Оба были задумчивы и грустны: мысленно прощались перед далёкой и опасной дорогой, которая завтра утром ждала князя и его воинов. Вернётся ли он к ней? Будут ли они снова вместе?

Долго в гриднице Владимира стояли шум и гам, распевались песни, велись неторопливые беседы. Долго ещё гости пили, ели и снова пили, пока Игорь не прикрыл свой кубок рукой, когда чашник хотел его наполнить. Никто этого не заметил, кроме Славуты. Старый певец недаром всю жизнь провёл рядом с князьями - хорошо изучил каждый княжеский жест, каждый взгляд. И теперь сразу понял, что Игорь хочет остановить, закончить пиршество, так как сам устал и княгиня устала, да и юный князь Владимир сидел истомлённый, грустный. Славута отложил в сторону гусли, поднялся и громко сказал:

- Братья, пора и честь знать! Воздадим князю Владимиру искреннюю благодарность за хлеб, за соль, за мёд и пиво, за усладу и веселье да на прощанье споем ему песню.

И он широко раскинул руки, призывая всех присоединиться к его голосу:

Все встали, и гром сильных голосов сотряс стены, всколыхнул потолок, вырвался сквозь открытые двери на волю; громкое эхо покатилось с горы вдоль широкой долины Сейма:

Юный Владимир стоял смущённый и счастливый. Это же он месяц-князь! Это же про него поют все! Мог ли он чувствовать, мог ли ведать, какой пророческой станет для него эта прекрасная песня Славуты?!

Тревожным и печальным был прощальный вечер в Вербовке. Все мужчины и отроки, кто только мог владеть оружием, шли в княжье войско. Поскольку дорога на восток, в Половецкую степь, вела мимо их села, воевода позволил им переночевать эту ночь дома, а рано-рано поутру всем вместе ждать на дороге князей - Игоря и Владимира.

Ждан договорился с братом Иваном провести этот вечер вместе. Как только смерклось, пошли к нему. Мать и Любава взяли с собой зажаренную ими дрофу, пойманную накануне Жданом в силок, десяток ржаных пирожков с сушёными грибами да глечик хмельного берёзового сока, что успел перебродить.

Варя тоже приготовила к столу все, что имела. Длинная зима съела запасы, потому и тут было не густо: какой-то тёмный, едва пропечённый корж, чугунок рыбной ухи, миска гречневой размазни да кувшин узвару из кислиц, груш и калины. Но и это казалось им пиршеством.

Когда сели к столу, Иван, как старший и хозяин хаты, разлил всем в кружечки берёзовый сок, а в маленький чугунок положил несколько ложек размазни и поставил в красный угол - домовикам.

Перекрестив стол и еду на нём, сказал:

- Во имя Отца и Сына и Святого Духа!… Чтобы всем нам собраться снова после похода да отгулять вашу, Ждан и Любава, свадьбу! А то - как же оно? Уже и поминки справили по дедусе Любавы, и все посты прошли, а вы всё чего-то ждёте… Все соседи уже спрашивают, когда же?

Ждан печально улыбнулся.

- Всем не терпится?… Вот вернусь из похода - поженимся… Недолго осталось… Правда, Любава?

Девушка зарделась. На глазах у неё навернулись слезы. Ей стало страшно от одной мысли - вдруг Ждан не вернётся. Куда ей тогда деваться? У кого приютиться?

- Правда, Жданко, - промолвила тихо. - Я так стану тебя ждать! Возвращайся поскорей! Ведь без тебя…

В её последних словах прозвучала такая безысходная тоска, что душу у Ждана сковал ледяной холод. А ну как он не вернётся? Что ей здесь в Вербовке, среди чужих для неё людей, делать?

Видимо все подумали то же самое, и над столом повисла гнетущая тишина. Потом все вместе принялись за еду.

