секретарше, изобразил неполный реверанс и вручил из-за спины

предусмотрительно заготовленный букетик полевых ромашек и

лютиков.

– О любви не говорю, Люсьена, знающие люди вчера мне на

ушко шепнули, что о ней всё давно уже сказано, – артистически кривляясь, юморнул ординарец. – У вас здесь всё настолько художественно, такие декоративные узорчики на фронтоне

заплетены, что, клянусь Парижской коммуной, расставаться не

хочется. Проволочка колючая очень трогательно применена, и

главное – отменного качества. Самое время подавать по инстан-циям рапорт о переходе к вам на почётную службу. На большие

72

чины не замахиваюсь, но ночным караульным вахту нести счёл

бы для себя за солидное продвижение.

И уже без иронии, кивая в сторону плотно затворённых дверей таинственного фурмановского капища, лихой ординарец поинтересовался:

– У себя?

– У себя, – утвердительно ответила Люся, шаловливо при-крывая смазливую мордочку полевыми цветами. И, положив

указательный пальчик на сладкие пухлые губки, тихонько доба-вила: – Но очень занят.

– Знаем, как и чем они себя занимают. Очередное нашествие

на зажиточных мужиков разрабатывают, хлебушек промышляют

для голодных бойцов. А может, в домино с каким-нибудь при-дурком режутся, дупель пусто под шалобаны разыгрывают?

– Ну почему вы такой грубиян, дорогой наш Петро Елисеевич? Присядьте, пожалуйста, на свободное место, скрасьте своим присутствием печаль моего одиночества, – игриво ворковала

секретарша. – Я непременно о вас доложу, а вы пока сердечно

поведайте всеми покинутой женщине, что в большом мире творится и каково оно нести лавры счастливого жениха. Это же

представить без слёз ну никак невозможно, какую невосполни-мую потерю несёт женская половина личного состава дивизии.

Петька вальяжно, по-домашнему развалился на предназна-ченном для удобств посетителей стуле и, с нескрываемым удовольствием, протянул свои ладные атлетические ноги, обутые в

щегольские хромовые сапоги. Они хотя и были днями экспро-приированы с пристреленного белогвардейского офицера, зато

имели стальные гравированные шпоры и сделались предметом

зависти многих штабных удальцов. Чего только не предлагали

ординарцу в обмен за этот знатный, несравненный трофей!

– Ни за что не поверю, что вы безнадёжно одиноки, мадам.

Такие шикарные женщины не должны и не могут оказаться в

забвении, – рассыпался во взаимных комплиментах Петруха. –

И давайте серьёзно. Я понимаю, что у партийных работников

существуют недоступные для низшего боевого состава воен-73

ные тайны, но всё-таки поведайте, с кем так душевно воркует

за закрытыми дверями ваш драгоценный патрон? И вот ещё что: почему они так небрежно облицованы обшарпанным дермати-ном? Специально разработаю в тылах у противника войсковую

операцию, раздобуду багряной кожицы, постараюсь, чтобы лучшего, непременно козлиного, происхождения, и лично устраню

непорядок.

– Какие могут быть в дивизии секреты от главного разру-шителя дамских сердец и какой же вы на самом деле ехиднень-кий, Пётр Елисеевич. А ещё первым кавалером на просторах

революции значитесь, – вторя ординарцу, ответила смышлёная

барышня. И уже доверительно, являясь ближайшей подружкой

пулемётчицы Анки, по-приятельски сообщила жениху, что к

Фурманову третий день кряду наведывается благочинный протоиерей Наум, неутомимый постник и непревзойдённый молитвенник.

На то были довольно веские, более чем уважительные причины. Дело в том, что к предстоящей годовщине великого Октября кровь из носу требовалось закрыть две из пяти действу-ющих в приходах благочинного церквей. Дмитрий Андреевич

давненько присмотрел хозяйским оком каменный трёхпрестоль-ный храм в соседней деревне Матвеевке, с точки зрения потребностей производственных мощностей «Промнавоза». Неуклон-но нарастающие объемы поставок жидкого топлива испытывали

острую нужду в просторном сухом помещении для приёма и

складирования стратегических сырьевых ресурсов. К тому же

комиссару приятно согревала душу трогательная перспектива

хранения деликатного продукта непосредственно под покровительством целителя и великомученика Пантелеймона, в светлую

память которого был когда-то освящён центральный престол соборного алтаря.

Незадача проистекала вот по какой причине. В Матвеевке

правил службу добрейший свояк благочинного, и отец Наум

под всякими предлогами старался переложить попечительное

внимание Фурманова на большую, тоже каменную, церковь в

74

селе Ракитном. Там, между прочим, настоятельствовал закля-тый недруг и соперник протоиерея, некто целибатник Никодим.

