— Поздравляю вас, господа сыщики, с очередным глухарем! — язвительно проговорил он. — Ладно, я свою работу сделал. Жду результатов.

Машков собрал бумаги в папку и, не попрощавшись, вышел. Королев и Емельяненко многозначительно переглянулись: мол, нахлебаемся мы еще с этим занудой. На пороге материализовался Ромка Егоров.

— К вам можно?

— Давай, заползай, — вяло отозвался Вовка, — Может тоже что дельное скажешь.

— Итак, что мы имеем? — начал Вовка, пристраиваясь на узком подоконнике. — Жили были две подружки. В последнее время кому-то из них, пока не уточняем кому именно, стали приходить некие послания с «наилучшими пожеланиями». Подруга по имени Елена обращается к тебе, — он ткнул Максу в живот своим пальцем, — Чтобы ты им помог. Но в тот же вечер «доброжелатель» от угроз переходит к делу и — пух! — стреляет ей в спину.

— Слушай, а ты не мог бы без лирики! Меня твои литературные экзерсисы просто из себя выводят! — с нескрываемым раздражением сказал Королев.

— Надо же, какие мы нежные, кто бы мог подумать! Что ты так завелся-то? И вообще, я не понимаю, она тебе кто? Жена? Сватья? — повысив голос, возмутился Вовка. Макс заметил недоуменный взгляд Егорова.

— Никто она мне! — смутившись, буркнул он, — Извини, просто устал страшно.

— Ладно, проехали. Но в принципе-то ты согласен?

Макс молча кивнул.

— Мутно все как-то, — вставил Ромка. — Надо срочно побеседовать с… — он на секунду замялся, отыскивая в бумагах нужное имя, — с Колобовой Полиной Тимофеевной. Интересно, кого именно хотели убить-то? Кстати, ей бы уже пора приехать. Да и по квартирам надо бы пробежать. Шансы, конечно, невелики, но вдруг кто-нибудь заметил стрелка.

В этот момент в кухню вошла девушка. У нее было заплаканное, припухшее от слез, и какое-то очень детское лицо; в широко раскрытых глазах застыли растерянность и испуг. Серое пальто с мокрым меховым воротником было распахнуто, и из-под него торчал белый халат. Руки судорожно сжимали шапку и перчатки с наивными цветными помпончиками.

— Здравствуйте, я — Полина. Что с Ленкой? — глухим, охрипшим голосом спросила она.

— Это началась пару недель назад. Вернувшись с работы, я нашла в ящике плотный белый конверт. Мне показалось странным, что на нем не было ни моего адреса, ни адреса отправителя, — Полина неподвижно сидела в кухне на табуретке, закрыв глаза, откинувшись к стене, и говорила бесцветным, лишенным всякой окраски, голосом. Пальто было сброшено тут же, в угол. Оно топорщилось колом, а сверху торчал взъерошенный рыжий воротник. После того, как она узнала о том, что случилось с Еленой, она почему-то сразу перестала плакать, как будто страх и горе разом высушили слезы. Макс сидел напротив. Вовка Емельяненко и Ромка ушли по соседям, а он остался здесь. Очень хотелось достать сигареты, но видно было, что хозяйка не курит, даже пепельницы нигде не было видно.

— Вы говорите о том письме, что было обнаружено у Елены в сумке? — и он по памяти процитировал текст.

Полина с трудом открыла глаза и посмотрела, но не на Королева, а как бы сквозь него:

— Нет, это подкинули уже позже, а первое я выбросила, подумала, что это чья-то глупая шутка или ошибка.

— Вы помните, что в нем было?

— Помню. Там было напечатано, что я грязная сука, и что я еще пожалею о том, что родилась.

Голос девушки был каким-то деревянным, механическим. Необходимо было вывести ее из этого эмоционального столбняка.

Макс встал и по-хозяйски стал открывать дверцы кухонных шкафчиков. Полина даже не спросила, по какому праву этот незнакомый человек распоряжается в ее доме. Кажется, она даже не заметила этого. Наконец он нашел, то что искал: початую бутылку армянского коньяка. Недрогнувшей рукой он плеснул стакан грамм сто, и легонько потряс ее за плечо.

— Полина Тимофеевна, выпейте, пожалуйста.