Маленький Жданчик быстро насытился и принялся шалить: то толкнёт Настуню ложкой под бочок - и та от обиды заплачет, то потянет кота за хвост - и тот дико заверещит на всю хату, то рогачом ткнёт в угол за печь, где в старом решете сидит квочка…

- Вот как возьму веник! - прикрикнула на него мать и шлёпнула ладонью по спине.

Жданчик захныкал, исподлобья поглядывая на взрослых и искренне не понимая, почему вдруг мама на него рассердилась. Потом прильнул к стрыю.

Ждан приласкал его, посадил к себе на колени.

- Не нужно шалить, Жданчик, а не то услышит злой баба-ага[92] и заберёт тебя в кожаный мешок и повезёт за тридевять земель… Аж в половецкие степи!

Глазки у малыша заблестели: послышались слова из сказок, которых так много знал стрый.

- А кто такая баба-яга? - спросил племянник, сразу переиначив непонятное ему слово «баба-ага» на знакомое - баба-яга.

- Не баба-яга, а баба-ага, - поправил его Ждан, улыбаясь сообразительности мальчика.

- Расскажи, стрый, расскажи сказочку про бабу-ягу! - стал просить Жданчик.

- Это не сказочка, а быль-былица, то что вправду было, - пояснил Ждан. - Так вот, слушай… Жила-была когда-то у меня и у твоего папани сестрица Настя… Настуня… Такая красивая, умная, бойкая, но непослушная. Всё норовила меня или твоего папу, то есть своих братиков, прутиком стегануть, за чуб дёрнуть, кота за хвост потянуть, как ты, или квочку с гнезда согнать… Вот и доигралась!… Однажды налетел на наше село баба-ага - хан половецкий со своей злой ордой. Много людей убил, село спалил, а меня, твою бабушку Якилину и дедушку с Настуней связал и потянул в свою половецкую землю. Но мы с дедушкой убежали, и дедушка по дороге помер. Бабушку мне удалось вызволить, а сестрица Настя, твоя тётя, и до сей поры мучается где-то на чужбине. Не отпускает её баба-ага… Такой злющий!

- Баба-яга - костяная нога! Баба-яга - костяная нога! - выкрикнул Жданчик и погрозил кулачком далёкому страшному ворогу, а потом поднял глаза на Ждана. - А ты стрый убей бабу-ягу и вызволь тётю Настуню! Чтобы не мучилась! Пойдёшь? Спасёшь?

- Пойду, Жданчик, пойду! Вызволю сестрицу!

Догорела лучина в поставце, вечеря закончилась - пора на отдых.

Мать собрала посуду, Любава завязала её в узел, и все встали. Не хотелось расставаться: когда-то ещё удастся встретиться? Но пора…

Возле хатки, пропустив мать в дверь, Ждан придержал. Любаву за руку.

- Соловьи как поют! - и ласково сжал её горячие пальцы.

Они медленно направились по тропинке к леваде. Прямо перед ними за Сеймом, на тёмно-синем небе, как княжеский щит, висела круглая луна и в её ярком свете было видно на огороде каждую травинку. В густых кустах калины слышались соловьиные трели, на заводи - всплески рыб, и тёплый весенний туман нависал над рекой.

Ранняя весна, без затяжных холодов и дождей, давно пробудила травы и деревья. Всё вокруг дышало, буйно росло с неудержимой жаждой жизни, насыщая воздух такими запахами свежей зелени, что голова кружилась. А от стожка, что остался с зимы, пахло далёким прошлогодним летом.

Ждан остановился и заглянул Любаве в глаза. В них отражались луна в окружении звёзд, а в уголках блестели слезинки.

- Любимая моя, как мне тяжело оставлять тебя одну!

- Жданко, моё сердце в тревоге. Ноет оно и болит… Как бы с тобой чего не случилось лихого!

Ждан хорошо знал, что с каждым, кто идёт на войну, может случиться и самое наихудшее, но стал утешать девушку: