Сейчас бы сказали, что своим неистощимым оптимизмом Риточка ослабляла жестокий психоэмоциональный стресс, в котором мы находились с начала войны. Она словно уводила нас от воздушных тревог, от бомб и снарядов в безмятежное детство с его игрушками и книжками, мамиными ласками, с новогодней елкой, летними дачами, октябрятскими звездочками и волшебными сказками. Риточка позволяла нам отдохнуть от войны. Быть может, поэтому мы и любили ее, восторженно и преданно. Ей с легкостью удавалось то, чего не мог достичь никто из наших воспитателей, умудренных опытом педагогической работы.
Раздумывая над природой Риточкиного оптимизма, удивительного для блокадной поры, я поняла, что он происходит от ее бабушки: Агафья Аверьяновна успела воспитать в своей внучке редкое в то время чувство религиозности. Риточкин оптимизм произошел от Веры.
[23] Праведнова (Лосева) Маргарита Леоновна окончила филологический факультет Ленинградского университета. Мама Людмилы и Елены, бабушка Сережи. Живет в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове.
Светлана Магаева
НА КРАЮ ЖИЗНИ
_______________________________________________
ИРМА ЛИВШИЦ 24
март — декабрь 1942
В сорок втором в детском доме печальней Ирмы никого не было. В свои девять лет она осталась круглой сиротой. Мама и братик умерли первыми, и отец потерял рассудок то ли от горя, то ли от голода. Он преследовал дрожащую от ужаса дочку с отчаянным воплем: «Фитюлька, Фитюлька». Должно быть, Ирма была для него светом в окне, поэтому он и назвал ее именем блокадного светильника, дающего слабенький, мерцающий огонек — ведь и Ирма стала совсем слабенькой…
Изможденное личико девочки было не просто печальным, оно было скорбным. Благородство и кротость его выражения усиливало впечатление недетской скорби. В глазах, увеличенных толстыми стеклами очков, стояли слезы, не высыхая и не проливаясь слезинками. Казалось, что у слез не было сил капать и они не могли пробиться сквозь лютое горе, застывшее в глазах.
Ирма была крайне истощена и казалась тенью. Целыми днями она одиноко сидела на своей кровати и мало походила на жизнерадостную довоенную Ирму, которую я хорошо запомнила по случайной встрече во Дворце культуры: нарядно одетая темноволосая девочка с огромной нотной папкой уверенно бежала по широкой мраморной лестнице, то и дело обгоняя свою учительницу музыки Софью Исааковну.
Мне не довелось попасть в музыкальный класс Софьи Исааковны, так как она обучала только талантливых детей, с абсолютным слухом. Значит, Ирма была талантлива! В тот день по дороге в класс Ирма и ее учительница весело играли в какую-то неведомую мне игру, со стихами и изящными поклонами. Забегая вперед, Ирма внезапно останавливалась, грациозно поворачиваясь к Софье Исааковне, изящно приседала в неглубоком книксене и, кокетливо наклонив головку к плечу, произносила какие-то озорные стихи и строила уморительные рожицы. Софья Исааковна весело отвечала ей певучими стихами, и так они поднимались по широкой лестнице все выше и выше. Я невольно залюбовалась, идя следом за ними в свой музыкальный класс. Меня так поразило изящество и раскованность девочки, что я ее хорошо запомнила.
…И вот хрупкая Ирма, которая так понравилась мне когда-то, на глазах таяла, словно свечной огарочек или робкий огонек блокадной фитюльки, в которой кончается керосин. И никто не смог бы помочь ей, если бы не Риточка Лосева. Риточка растормошила многих из нас, но в друзья взяла только Ирму. И наша Ирма ожила. Высохли слезы, приподнялись уголки горько опущенных губ. Девочка не по дням, а по часам оживала. В дружбе с Риточкой у нее появился новый смысл жизни.
Оказалось, что у Ирмы робкая, но обаятельная улыбка и приятный, низкий, бархатный голос. Своим развитием она превосходила многих из нас и почему-то стеснялась этого. Тихое ее очарование привлекало всех нас, но разбудила его Риточка. Вместе они выглядели удивительно трогательно, как Радость и Печаль: светлая жизнерадостная Рита и черноволосая грустная Ирма, которая не сводила обожающих глаз со своего неожиданного Друга.
Мы радовались за них и, затаив дыхание, ждали, кого же еще удостоит своим вниманием Риточка и в силу этого признает Ирма. Счастливицей оказалась я, и это было так неожиданно, что вначале я не поверила и до сих пор не могу понять, как великолепная Риточка могла заметить унылого заморыша. Общество Риты и Ирмы было для меня целительным. С их помощью я заново училась радоваться жизни и дружбе со сверстниками.
Вспоминаю, как полуголодной осенью сорок второго года Ирма принесла мне в изолятор свою порцию сахара, когда я болела какой-то неведомой, но тяжелой болезнью и металась в бреду. Воспитательница рассказывала мне, что Ирма не ушла, пока кусочек сахара не растворили в теплой воде и не дали мне выпить с ложечки. Когда я напомнила ей об этом после войны, она крайне удивилась и даже посмеялась над моими «фантазиями». Стало быть, ее жертва была настолько естественна, что она забыла о ней, как забывают о скучных буднях.
Понизив голос, она прошептала: «А помнишь, Светка, как ты помогла мне…» Я не поняла ее, и она напомнила, как однажды не хватило порции хлеба, что само по себе было чрезвычайным событием в детдомовской жизни. Не хватило именно деликатной Ирме, которая подошла к столу последней. И мы разделили хлеб пополам, и Ирма всю жизнь помнит об этом, впрочем, как и я о сахаре…
Это было с нами совсем в другой жизни, и мы были совсем другими, хотя необходимость жертвовать своим благом ради ближнего и даже дальнего осталась с нами, должно быть, навсегда.
[24] Занцинская (Лившиц) Ирма Соломоновна окончила Технологический институт. Работала инженером-металлургом.
Светлана Магаева
НА КРАЮ ЖИЗНИ
_______________________________________________
ЭДИК ДЕРЮГИН 25
январь 1942 — май 1945
1 января 1942 года мама Эдика и Толи пришла с фабрики под утро. Она страшно хрипела и в 10 часов умерла. С тех пор Эдик никогда не встречает Новый год. Девятилетний Эдик оставался с маленьким Толей и с мертвой мамой шесть дней. Никакой еды не было, буржуйку топить было нечем, да и некому. Братья молча лежали, не в силах пошевелиться. Эдик смутно понимал, что умирает, и сознавал, что Толя тоже умрет, но не было сил очнуться и подумать, что нужно сделать, чтобы как-то задержать уходящую жизнь.