Эта лаконичность оказалась подвластной современной русской поэтессе. До «Странника» читатель был знаком с переводами М. Похиалайнен: она обращалась к сербской поэзии, ирландской, есть цикл, навеянный польскими мотивами. При всем различии наших культур это всё же были европейские сестры (предыдущая её книга так и называется – «Не верьте клятвам, сёстры»), а теперь Мария Похиалайнен бесстрашно бросилась в японскую поэзию и показала, что для настоящего чувства нет ни времени, ни пространства. Одиночество, ожидание, стыд, разочарование, надежда – «вопль женщин всех времён», в какую бы образную систему он ни воплощался, это всегда – живое чувство, понятное и узнаваемое. Только в японской поэзии этот «вопль» спрятан в традиционную образность, которая придаёт ему благородное целомудрие, закрытость от досужих взоров. Чувство становится эстетически прекрасным переживанием именно благодаря традиционной поэтической форме, которая шлифовалась веками.

Второй, не менее интересной формой стихосложения Юми Каэдэ является сэдока (шесть строк в размере 5-7-7-5-7-7 слогов). Почти позабытая к X веку, «песня гребцов» (а именно так переводится «сэдока») обрела в творчестве Юми второе дыхание.

Традиционные японские образы, знаки чувств: «стрекочущая сорока», «луна», «цветки груши» (внимательный читатель легко научится их вычленять) – так используются в переводах М. Похиалайнен, что не выглядят чужеродными, она легко и тонко передает оттенки переживаний. Намёк на чувство как лучший способ сказать о нём, почти ничего не сказав. Интересно, как этот японский урок будет усвоен, скажется ли в дальнейшем на творческой манере поэтессы? Сейчас переводы выглядят настолько органично, а традиционные художественные средства выглядят настолько имманентными переводчице, что кажется, она нашла в средневековой японке не просто еще одну «сестру», но alter ego. М. Похиалайнен словно раскладывает чёткий и красивый пасьянс из ограниченного количества изысканных карт, и пасьянс этот предполагает неограниченное число комбинаций – малейший оттенок чувств средневековой поэтессы будет уловлен нашей современницей и продолжен во времени.

Обращение к устойчивым оборотам, традиционным эпитетам, даже звукописи связано с глубоким чувством поэзии, присущим Марии Похиалайнен. Её пристальное внимание к ритмическому рисунку, усматривание именно в ритме основы поэзии позволяет использовать рифму при переводах с японского, хотя мы привыкли к тому, что японский стих переводят без рифмы.

Рифмуются 1–3 строчки (иногда к ним присоединяется 4) и 2–5.

Но, по утверждению Н. Конрада, и в японском языке есть основа для внутренней рифмовки, которая при переводе вполне может трансформироваться в рифму, делая звучание японского стиха более привычным нашему слуху. Традиционные японские образы с одной стороны и рифмовка, делающая японский стих ближе нам, и есть особенность этого сборника, этих переводов.

«Странник» издан с оглядкой на традиционные поэтические антологии в Японии: прозаическое вступление (котобагаки) – стихотворение – примечания, в которых даётся расшифровка тех или иных поэтических образов. Каждое стихотворение сопровождается своеобразным штриховым рисунком, выполненным талантливым художником. Это построение очень интересно, оно дает понять современному читателю, как были устроены книги, в которых могли встречаться и стихи Юми Каэдэ, но куда важнее то чувство чистой поэзии, которое поведает нам странник.

А что есть, собственно, настоящий поэт, рассказывающий о чувствах, как не странник и переводчик?

Татьяна Морозова