Стан русских воинов сразу ожил. Резкие крики воевод подняли всех на ноги. Каждый торопливо натягивал на себя латы или кольчугу, привязывал поножи, надевал подшлемник и шлем, хватал оружие - лук, копье, меч, становился в свой ряд. Не успели половцы преодолеть и половины пути, как русичи уже перегородили перешеек плотным живым валом.
Впереди в два ряда стали копейщики, сильные, ловкие гридни, каждый из них имел кроме лука и меча длинное копье и короткие копья-сулицы для метания. За ними выстраивались мечники, а затем - в три ряда - стрельцы из луков. В тылу отроки держали за поводья осёдланных коней.
Князь Владимир в окружении наиболее опытных мужей стоял позади стрельцов. Под рукой, в своём запасе, оставил два конных стяга на случай вражьего прорыва. Бояре и воеводы заняли свои места в боевых лавах.
Все замерли в ожидании.
Меж тем половцы приближались. На большой хоругви Кобяка извивался длинный золотистый дракон с разинутой красной пастью, из которой вырывалось пламя. Над ордой развевались многочисленные бунчуки.
Половцы двигались теперь не полумесяцем, не клином, а лавой. Глухо гудела и стонала земля. Тяжёлая туча пыли поднялась высоко в небо, солнце потускнело, стало сердито-кровавым, чужим, неприветливым. С гиком, свистом, визгом мчалась огромная орда на русский стан.
Напряжённая тишина зависла над замершими дружинами. Страшная сила летела на них, как буря, как вихрь, как смерч, который всё уничтожает, сметает на своём пути. Чьё сердце не дрогнет от одного только неистового вида, от грома копыт, сотрясающих землю, от храпа и тяжкого дыхания тысяч коней, от вида диковинных чудовищ, что как живые извиваются над ордой на её хоругвях?..
Владимир Глебович выбрал себе новое место посреди войска - между рядами мечников и стрельцов. Стрельцы ждали его знака, чтобы в несущуюся лавину враз послать свои смертоносные стрелы.
Князь был прирождённым воином. Он с детства держал меч в руке и вместе с князем Глебом, своим отцом, не раз ходил, как и другие княжичи, в походы в степь или на князей-соперников. Владимир издавна привык к посвисту стрел и звону мечей, хорошо знал воинское мастерство, владел им и не чувствовал страха в бою, потому что не ведал страха перед смертью. Глядя, как мчатся на него и его войско объединённые орды приднепровских половцев, он думал не о возможной гибели или ранении, ни о юной княгине Забаве, ожидающей его в далёком Переяславле, а о том, когда же наконец нападающие окажутся на оборонной полосе, изрытой ямками, когда они начнут падать. И начнут ли? Если нет, то и он сам, и его дружина обречены на гибель…
Тёмная лавина половцев накатывалась быстро, зловеще. Видны уже лица всадников, их оскаленные от ярости и страха рты, их островерхие войлочные колпаки, отороченные мехом, вытянутые в стремительном беге тонкие потные шеи коней. И над всем этим - синеватый блеск сабель и дикий не затихающий визг: «И-и-и, а-а-а!..»
Владимир Глебович напрягся, поднялся на стременах, левой рукой держа повод коня, а правой сжимая рукоять меча. Ещё минута-другая… Ещё мгновение…
Передний ряд степняков, не подозревая об ожидающей их опасности, со всего разгона ворвался на приготовленную для их лошадей западню. Первые десятки всадников вместе с конями внезапно повалились на землю. Потом начали падать и другие. И те, чьи кони продолжали попадать в ямки, и те, которые налетали на них…
«Началось!» - подумал с радостью Владимир и поднял высоко над головой меч.
По этому знаку лучники мгновенно выпустили разом сотни стрел, и почти каждая из них нашла свою жертву.
Крики, ругань, вопли боли и отчаяния взмыли над ордой. Передние, падая, попадали под копыта несущихся за ними коней, а те, кто скакал сзади, всё напирали и напирали. Выдумка князя Владимира обернулась для нападающих большими жертвами и потерями, а главное, половцы были задержаны в предполье, в полусотне шагов от переяславских дружин, и их стремительная атака, которая могла всё снести на своём пути, вдруг оборвалась, захлебнулась. Уже не десятки, а сотни вражьих воинов вместе с конями валялись на земле и корчились от нестерпимых мук, а по ним продолжали мчаться другие и тоже падали, увеличивая завал из живых и мёртвых - лошадиных и людских - тел.
