— Мы — Пишущая Братия! — провозгласила дама властным и пронзительным тоном, подобно императрице, обращающейся к простолюдинам, и посмотрела на Элоизу. — Больше столетия мы сохраняли в нашем избранном кругу традиции истинно художественного творчества в надежде, что когда-нибудь чудовищные машины, поработившие дух нации, будут уничтожены и литературные традиции вернутся к их единственным и верным друзьям — самоотверженным любителям чтения. На протяжении многих лет мы жестоко поносили ваш союз за то, что он способствовал мерзкому замыслу превратить металлических монстров в наших духовных наставников. И теперь мы хотим выразить вам свою признательность за мужество, с которым вы уничтожили словомельницы, тиранившие человечество. Посему я вручаю вам знак нашего уважения. Паркинс!

Сверкающий робот, зримо воплотивший в себе несметные богатства своей хозяйки, сдернул шелковое покрывало, открыв взглядам присутствующих зеркально отполированную золотую статуэтку обнаженного юноши, вонзающего обоюдоострый меч в основание поверженной словомельницы.

— Узрите! — возопила дама. — Это — творение Георгия Снеллигрю, задуманное, отлитое и отполированное в течение одного дня! Основанием для него служит полное собрание литературной продукции Пишущей Братии за последнее столетие. Эти миниатюрные светильники мысли, скрытые в пастельных обложках, покрытых алмазной пылью, хранили пламя литературы в мрачную эпоху машин, отныне и навсегда канувшую в Лету. Вы видите перед собой тысячу семьсот томов наших бессмертных стихотворений!

Как будто специально выбрав этот момент, Сюзетта, виляя бедрами, внесла в зал хрустальный бокал с белой жидкостью, над которым на два фута вздымался язык синего пламени, и поставила его перед Гомером. Затем она на мгновение накрыла бокал серебряным подносом. Пламя тотчас погасло, и вокруг распространилось отвратительное зловоние жженого казеина.

Бойкие бедра Сюзетты вычертили последнюю завитушку, и она громко объявила:

— Пожалуйста, мсье! Ваше огненное молоко самой высокой температуры!

Флэксмен и Каллингхэм сидели рядом в своем наспех прибранном кабинете.

Джо Вахтера, подметавшего всю ночь без передышки, отправили спать. Теперь он храпел на раскладушке в мужском туалете, сунув под подушку свой скунсовый пистолет. Там же покоился брикет «Антивонина», предусмотрительно доставленный Зейном Гортом. Зейну и Гаспару, прибывшим на дежурство с восходом солнца, было приказано уложить Джо, а потом проверить противовзломные устройства складов, где хранились бесценные теперь запасы свежесмолотых книг.

Партнеры были одни. Наступил тот блаженный час делового дня, когда неприятности еще не начались.

Однако Флэксмен тут же его испортил.

— Калли, — уныло протянул он, — я знаю, что нам удастся уломать эти серебряные яйца с мозгами, но при мысли об этой затее у меня по коже бегают мурашки!

— Расскажи мне, почему, Флэкси, — вкрадчиво произнес Каллингхэм. — Кажется, я начинаю догадываться.

— Дело в том, что мой дражайший родитель воспитал во мне просто комплекс по отношению к этим яйцевидным мудрецам. Настоящую фобию, да-да, Калли! До сих пор я сам не представлял, как я их боюсь! Видишь ли, Калли, папочка рассматривал опеку над яйцеглавами как священный долг, возложенный на весь род Флэксменов. Мы были в его глазах кем-то вроде наследственных яйцехранителей. Наподобие древних английских родов. Скажем, где-то в глубоком подвале старинного замка спрятана древняя корона первых английских королей, которую охраняет чудовищная жаба. Или не корона, а бессмертный дядюшка, сошедший с ума во времена крестовых походов. Каждое полнолуние он покрывается чешуей и требует крови невинной девушки. Или какая-то помесь короля и дядюшки. В самом глубоком подвале обитает законный английский король, заточенный туда во время крестовых походов, но только он превратился в отвратительную жабу и, когда ему взбредет в голову, требует бочку крови девственниц. Но, как бы то ни было, члены этого рода поклялись охранять и оберегать это сокровище, или монстра, на веки вечные, и когда старшему сыну исполняется тринадцать лет, отец посвящает его в ужасную тайну и обучает куче ритуальных вопросов и ответов вроде: «Что кричит в ночи?» — «То, что Мы храним!» — «Что Мы должны дать Ему?» — «То, что Он пожелает!» — «Чего же Он желает?» — «Крови!» — и так далее. Калли, ты меня понимаешь?

— Вроде понимаю, — осторожно пробормотал тот.

— Короче говоря, мой дражайший родитель относился к своему долгу опекать яйцеголовы именно так. Уже с трех лет я чувствовал, что над нашей семьей нависло какое-то проклятье. Отец не мог даже видеть куриные яйца, не говоря уже о том, чтобы есть их. Серебряные ложки и другие изделия из серебра были изъяты из нашего обихода. Однажды в ресторане робот подал отцу вареное яйцо в серебряной подставочке, так его чуть удар не хватил. А эти таинственные телефонные разговоры с какими-то Яслями! И, что еще хуже, он был крайне нетерпелив. Какие там тринадцать! — мне еще и девяти лет не было, когда он потащил меня в Ясли и познакомил там со всей компанией. Сначала я подумал, что серебряные яйца — это какие-то мыслящие роботы, но когда отец рассказал мне, что там, внутри, самый настоящий живой человеческий мозг, меня стошнило. Я почувствовал себя так плохо, что едва не умер на месте. Отец был человеком старой закалки и заставил меня пройти все до конца. Одна яйцеголова сказала мне: «Мальчик, ты поразительно похож на моего маленького племянника, который умер сто лет назад, когда ему было восемьдесят восемь». А другая засмеялась загробным голосом: «Хе! — хе! — хе!» — и прошипела: «А хочешь сюда, ко мне, сынок?» Поверь, после этого мне снилось каждую ночь, будто я лежу в постели и тут вдруг дверь неслышно открывается, в комнату влетает серебряное яйцо, а глаза у него — как раскаленные уголья…

И тут дверь кабинета начала медленно открываться.

Флэксмен скорчился в своем кресле, закрыл глаза, и его стала бить легкая, но вполне ощутимая дрожь.

На пороге стоял робот, весь усеянный мельчайшими оспинками.

— Кто ты, любезный? — невозмутимо спросил Каллингхэм.

— Электрик, сэр, — чуть замешкавшись, ответил робот, поднося правую клешню к своему коричневому квадратному черепу.

Флэксмен открыл глаза.

— Раз так, сейчас же исправь электрозамок в этой двери! — рявкнул он, приходя в себя.

— Будет исполнено, сэр! — ответил робот, еще раз лихо козырнув. — Как только закончу с эскалатором, сэр, — и он скрылся за поспешно захлопнутой дверью.

— Очень странно! — промолвил Каллингхэм. — Если бы не гнусные оспинки, я принял бы этого робота за Каина Бринкса, автора цикла «Мадам Иридий». Он конкурент нашего Зейна Горта, а раньше служил рассыльным в байке. По-видимому, эта модель встречается чаще, чем я ожидал. Ну, за дело. Итак, Флэкси, ты утверждаешь, что не переносишь яйцеголовы, а ведь вчера ты здесь весьма браво держался при Ржавчике.

— Это верно, — уныло протянул Флэксмен, — но если бы ты знал, чего мне это стоило! Ведь я надеялся, что все будет очень просто: «К следующему четвергу нам требуется тридцать захватывающих, остросюжетных, гипнотично-приключенченских романов!» — «Будет сделано, мистер Флэксмен!» А если нам придется вести с ними переговоры, уламывать их, просить…

И дверь снова медленно приоткрылась.

На этот раз Флэксмен сдержался и не полез под стол, хотя было видно, что он очень испуган.

Коренастый мужчина с синеватыми щеками, в комбинезоне защитного цвета посмотрел на издателей и произнес:

— Компания электроосвещения и электроснабжения. Произвожу профилактический ремонт. У вас сломан электрозамок. Устраним.

— Этим замком собирался заняться робот, ремонтирующий эскалатор, — ответил Каллингхэм, внимательно глядя на мужчину в комбинезоне.

— Я не видел там никакого робота, — ответил тот. — Если хотите знать, все роботы — либо жестяные плуты, либо жестяные бездельники. Только вчера мне пришлось выгнать одного. В рабочее время нализался казенного электричества, как последняя свинья! Успел набрать пятьсот амперчиков, не меньше! Через пару недель допьется до белого каления, если будет продолжать в том же духе.