Ещё при старом режиме на епархиальных собраниях принци-пиальный Никодим бесцеремонно обличал Наума в непомерном

возлиянии горячительного и всячески препятствовал получе-нию наградного, с эмалями и цветными каменьями, креста. Теперь подворачивался удобный повод продемонстрировать супостату священную мудрость: «мне в отмщение – аз воздам».

В прилежно оформленных списках протоиерея Наума, по

каллиграфиям которых в самое ближайшее время не в меру ре-тивое духовенство предполагалось отправить на молитвенную

заготовку таёжных дровишек, целибатник Никодим неизменно

оказывался под первым номером. В параллельных списках, добросовестно составленных отцом Наумом для предстоящего па-ломничества избранного духовенства на поиски небесной благодати в ореоле северного сияния, Никодим занимал опять-таки

почётное заглавное место.

Но для комиссара этот самый целибатник приходился постоянным партнёром для вечерней игры в подкидного дурака.

При этом надо иметь в виду, что Никодим, по собственной инициативе, сдавал карты в обоих случаях, кто бы ни оставался в

дураках. Таким образом, налицо обнаруживалась досадная не-согласованность заинтересованных сторон. В нерасторжимый

гордиев узел завязались вечерняя карточная игра с критически-ми нуждами «Промнавоза» и своенравными капризами благочинного.

Переговоры растянулись на три долгих дипломатических

дня, с бесконечными дебатами и успокоительными возлияния-ми. Дмитрий Андреевич в состоянии был, разумеется с позиции

силы, одним кавалерийским наскоком распотрошить этот гордиев узел, но ему положительно требовалось сохранить дружеские

отношения как с целибатником Никодимом, так и с протоиереем

Наумом, который регулярно баловал комиссара деревенскими

гостинцами. Вот и сегодня, после Люськиного доклада о прибытии чапаевского фаворита, они скоренько доедали принесён-75

ную благочинным вареную курицу, солёные грузди, пирожки с

потрохами и допивали, что Бог послал, для смирения мятежного

духа.

Нельзя сказать, что комиссар излишне обеспокоился визитом

хамоватого ординарца, тем не менее деловое застолье пришлось

закруглять раньше времени, фактически не придя к деловому

согласию. К тому же ещё разок принесённая вареная курица ну

никак не могла навредить делу мировой революции.

Спустя четверть часа кабинетное затишье отворилось, и в

дверном проёме предстал во всём своём великолепии раскрас-невшийся протоиерей Наум с роскошной физиономией, о которой в народе говорят, что она заточена под лопату. Предстал в

засаленном, нестиранном ещё с благословенных царских времён подряснике, с наградным, возлежащим на сытом брюхе, крестом, осеняющим самое великое достояние священства.

Науму самому на мгновение показалось, что он находится

посреди царских врат на архиерейском выходе, с готовностью

огласить хоть большую, хоть малую ектенью. Со стороны заметно было, что благочинный сделал даже пару непроизвольных

движений правой рукой, словно во время служебных каждений, но тут же спохватился и с поклоном поприветствовал командирского ординарца.

Петька, без видимых признаков желания подойти под благословение, лениво оторвал своё седалище от пригретого стула.

Как полагается человеку военному, выпрямился в полный рост, преклонил смиренно голову, потом хитро подмигнул благочин-ному и с нескрываемой иронией посочувствовал:

– Вы всё поститесь, драгоценный наш батюшка, плоть свою, не щадя, истязаете. По всему видно, заживо вознамерились по-сетить райские кущи. Если понадобится надёжный попутчик, всегда к вашим услугам. Отправимся тёплой компанией, последнее время только и мечтаю, как бы поскорее в раю оказаться.

Вам бы сейчас кадило в зубы да хорошего богомаза с набором

тонких кистей, уверяю, грандиозный портрет получился бы. По

такому случаю готов название подходящее для шедевра пред-76

ложить. Настоятельно рекомендую: назовите парсуну «Спас в

подворотне», осчастливьте дорогих прихожан чудотворным изображением.

У отца Наума, от такой неслыханной наглости, и без того не

очень китайские, налитые кровью глаза увеличились до размеров алтарного дискоса, на котором разделывают под заклание

жертвенную просфору. Ему захотелось незамедлительно пре-дать анафеме распоясавшегося богохульника, но, учитывая, что

глумление происходит в смутное время и не на церковном амво-не, отец Наум совладал с собой и промолвил сквозь пегую бороду назидательным тоном:

– Нехорошо, очень плохо, уважаемый красноармеец Чаплыгин, что именно в такой вызывающей форме позволяете себе

приветствовать православное духовенство. Вам, как полномоч-ному представителю командования, не совсем удобно делать

публичные замечания, но и безмолвствовать по поводу вашего

издевательского безбожия я, конечно, тоже не стану. Церковь

хотя и отделена от государства, но не отделена от народа Божия, и нам небезразлично, в каком состоянии пребывают бессмерт-ные души наших православных мирян. Поэтому священство