- Не тужи, серденько, я не погибну: у меня есть оберега, которая не даст мне пропасть.

- Что это за оберега?

- Ты, моя любимая! И лучшей обереги мне и не надо!

Любава спрятала лицо у него на груди и дрожащим голосом прошептала:

- И ты, Жданко, моя оберега! Ты моя доля и моя зорька ясная! А без тебя и свет белый мне не мил!

Он почувствовал у себя на груди её горячее дыхание и своими губами нашёл её мягкие трепетные губы.

Им обоим показалось, что земля колыхнулась под ними, что небо с луною и звёздами пустились вокруг них в бурный танец, а соловьи заливались и пели, как свадебные дружки.

Они взялись за руки и пошли к стожку, а там упали на мягкое прохладное сено и забыли про всё на свете - и про Кончака, и про князя Игоря, и про предстоящий поход. Только луна и они. Только луна, звезды серебряные, да их двое на всем безбрежном белом свете.

В эту самую ночь на далёкой речке Рось, где жили черные клобуки, произошло событие, имеющее отношение к северским князьям с их воинами и к Ждану.

Аяп поставил себе по русскому обычаю деревянную хатенку и в ней проводил всю зиму. Но как только с земли сходил снег и на деревьях начинали появляться почки, как только степь за Росью покрывалась молодой травой, он выгонял туда на выпас коней, ставил юрту и там жил, уже по обычаям своих предков, всё лето. На день его подменяли батраки, и он дневал в Торческе, а на ночь снова возвращался в юрту: там ему лучше дышалось. Да и другие причины, о которых он никому не рассказывал, даже родным, заставляли его это делать.

Юрта стояла на холмике, чтобы не было в ней сыро и чтобы ветром сдувало мошкару. Тёплая лунная ночь наполнилась таинственными звуками, прилетающими из степи и лугов. Аяп, лёжа на тёплой кошме, смотрел через открытый проем юрты на звёздное небо. Ему не спалось. Тревожные мысли сновали в его старой голове. Вот уже больше полугода нет вестей от Кончака. Что с сыном? Здоров ли? Или хищные птицы разнесли его кости по всей степи?

Собачий лай оборвал его думы. Неужели волки?

Он вышел из юрты и посмотрел в долину, где паслись кони. Они спокойно щипали траву. Значит, не волки.

Собачий лай приближался со стороны степи. В синей мгле завиднелась фигура всадника, который длинной хворостиной отбивался от собак. Кто бы это мог быть?

Аяп вдруг ощутил, как у него задрожали ноги. Неужели посланец Кончака?

- Отгони собак, старик! - послышался приглушенный голос. - А то бабки коням обгрызут. Тсе-тсе!

По выговору Аяп сразу понял, что это и впрямь гость с берегов Тора, и прикрикнул на собак.

- Аяп? - спросил незнакомец.

- Аяп, - дрожащим голосом ответил тот. - Кто ты, джигит? Откуда путь держишь?

- Привет тебе от сына Куна, - сказал он, не отвечая на вопрос старика, и протянул на ладони ханскую тамгу.

- Он жив? Здоров? - подался вперёд Аяп.

- А что ему сделается? Неделю назад я видел его, как вот тебя. Велел кланяться…

- Благодарю! Благодарю! Заходи, дорогой гость, в юрту. Попьёшь кумыса, поешь бешбармака - старая готовит мне, чтобы голодным не был… Как же тебя звать, джигит?

- Джабаем.

- Заходи, Джабай. Здесь опасности нет - я один.

Пока изрядно голодный гость ел и запивал из бурдюка холодным кумысом, Аяп молчал. А когда тот закончил, спросил:

- А что хан Кончак - жив, здоров?

- Живой и здоровый, Аяп, и велел тебе, чтобы передал ему через меня все, что ты разузнал. Что делается в Киеве?

Аяп промочил горло кумысом.

- Князь Святослав задумал на лето великий поход.

- Куда?

- Хан Кунтувдей говорит, что на Дон. То есть до самого Кончака.

- Какими же силами?

