В первой же квартире, куда он позвонил, дверь открыл плюгавенький плешивый мужичонка с помятым лицом, одетый в синие тренировочные штаны, пузырями вытянутые на коленях, и дырявую, давно не стиранную, майку.

— Тебе чего, капитан? — испуганно спросил он, увидев удостоверение.

После того, как Емельяненко объяснил ему в чем дело, он успокоился, впустил его в квартиру и провел на такую же маленькую, как у Полины, кухню. Возле стены выстроилась целая батарея пустых пивных бутылок, в воздухе застыл застарелый табачный дух. Вовка присел на шаткую табуретку, а его собеседник устроился напротив.

— Да Полинка — девка что надо! — с жаром начал свой рассказ сосед. — Мы с ней уже почитай лет десять, как через стенку живем. Мы с женой в две тысячи втором сюда въехали. Поля — баба добрая, отзывчивая. Вот расскажу тебе. В прошлом годе захворал я сильно, температура выше крыши, а жена моя как раз в деревню в теще укатала. Один был, как сыч. Пришел я к Полинке, ну, там таблеток каких попросить, она ж медсестра как никак. Так она меня всю неделю потом лечила. Чай на травках заваривала, горло заставляла полоскать, компрессы какие-то мудреные ставила. Да еще и готовила мне, как в ресторане: завтрак, обед и ужин. Таких людей, как моя соседка, еще поискать! Так что ты это, не обижай ее, капитан!

— Иван Петрович, а двадцать первого вечером почему вы мне дверь не открыли? Вас дома не было?

— Двадцать первого-то? — он взглянул на календарь, висевший на стене, и близоруко прищурился. — Ах, ну да! Спал я, как дохлый. Мне как раз зарплату в тот день дали, вот я и выпил лишнего. Валька, жена моя, меня спать утолкала, а сама с обиды к сестре ейной уехала. Было это аккурат часов в шесть. А больше я ничего не помню, — виновато сказал сосед и шмыгнул носом.

Следующей на очереди была та самая тетка — Косилец Зоя Егоровна, которая видела в тот вечер незнакомца, входящего в подъезд. Вовка спустился двумя этажами ниже и позвонил в дверь с «золотой, царской» ручкой и обитую ярко красным дерматином. Зоя Егоровна вышла к Емельяненко с чалмой на голове, сделанной из банного полотенца и в «шикарном» халате с павлинами. Напудренное до синевы лицо, подрисованные черным карандашом брови и алая помада — все это говорило о том, что Косилец никак не хотела мириться с возрастом, и изо всех сил старалась выглядеть молодо, хотя все ее ухищрения привели, скорее, к обратному результату. В квартире было так душно, что у Вовки моментально защипало в глазах.

— Проходите на кухню, Владимир Романович, — жеманно прощебетала она надтреснутым голосом. — Я чай заварю. Или кофе, если хотите.

Емельяненко не хотел ни на кухню, откуда валили клубы пара непонятного происхождения, ни чаю, ни кофе. Но он пересилил себя и шагнул в мутное облако. На плите стояло огромное эмалированное ведро: хозяйка кипятила белье. Вовка присел возле окна, от которого чуть заметно тянуло сквознячком.

— Зоя Егоровна, скажите, может быть вы еще что-нибудь вспомнили? Когда точно вы встретили человека, заходящего в подъезд?

— Я же уже говорила. Было это около семи, может без десяти семь. Одет он был в черную короткую куртку без капюшона и джинсы. Шапка такая вязаная, почти на самые глаза надвинута. Сейчас все молодые парни так одеваются. Я еще поздоровалась с ним, а он притворился, будто не слышит и — нырь к лестнице.

— А почему он на лифте не поехал?

Косилец выразительно пожала плечами и подняла нарисованные брови:

— Откуда мне знать? Может, ждать не захотел, а может спортом занимается. Я, например, тоже раза два в день стараюсь подниматься пешком. Форму, знаете ли, надо поддерживать! — и она потуже затянула пояс «павлиньего» халата, дабы продемонстрировать Емельяненко свою талию. Затем она подошла к плите и потыкала большими деревянными щипцами в ведро, отчего на поверхности неаппетитно булькнули мутные мыльные пузыри, и тут Вовка почувствовал непреодолимый приступ тошноты. Не спрашивая разрешения, он потянул на себя створку окна. В помещение тут же ворвался сырой и холодный мартовский ветер, но Емельяненко в этот момент почувствовал себя почти счастливым.