Однако значительной части нападающих посчастливилось перемахнуть через неширокую оборонную полосу. Их встретили метатели сулиц. Журчали в воздухе острые сулицы, ощетинились длинные пики и рогачи. В ход пошли мечи.
То тут, то там завязывались рукопашные схватки.
И всё же стремительного, мощного, ошеломляющего удара, на что надеялся Кобяк, у половцев не получилось. Они были остановлены нежданной преградой, смешались, растерялись, утратили боевой порыв…
Завал, в котором барахтались покалеченные кони и люди, рос и мешал остальным с ходу ударить по русским дружинам…
В то время, когда Кобяк послал свои отборнейшие полки в атаку, дружины киевских князей приблизились к Орели. Славута взял левее и пошёл вдоль реки в обход Кобяка, князь Рюрик поспешил сделать это справа, а великий князь Святослав повёл свою рать прямо к броду, на выручку Владимиру.
Однако прежде, чем перейти Орель, и Славуте, и Рюрику довелось встретиться с ханами Бараком и Ексной, которые, не найдя русских засадных стягов, так как те ещё с утра присоединились к Владимиру, бестолку рыскали по пойме в поисках противника.
Сторожа Славуты первой заметила орду Барака. Усталые половецкие воины, а их было около тысячи, медленно ехали вдоль Орели. Когда на ближайших холмах объявились русские воины, хан Барак, подумав, что перед ним всего засадный полк, решительно бросился в атаку, но очень поздно понял свою ошибку. На него со всех сторон мчались полки княжеских войск.
- Назад! - завопил он, первым разворачивая коня.
Но бежать было некуда.
Позади вязкое болото, глубокий разлив. Застигнутые в этой западне половцы заметались, как загнанные звери. Одни сдавались сразу, решив, что лучше полон, откуда рано или поздно можно выкупиться, чем верная смерть. Другие вместе с конями завязли в трясине, и киевляне хватали их и вытаскивали на сухое место, где связывали по десятку, чтобы не разбегались, третьи с отчаянием обречённых оборонялись. Таких рубили беспощадно.
Хан Барак, хлипкий, костлявый, желтолицый, не захотел умирать и, когда перед ним выросла грозная фигура киевского гридня Кузьмищи, бросил саблю наземь и скрестил перед собою руки - вяжи, мол. Кузьмище стянул его с коня.
- А-а, попалась птица-синица! Неужто хан? - и сорвал с шеи полонённого золотую цепочку с серебряной пластинкой, на которой был изображён трёхголовый дракон.
- Хан Барак, - кисло ощерился тот.
- Барак так Барак, - согласился Кузьмище и, достав из-за пояса прочную верёвку, связал хану руки…
Не прошло и часа, как от орды Барака не осталось и следа. Путь за Орель был свободен. Оставив сотню молодых гридней стеречь полон, Славута перевёл полк на противоположный берег реки и быстро двинулся на запад, откуда доносился шум битвы. Он торопился не без оснований, считая, что Владимир держится из последних сил.
Владимиру пришлось пережить горькие минуты. Разъярённый потерями и неожиданной задержкой, Кобяк сам повёл орду на русские лавы. Он удачно пробился сквозь завалы в предполье. За ним ринулись многочисленные половецкие отряды и крепко вцепились в переяславцев.
Бой закипел, заклокотал по всему полю. Скрежет мечей и сабель, конский топот, крики, брань и боевые клики воинов, стоны и вопли раненых и умирающих, треск копий - всё гудело и ревело, будто на это небольшое поле собрались туры со всей неоглядной степи.
Заметив, как под натиском Кобяка подались назад его воины, Владимир с двумя стягами поскакал туда и с ходу ударил половцам в левое крыло.
Рубился он яростно. Его сильный конь, выхоженный лучшими конюшими князя на переяславских полях, расталкивал грудью низкорослых половецких коней, и князь без устали рассекал своим длинным мечом деревянные шлемы степняков - только щепки, обагрённые кровью, летели.