- Сейчас он поплыл Десною в свои земли собирать войско и договориться с северскими и смоленскими князьями. А князь урусов Рюрик уже готовится - недавно звал к себе в Белгород хана Кунтувдея и приказал в конце уруского месяца мая со всеми черными клобуками собраться возле Заруба на Днепре и ждать его там… Самое малое семь князей - Святослав, Рюрик, Владимир Переяславский, Ярослав Черниговский, Игорь Новгород-Северский, Всеволод Трубчевский и Давид Смоленский, родной брат нашего князя Рюрика, пойдут в поход. Сила большая.

- Когда же их ждать?

- Пусть великий хан Кончак сам думает… А я бы уже сейчас готовился!

- Благодарю, Аяп, - сказал Джабай. - Ты собрал драгоценные сведения… Хан Кончак велел передать тебе, что у Куна и волосок не упадёт с головы, если ты и дальше станешь служить Дешт-и-Кипчаку.

- Буду верно служить. А что мне делать? - вздохнул Аяп.

В четверг поутру, оставив в Путивле за старшего князя Владимира Галицкого, Игорь с сыном и ковуями Ольстина Олексича, которых прислал Ярослав Черниговский, выступил в поход. В субботу к нему на Пеле присоединился со своим полком князь Святослав Рыльский, и объединённое войско, что насчитывало теперь шесть тысяч воинов, направилось по едва заметной заброшенной дороге на восток - к Дону великому. Шло оно с обозом, сумными конями и растянулось на добрых пять вёрст.

Князь Святослав Рыльский привёл с собой тысячу воинов, как и Владимир Путивльский. Весёлый и радостный сидел он в седле прямо, как это делают обычно люди невысокого роста, подставляя солнцу продолговатое лицо с матовой кожей. Всем своим видом князь показывал, что весенний поход ему в удовольствие, что идёт он в Степь, как на долгожданную весёлую прогулку.

При встрече Игорь поцеловал племянника в обе щеки. Святослав вспыхнул от радости. Он любил Игоря, как отца, и во всем его слушался. Великий князь Рюрик, дядька по матери, княгини Агафии Ростиславны, по прежним обычаям считался после отца ближайшим ему родичем. Но Рюрик был далеко, в Белгороде, а Игорь - под боком, к тому же не Рюрик, а Игорь выделил из Северской земли волость молодому князю. Потому и держался он своих дядек по отцу - Игоря и Всеволода. Да и лицом, и характером - горячим, несдержанным - походил больше на Ольговичей, чем на Ростиславичей.

- Я так рад, что поход наш начался и что сухая солнечная погода нам благоприятствует, - признался Святослав, заглядывая в глаза Игорю.

- Я тоже рад, но давай отложим эту радость на потом, когда будем возвращаться из похода, - сдержанно ответил Игорь.

Объединённый Игорев полк[93] шёл не торопясь: воины берегли необъезженных после зимы коней. Четыре дня в дороге, на пятый, как обычно это делается при далёких походах, останавливались на отдых.

Но как не берегли, беды не миновали. На подходе к Ворскле неожиданно захромал под Игорем его любимый конь - Серый. Славута посмотрел - трещина в копыте. Это плохая примета! Игорь разгневался.

- Конюшего Ступку сюда!

Примчался угловатый, неповоротливый толстяк Ступка, далёкий рагуилов родич по жене, низко поклонился. С перепугу у него отвисла челюсть.

- Княже?

Игорь едва сдержался, чтобы его не ударить.

- Я больше не желаю тебя видеть! Лентяй! Обжора! Только спишь да ешь! - кричал со зла. - Совсем не смотришь за конями! Не пообрезал копыта вовремя - и погубил мне Серого, моего лучшего коня!

- Я сей миг погляжу, княже…

Игорю стало досадно не только из-за коня. Главное - что предвещает эта примета в походе? Ранение, смерть, поражение, несчастье?

- Сей миг, сей миг! - гневно оборвал он конюшего. - Видеть тебя не желаю! Забирай Серого - и веди назад! Да ухаживай так, чтобы я по приезде мог сразу сесть на него.

Ступка молча склонил голову.

Славута обрезал коню копыто, смазал мазью, что затягивает раны, натянул прочный кожаный чулок и завязал его сыромятным ремнём повыше бабки. Не говоря ни слова, Ступка поклонился князю и повёл Серого к княжеским коням.

- Пускай мне приведут Воронца! - крикнул вдогонку ему Игорь и сокрушённо развёл руками: