На седьмой день Эдик в полусне с трудом сполз с кровати и ползком добрался до входной двери. Переполз через улицу, к фабрике, где работала мама. Директор узнал мальчика и понял, что его мама умерла. Обратно Эдика отнесли на руках. К мальчикам прикрепили работницу фабрики, она каждый день приносила им по чашке жидкого супа. И это была единственная еда, так как управдом отобрал хлебные и все другие продовольственные карточки. Сказал, что так надо для определения детей в детский дом. Это было неправдой, более того, это было преступлением. Осиротевших детей отводили в детский приемник независимо от того, сохранились ли карточки. И делали это сразу или на следующий день, а Эдик и Толя попали в детский дом лишь в конце января. Мальчики не погибли каким-то чудом. Истощенные братья мучились голодным поносом, пришлось отвезти их в больницу с подозрением на дизентерию. Толя умер, и Эдик совсем осиротел.

Стройный мальчик с темно-каштановыми, с легкой рыжинкой, волосами и причудливым «иностранным» носом был нашим ровесником, но его развитие ценилось двумя классами выше, он был вундеркиндом. Это было обременительно, так как от него всегда ожидали чего-то необыкновенного. А он был всего лишь обыкновенным вундеркиндом, и ничего еще не изобрел и не открыл, и был голоден, так же, как и мы. Дети укоризненно смотрели на Эдика, и он смущенно улыбался.

Эдик был идеально правильным человеком. Его достоинства были неоспоримы, и мы молчаливо признали его нашим старостой, а воспитатели обрели в нем надежного помощника. Наш бессменный староста был обременен недетскими заботами и тревогами. Со временем его лицо приобрело устойчивое выражение суровости военного времени. Улыбался он редко и робко, как бы стесняясь, что улыбка смывала его взрослость и смягчала резкие черты лица. И всем становилось ясно: это ребенок, вынужденный играть роль взрослого ментора.

Помогая воспитателям, староста стойко защищал наши интересы и был заботливой нянькой для малышей. Девочки без всякого стеснения делились своими заботами с понятливым и добрым вундеркиндом, вполне доверяя ему проблемы, которые можно доверить только маме. Но мамы не было, и Эдику приходилось как-то заменять ее.

Всеобщая любовь не побуждала Эдика к откровенности. Наш ментор был скрытен и насторожен. И только раз, разнежившись в нашем обществе, он изменил этой утомительной привычке и поведал свою тайну: его отец был немцем, по фамилии Лернер, поэтому мама вынуждена была дать Эдику свое отчество и фамилию, и, когда он вырастет, его будут называть Эдуардом Валентиновичем. После такого доверия мы с Риточкой навсегда приняли неожиданного немца в «братики». Во время войны с Германией быть немцем даже наполовину было опасно, и мы свято хранили нашу «семейную» тайну до тех пор, пока не изменилось время и «братик» сам не перестал скрывать свое немецкое происхождение.

[25] Дерюгин Эдуард Валентинович окончил Ленинградский горный институт. Работал геологом-экономистом. Живет в Санкт-Петербурге, на Железноводской улице.

Светлана Магаева

НА КРАЮ ЖИЗНИ

_______________________________________________

ЛЮСЯ ФИЛИМОНОВА 26

лето 1942 — май 1945

Тихая, светлая, миловидная девочка была робким солнечным лучиком в печальном детском доме. Этот лучик высвечивал наши беды и словно приглашал к доверительной беседе. Сочувственно улыбаясь, Люся терпеливо выслушивала очередного бедолагу и успокаивала как могла. Почти всегда это помогало. Очевидно, у нее был дар утешительницы.

Этот беспокойный для нее и счастливый для других дар на всю жизнь сохранился у Люси, и бывшие детдомовцы часто отдыхали душой в ее милом обществе. Люся, уже немолодая, утомленная болезнью, навещала друзей в больницах, приносила домашнюю еду, уговаривала не унывать и терпеливо напоминала, что в блокаду было хуже, но мы сумели выдержать, а сейчас-то ведь легче…

После войны я узнала, что Люся происходит из старинного дворянского рода, почти все ветви которого обрубила война. Из восемнадцати потомков петербургского рода Филимоновых выжили только Люся и ее сестра.

[26] Филимонова Людмила Ивановна окончила ремесленное училище. Работала телефонисткой на заводе им. М. И. Калинина. Вырастила дочь Ольгу. Бабушка троих внуков.

Светлана Магаева

НА КРАЮ ЖИЗНИ

_______________________________________________

ДЕНИС ДАВЫДОВ 27

июль 1942

Дениса привели в детский дом перед эвакуацией. Долговязый толстогубый подросток был робок и неуклюж. Он отличался от всех своей настороженностью и замкнутостью и выглядел обиженным и виноватым. Денис часто озирался, словно выяснял, кто еще хочет его обидеть, и обидчики всегда находились. Особенно старался Ленька, задиристый и ехидный «шпаненок», готовый досадить всем сразу и поколотить каждого в отдельности. За что он обижал Дениса? Может быть, за непохожесть и застенчивость. Да мало ли за что можно обидеть интеллигентного мальчика, который в силу своей вежливости не мог ни постоять за себя, ни пожаловаться воспитательнице? Денису органически претили мальчишеские потасовки. Он закрывал лицо руками и беспомощно повторял: «Не трогайте меня, пожалуйста. Извините, если я в чем-то не прав».

Блокадная зима была позади вместе с лютым голодом и холодом. Дети ожили, и мальчишки стали задираться. Денису приходилось особенно тяжело. Его вечно сползающие брюки и сильно оттопыренные уши были главным предметом Ленькиных насмешек. Денис умудрился потерять свой брючный ремень, а может быть, кто-то подшутил и спрятал этот обязательный атрибут мужского достоинства. Мальчик тяжело страдал: штаны не держались на тощих бедрах и сползали, обнажая тоненькие «макаронины» ног. Веревочка не помогала, и ему приходилось придерживать брюки. Выглядел он жалко, и Ленька совсем обнаглел. Мы сочувствовали Денису и как могли защищали его от нападок.

Страдания нашего Дениса усилились, когда стало известно, что он — прямой праправнук героя Отечественной войны 1812 года, поэта и партизана Дениса Давыдова. Об этом с гордостью сказала наша воспитательница Варвара Александровна Бушкова, род которой как-то пересекался с генеалогическим древом славного рода Давыдовых. Добрая женщина хотела повысить место Дениса в детской иерархии, но лучше бы она этого не делала. У такого великолепного героя — и такой незадачливый правнук? Ленька ликовал и третировал Дениса, наслаждаясь его беспомощностью. А тот молча сносил обиды, густо краснел, слегка дрожащими руками подтягивая сползающие брюки.