Чтобы дойти до своей комнаты, он должен был пройти по коридору. Люси была еще одета. Ей вдруг пришло в голову, что она может выскользнуть в коридор, сказать ему, что уезжает завтра и что их столь необычные отношения заканчиваются.

Остается неясным, смогла бы она так поступить или нет. В самый критический момент дверь мисс Бартлетт отворилась, и раздался ее голос:

— Мистер Эмерсон! Можно вас на два слова в гостиную?

Вскоре Люси вновь услышала их шаги, и мисс Бартлетт сказала:

— Спокойной ночи, мистер Эмерсон.

Единственным ответом ей было его тяжелое усталое дыхание. Дуэнья выполнила свою работу.

Люси не смогла сдержать слез:

— Это неправильно! Нельзя так! Нельзя все решать за меня! О, как я хочу быстрее стать взрослой!

Мисс Бартлетт постучала по стене:

— Немедленно ложись спать, дорогая. Нужно как следует отдохнуть перед дорогой.

Утром они уехали в Рим.

Шторы на французских окнах гостиной в Уинди-Корнер были задернуты, чтобы защитить новый ковер от августовского солнца. Это были тяжелые шторы; они свисали до пола, и свет, проникая сквозь них, становился приглушенным и рассеянным. Поэт, если бы он находился в гостиной, мог бы воскликнуть: «Жизнь, словно витражами крытый купол!»[6] — или сравнил бы шторы с воротами шлюза, удерживающего могучий поток, струящийся с небес. Снаружи разливалось сияющее море; внутри сияние, хотя и видимое, было ослаблено до меры, сообразной с возможностями человека.

В комнате находились два в высшей степени милых существа. Одно — юноша девятнадцати лет — изучало компактное руководство по анатомии и время от времени бросало взгляд на кость, лежавшую на пианино. Иногда юноша принимался раскачиваться на своем стуле, пыхтеть и стонать, поскольку день был жарким, шрифт в книжке исключительно мелким, а изображенный там человеческий скелет — страшным. Его мать, которая трудилась над письмом, зачитывала пространные фрагменты того, что она уже написала, а в перерывах между письмом и чтением вставала и, подойдя к окну, раздергивала на мгновение шторы, проливая на ковер ручеек солнечного света. Сделав это в очередной раз, она сообщила, что они всё еще находятся там.

— Они — везде! Где их только нет! — сказал юноша, это был Фредди, брат Люси. — Меня уже тошнит от всего этого.

— Ради бога, выйди тогда из моей гостиной, — воскликнула миссис Ханичёрч, которая пыталась отучить своих детей от сленга, делая вид, что понимает их фразы буквально.

Фредди не сдвинулся с места и не ответил.

— Я полагаю, все движется к финалу, — заметила миссис Ханичёрч, которой хотелось узнать мнение сына по поводу сложившегося положения, но не хотелось его об этом просить.

— Давно пора.

— Я рада, что Сесиль вновь делает ей предложение.

— Это уж третий заход, верно?

— Фредди! Как можно быть таким грубым?

— Я не собирался быть грубым, — ответил Фредди и добавил: — Я просто думаю, что Люси могла бы разобраться с этим еще в Италии. Не знаю, как это заведено у девушек, но если бы она тогда сказала «нет» достаточно ясно, не нужно было бы повторять уже здесь. От этого всего я чувствую себя — я не могу объяснить — так неловко.

— Неужели, дорогой? Как интересно!

— Я чувствую… — проговорил Фредди. — А, не обращай внимания…

И отвернулся к своей работе.

— Послушай, что я написала миссис Виз, — сказала миссис Ханичёрч. — Я написала так: «Дорогая миссис Виз!..»

— Да, мама, ты мне читала. Очень хорошее письмо.

— Я написала так: «Дорогая миссис Виз! Сесиль только что спросил моего согласия, и я была бы счастлива, если бы Люси приняла его предложение. Но…»

Миссис Ханичёрч остановилась и сказала сыну:

— Забавно, что Сесиль вообще спрашивал моего согласия. Он ведь всегда был противником условностей, считал, что родители не должны вмешиваться ни во что, и все такое прочее. А теперь, оказывается, без меня никак.

— И без меня.

— Тебя?

Фредди согласно кивнул.

— Что ты имеешь в виду?

— Он спросил и моего согласия.

