись на манговых деревьях, что украшают Марин-сквер.
Мы направились к дворцу губернатора, расположенному на другом конце города, у подножия гор. Мимоходом наше внимание привлекло здание почты, красивое и удобно расположенное. Перед его фасадом мы увидели застекленные шкафчики с почтовыми конвертами. Они предназначались для знатных людей города, имена которых были обозначены на всех ящиках. Таким образом получатель мог сам лично, не теряя времени, увидеть, есть ли для него корреспонденция.
Мы продолжали прогулку в карете не спеша, ибо наша главная задача состояла в том, чтобы побольше увидеть и получше рассмотреть.
33
Лопарь
— элемент судового такелажа, конец всякой снасти, за который тянут.34
Шлюпбалка
— железная балка изогнутой формы, служит для подъема на корабль и спуска на воду шлюпок.35
Гик
— горизонтальная балка, передним концом подвижно укрепленная в нижней части мачты и идущая по направлению к корме; служит для растягивания нижней кромки паруса.36
Места первых ожесточенных боев в период франко-прусской войны 1870–1871 годов.