Полина послушно взяла стакан, крепко зажмурилась и выпила залпом. Из глаз моментально брызнули слезы, а горло резануло наждаком. Она широко открыла рот и судорожно задышала.

— Вот и хорошо. Мы можем продолжать?

Полина кивнула, и Макс заметил, что взгляд ее стал чуть более осмысленным.

— Я так понимаю, было всего два письма?

— Два. А сегодня утром я обнаружила на автоответчике запись. Там что-то вроде того, что я очень скоро умру, точно не помню, — Полина стиснула пальцами виски, — На самом деле звонили вчера, но вечером я звонка не услышала.

— Получается, ваша подруга хотела вам помочь?

Она кивнула.

— Дело в том, что после того, как я получила второе письмо, я испугалась и рассказала обо всем Ленке. У меня ведь кроме нее и нет никого. Мы со второго класса дружим. Она самый близкий мне человек. Ленка сразу переехала ко мне. Хотя она живет в подмосковном Пронино. Это коттеджный поселок, знаете? У нее там дом большой. Я ужасно люблю к ней ездить! Летом мы все выходные там проводим. — то ли от выпитого коньяка, то ли от этих спокойных и приятных воспоминаний ее голос стал мягче, и на короткое время слабая, едва заметная улыбка тронула губы.

— Мне очень повезло в жизни, что я встретила Ленку. Мне кажется, что таких как она — одна на миллион. А теперь она… — голос ее повело.

— Полина Тимофеевна, успокойтесь, прошу вас! Соберитесь и постарайтесь просто ответить на мои вопросы. Без лишних эмоций. Иначе наше с вами общение рискует затянуться.

Отчего-то каждое слово Колобовой о Елене ранило его, как лезвием бритвы. В воображении вновь и вновь вставало иссиня-бледное, худощавое лицо с закрытыми глазами в обрамлении рыжей копны волос. Он знал, в какую больницу ее повезли, знал номер справочной, но не звонил. А вдруг он услышит то, чего так боится?.. На самом деле, Макс уже давно решил, что как только закончит здесь, сразу поедет в клинику.

Полина судорожно вздохнула.

— Извините, Максим…

— Викторович, — подсказал он.

— Да-да, Максим Викторович, спрашивайте меня, мне так легче.

— Итак, некоторое время назад вам стали угрожать. У вас есть хоть какие-нибудь предположения, кто это мог делать?

— В том-то и дело, что нет! Последние несколько дней я только об этом и думаю. Я не миллионерша. Все, что у меня есть — это та самая квартира, где мы с вами сидим. Две комнаты и кухня, общей площадью тридцать пять квадратных метров.

Полина красноречиво развела руками, как бы призывая Макса полюбоваться на ее богатство. В приоткрытую дверь кухни была видна «большая» комната. Потертый плюшевый раскладной диванчик, накрытый тонким клетчатым пледом, пара таких же кресел — гарнитур! — низенький журнальный столик с потрескавшейся полировкой и румынская стенка а-ля восьмидесятые. Обои аккуратно подклеены отдельными квадратиками или полосками. На полу — красно-коричневый ковер с коротким ворсом.

— Фамильных драгоценностей у меня сроду не было, а все мои сбережения — это двести евро, которые лежат в шкафу, — продолжала она. — Я, кстати, проверяла. Все на месте.

Сейчас она была особенно похожа на ребенка. Наивные большие серые глаза, маленькие, как будто кукольные, ладошки, пальцы без колец…

— А кто были ваши родители?

— Мама работала библиотекарем, а отец нас бросил, когда мне было всего шесть лет. Мама говорила, что он эмигрировал куда-то в Европу. Мы с ним никогда не общались.

— А ваша подруга?

— Ленка окончила медицинский институт, и несколько лет назад открыла свою клинику. Она и меня звала к себе, но я не могла уйти из отделения.

— Почему?

— Не знаю, — неопределенно пожала плечами Полина. — Понимаете, Максим Викторович, для меня моя больница уже как родной дом. Это, наверное, сложно понять, но по-другому я объяснить не могу.

Однако Королев ее очень хорошо понимал. В свое время он, получив красный диплом юридического факультета, пошел работать на Петровку. Даже родители не сразу приняли его выбор. Мать часто говорила, что для того, чтобы ловить жуликов, совершенно не нужно было столько лет учиться в университете.