— Боже мой, что вы делаете?! Вам что, жарко, молодой человек? — возмущенно спросила хозяйка, поправляя чалму, — Между прочим, я только что приняла ванну и могу простудиться! Немедленно закройте окно!

— Хорошо-хорошо, — покорно согласился Вовка и, сделав еще пару судорожных глотков, повернул ручку окна и вновь нырнул в духоту. — Извините, просто неожиданно голова закружилась.

— Это бывает. Весна! Знаете, вам необходимо принимать сосудоукрепляющую настойку. Поверьте моему опыту, софора японская, тысячелистник, боярышник и хмель творят чудеса! Лично я всегда заботилась о своем здоровье. Поэтому-то и выгляжу на все сто.

Емельяненко натужно закашлялся, чтобы не расхохотаться (только софоры японской ему и не хватает для полного счастья!), и продолжал:

— Зоя Егоровна…

— Можно просто — Зоя, — поправила его Косилец и улыбнулась кровавым ртом. Видимо, ей казалось, что улыбка должна была выглядеть кокетливо и обаятельно, но Емельяненко мысленно ужаснулся и решил, что он, пожалуй, вообще больше не будет называть эту даму по имени.

— Скажите, а может быть вы все-таки видели его лицо?

Чалма выразительно покачалась из стороны в сторону.

— Нет, Владимир Романович. Больше я ничего не видела. Просто подумала, что этот хам наверняка пришел к Новоселовым. У них часто собираются шумные компании. Знаете, такие беспокойные молодые люди, просто кошмар! Я уже давно подумываю написать на них жалобу. От этих ночных посиделок у меня постоянная мигрень! — она сжала пальцами виски, — Может быть вы, как представитель власти, можете поспособствовать?

«Да-да, Новоселовы, это те самые ребята, которые пришли домой уже в начале девятого. Парень учится на вечернем и подрабатывает курьером, а девчонка — его молодая жена, весь день провела у матери», — вспомнил Емельяненко. На него эта пара произвела самое благоприятное впечатление, но в разговоре с Зоей Егоровной он решил об этом благоразумно умолчать.

— К сожалению, это не в моей компетенции, у меня несколько иной профиль, — покачал он головой, — Ну что ж, пожалуй, мне пора.

— А как же кофе? — спохватилась гостеприимная Косилец, и всплеснула руками, отчего павлины на полах халата тоже вопросительно взмахнули распущенными хвостами.

— С удовольствием, но в другой раз. Работа. Желаю всего хорошего! — скороговоркой проговорил он и буквально выбежал на лестничную площадку, прокуренный воздух которой показался ему почти что райским ароматом.

…Все остальные жильцы говорили приблизительно то же самое: одни еще не вернулись с работы, другие изо всех сил переживали за героев очередного кровавого сериала, включив телевизор на полную громкость, третьи ругались с бестолковыми детьми, помогая по мере возможности делать последним домашнее задание («Интересно, эти идиоты-педагоги о чем думают, когда детям такие задачи задают, которые даже родители решить не могут?!»). И все в таком духе. Но все сходились во мнении, что Полина девушка тихая, скромная, приветливая; компаний шумных не водила, «водку не пьянствовала, безобразий не учиняла».

Пожалуй, только рассказ некоего Дмитрия Евгеньевича Воронцова несколько отличался от всех остальных. Вовке показалось, что он по-настоящему и очень искренне переживает за свою соседку. Позже выяснилось, что все они когда-то учились в одной школе, просто Воронцов был на пару лет младше.

— Полина очень добрый и отзывчивый человек. Я знаю ее много лет и наша с ней дружба, как говорится, родом из детства. Лену я тоже знаю, но хуже. С Полей мы всю жизнь живем в одном доме. Еще моя мама дружила с тетей Ниной Колобовой. Тетя Нина умерла уже очень давно, я еще тогда в школе учился. С тех пор Поля одна осталась. До недавнего времени, — добавил он.

— Это в каком смысле? — насторожился Емельяненко.

— Да вроде появился у нее жених, — неохотно сказал Воронцов.