— Что за странный человек! — воскликнула миссис Ханичёрч.

— Но почему? — спросил ее сын и наследник. — Почему это я должен быть в стороне?

— Да что ты понимаешь в Люси, да и вообще в девушках? И что ты ему сказал?

— Я сказал Сесилю: «Поступай как хочешь, это не мое дело».

— Какой достойный ответ! — воскликнула миссис Ханичёрч, хотя ее собственный ответ, пусть и иной по форме, был столь же пустым.

— Проблема вот в чем… — начал было Фредди, но снова принялся за работу, так и не решившись высказаться до конца.

Миссис Ханичёрч снова подошла к окну.

— Фредди, — сказала она. — Ты обязан посмотреть. Они все еще там.

— На твоем месте я бы не стал подглядывать.

— Подглядывать? Разве я не могу посмотреть в свое собственное окно?

Но она все-таки вернулась к бюро, по пути заглянув в книгу, которую читал сын.

— Все еще триста тридцать вторая страница? — спросила она, впрочем, не ожидая ответа.

Фредди фыркнул и перевернул сразу две страницы. Некоторое время мать и сын молчали. А совсем рядом, за шторами, шел и никак не мог закончиться длинный разговор.

— Проблема вот в чем. — Фредди нервно сглотнул. — С этим Сесилем я влетел хуже некуда. Ему было мало моего «согласия», то есть когда я сказал, что это не мое дело; так вот, ему мало этого. Он хотел удостовериться, что от счастья у меня снесло голову. То есть практически это выглядело так: «Разве не чудесно для Люси и для Уинди-Корнер то, что я на ней женюсь?» И он ждал от меня подтверждения; сказал, что это придаст ему уверенности.

— Надеюсь, ты дал правильный ответ?

— Я сказал «нет», — ответил Фредди, скрипнув зубами. — В общем, попал как кур в ощип. У меня выхода не было. Я должен был сказать «нет». Зачем он меня спрашивал?

— Нелепо и глупо! — воскликнула миссис Ханичёрч. — Ты думаешь, ты такой искренний и правдивый, а на самом деле это все гнусный обман. Ты что, предполагаешь, что человек, подобный Сесилю, обратит хоть малейшее внимание на то, что ты говоришь? Надеюсь, он надрал тебе уши. Как ты смел такое сказать?

— Да успокойся ты, мама. Я должен был сказать «нет», потому что я не мог сказать «да». Я постарался обратить все в шутку, и Сесиль тоже смеялся, а потом ушел, и я думаю, что все будет нормально. Хотя я и сплоховал. Ну ладно, мама, давай помолчим, кое-кому тут нужно поработать.

— Нет! — сказала миссис Ханичёрч с видом человека, принявшего наконец решение. — Я молчать не стану. Ты знаешь, что произошло между Сесилем и Люси в Риме, ты знаешь, зачем он здесь, и тем не менее ты намеренно оскорбляешь его и пытаешься выставить из нашего дома.

— Да нисколько! — умоляющим тоном произнес Фредди. — Я только дал ему понять, что он мне не нравится. Я не испытываю к нему ненависти, но он мне не нравится. Что меня беспокоит, так это то, что он расскажет об этом Люси.

Он мрачно посмотрел на шторы.

— А вот мне он нравится, — сказала миссис Ханичёрч. — Я знакома с его матерью. Он добрый, умный, богатый. Он из хорошей семьи. О, не нужно пинать фортепиано! Он из хорошей семьи, и, если хочешь, я произнесу это снова и снова: из хорошей.

Она сделала паузу, словно репетируя свою хвалебную речь, и добавила:

— И у него отличные манеры.

— Да он мне нравился — до последнего времени. Но он испортил Люси ее первую неделю дома; примерно то же самое говорил мистер Биб, хотя он и не знал про все.

— Мистер Биб? — переспросила миссис Ханичёрч, пытаясь скрыть свой интерес. — А причем тут мистер Биб?

— Ты же знаешь, как шутит мистер Биб — никогда не знаешь, что он имеет в виду. Он сказал: «Мистер Виз — идеальный холостяк». Очень остроумно. Я спросил его, что он имеет в виду, и он ответил: «Ему, как и мне, лучше держаться подальше». Больше я из него слова не вытянул, но потом задумался. Как только Сесиль стал обхаживать Люси, он перестал быть приятным и милым… я не могу объяснить это.