Мне так хотелось, чтобы мама как можно дольше задержалась на работе и не застала Мишину маму. Так оно и случилось: наконец Мишина мама встала, прижала меня к себе и сказала, что после войны, когда мои ноги окрепнут, она подарит мне Мишин велосипед. Я ответила, что не смогу на нем кататься, потому что Миши нет. Мишина мама поцеловала меня и ушла. Больше я не видела ее. Она умерла в первую блокадную зиму от голода.

В тот вечер мама вернулась поздно. Не раздеваясь, легла рядом со мной и забылась тяжелым сном. Время от времени она стонала и настойчиво повторяла: «Витя, Миша, нет, нет...» Впервые в жизни я не могла заснуть. Прислушиваясь к хриплому маминому дыханию, я гадала, почему именно сегодня она повторяет их имена… И поняла, что так было и раньше. Может быть, каждую ночь. Просто я спала и не слышала. Бедная мама! «Витя, Миша, нет, нет…» О Мишиной маме я так и не рассказала…

Сорок пять лет спустя, незадолго до маминой смерти, проснувшись ночью, я услышала горькое мамино: «Витя, Миша, нет, нет…»

Светлана Магаева

НА КРАЮ ЖИЗНИ

_______________________________________________

ЕЛЕНА МАРТТИЛА

зима 1941/42

21 июня сорок первого года у Леночки был выпускной бал по случаю окончания школы. Торжественные речи, напутствия учителей, дружеские шаржи Елены на педагогов, шампанское в первый раз… После бала стайки шумных и веселых девушек и юношей выпорхнули из школ в безоблачную белую ночь — последнюю мирную ночь. По набережным Невы гуляли счастливые выпускники, еще не обремененные взрослыми заботами. Впереди — вступительные экзамены в институты и восхитительная студенческая жизнь. Елена была среди них. Первое полувзрослое платье с робким, но все-таки углубленным вырезом на груди и первые взрослые туфли на высоком каблуке запомнились как последняя улыбка мирной жизни…

В мечтах виделась Академия художеств. Девочка ощущала в себе дар художника и все-таки сомневалась в успехе, а между тем успехи уже были. В одиннадцать лет Елена победила на Первом Всероссийском конкурсе детских рисунков и была принята в школу юных дарований при Академии художеств.

Война нарушила лучезарные мечты и надежды бывших школьников. Взрослая Елена Оскаровна вспоминает, что с началом войны она внезапно почувствовала, что ее собственного «я» больше нет, есть только «мы» и мы непременно победим. Военная опасность пробудила в ней острое чувство гражданской ответственности за Ленинград и ленинградцев.

В первый же день войны выпускники ленинградских школ пришли в райком комсомола в надежде попасть на фронт. Мальчиков направили в военкомат, девочек — на курсы Красного Креста. Мальчики сражались на передовой, девочки обороняли город, рыли траншеи и строили блиндажи, работали в госпиталях, в сорокаградусные морозы разбирали развалины домов, то и дело падая в голодный обморок, теряя сознание. Слабые руки, погрубевшие от промозглого холода, кирки и лопаты, спасали ленинградцев, погребенных под каменными обломками зданий, разрушенных бомбами и снарядами. Это был трудовой фронт, и Елена работала на этом фронте наравне со взрослыми ленинградцами. А ведь совсем недавно девочку лелеяли родители, любили одноклассники, ласково называли Леночкой, Лялей.

Вечерами, после напряженной работы, приходилось заниматься на курсах медсестер. Через два месяца Елена получила диплом медицинской сестры запаса. Она работала в госпитале, в детской больнице, помогала учителям своей школы эвакуировать детей.

Из трагического поколения выпускников ленинградских школ живыми остались единицы — всего четыре процента. На фронте погибли все мальчики из Елениного класса, кроме одного. Многих одноклассниц убил лютый голод и промозглый холод застывших улиц и промерзших квартир. Им было всего лишь по семнадцать—восемнадцать лет, но они сознательно шли навстречу своей гибели, защищая умирающий город.

Низко склоняю голову перед Еленой Оскаровной и перед убитыми и живыми одноклассниками Елены Оскаровны, в 1941 году окончившими ту же 12-ю школу на 13-й линии Васильевского острова, которую окончила и я девять лет спустя. Младшие блокадники обязаны им жизнью. Между тем мы — одно поколение. Сверстники Елены Оскаровны ненамного старше нас, но эта «малость» превратилась в трагедию.

В своих записках взрослая Елена, Елена Оскаровна, вспоминает, что в феврале сорок второго, придя домой поздним вечером, она почувствовала, как исчезают последние силы, и осознала, что, если она уступит предсмертному бессилию и ляжет в постель, ей не дожить до утра: мертвый сон одолеет ее и она не сможет проснуться. Стало обидно, что приходится умирать не в бою, приближая Победу.

С содроганием читаешь эти скорбные строки. Но произошло то, что можно назвать чудом: Елена так разгневалась на фашистов, что решила противостоять смерти до последней капельки жизни. Святое чувство гнева. Девочка подумала, что если придется погибнуть, то лучше умереть как художник, за работой. Она успокоилась, взяла лист бумаги, приблизила зеркало и… стала писать автопортрет (иной натуры не было).

Тускло мерцала коптилка. Вначале Елена с трудом водила кистью, но потом увлеклась работой, забыла свои тревоги и не заметила, как прошла роковая ночь. Слабый свет пробивался в щель маскировочной шторы. Ночь нехотя уступала утру, и Елена вдруг осознала, что победила в жестоком поединке со смертью. Победила свою смерть!

На портрете — серое, пергаментное лицо умирающей, не то девочки, не то старушки. Призрачные тени покрывают лицо. Полуопущенные веки, скорбные складки у носа и губ. Девочка-тень, девочка-призрак… Елена Оскаровна, как Вы смогли пережить свою смерть? Подвиг Жизни на самом ее краю доступен немногим. Елена смогла его совершить, гигантским волевым усилием подчинив умирающее тело неукротимому желанию жить…

Возвращаясь домой после изнурительной работы, Елена по свежей памяти писала лица блокадников, встреченных на пустынных улицах, у развалин, в госпитале, в бомбоубежище. Можно думать, что она хотела оставить лица блокадников в людской памяти как обвинение фашизму. Женщины, подростки, солдаты. Изнуренные голодом лица с нечеткими, расплывшимися чертами.

Однажды Елене пришлось испытать тяжелое потрясение. В комнату, где жила ее семья, попал артиллерийский снаряд. В квартире оставалась мама. Возвращаясь домой, Елена увидела пробоину в стене. У нее подкосились ноги, сознание помутилось. Соседка помогла ей прийти в себя, сообщила, что мама чудом осталась жива…

Стекла выбиты, столешница разбита в щепу. Мама лежала на полу без сознания. Тогда никто не знал, что последствия контузии останутся с Диной Васильевной навсегда и омрачат ее жизнь и будущее ее дочери.

После разрушения квартиры семья Марттила переселилась в десятиметровую каморку, в которой оказалось девять человек. И в таких условиях блокадники поддерживали друг друга, помогая выжить. Это было нормой блокадной жизни.

Зимой сорок второго Елена узнала, что такое лютая боль. Взрывная волна отбросила девочку на груду кирпичей. Удар огромной силы пришелся по позвоночнику. От боли она потеряла сознание. Этот блокадный след навсегда остался с нею и часто проявляется нестерпимой болью, не давая усталой памяти отдохнуть от блокады.