Если не драку по пьянке развяжут, так ночью казённый магазин под орех обнесут. Но скажи мне тогда, почему православные попы не подсобили народу, не привели Гришку Распутина

к власти? Они-то в первую очередь были заинтересованы возве-личить его, если, как ты говоришь, с ним пребывал страх Божий.

– Я вам про страх Божий, а вы мне про попов, нескладно

у нас получается. Попы-то больше всего и боялись Распутина, потому что с царём они единой золотой пуповиной повязаны, в добром согласии из народа российского не просто верёвки, а

канаты плели. Мне когда-то давно одна прозорливая бабка наперед всё сказала, будто призрак Распутина ещё дважды взойдёт

на российский престол, каждый раз с усечённой фамилией и со

всё более сужающимся разрезом азиатских глаз. После Распу-116

тина обязательно взойдёт на Российский престол некто Путин.

И вот как только возвеличится на престоле человек с коротким

прозвищем Тин, тогда и вздрогнет, возродится в муках великая

наша страна. Бог весть, быть может, даже вместе с нашим пре-образившимся духовенством. Потому что только после третьего

щелчка известный всем поп сподобился подпрыгнуть до самого потолка, а ведь у Пушкина каждое слово через душу России

пропущено.

Кашкет, таким образом, запетлял беседу в область каких-то

сомнительных для командирского разумения материй. Чапаю не

было никакого дела до вломившегося в царские покои Гришки

Распутина, так же как и до шельмующих на церковных приходах

православных священников, и насчёт страха Божия он не был

стопроцентно уверен. А потому, раздавив сапогом недокурок, смачно сплюнул и сделал следующее заключение:

– Признаться, в поповской ереси я не шибко силён, не стану

ни спорить, ни соглашаться. Но хорошо знаю другое. За океаном

есть одна удивительная страна, Америкой называется, в которой

люди чудесно приспособились жить без всяких страхов и божь-их помазанников. Говорят, у них там всё лихо и справедливо по-ставлено, нам ещё долго до американского достатка корячиться, одна надежда на революцию.

Денщик несказанно изумился, он даже пнул от расстройства

ногой ни в чём не повинную собачонку. Попросил вернуть балалайку, тронул одним пальцем среднюю струну и кокетливо наи-грал на ней знаменитое «хэппи бездэй».

– А в Америке, чтобы вы знали, самый жуткий страх и правит всей жизнью, – уверенно выдал Кашкет и отложил на пенёк балалайку, – великий страх оказаться без денег. Такая жуть

бывает страшнее, чем трепетанье перед каким угодно тираном, она не знает пощады, её ни с чем не сравнить. Как только этот

жестокий страх полностью накроет Америку, без всякой войны

рухнет страна. Даже небоскрёбы не устоят, всё развалится, потому что страх Америки – великий обман. Когда-то и динозаврам

казалось, что главное никому не уступить с аппетитом, в этом

117

был их недремлющий страх. Но недолго казалось, время безжалостно расставило все по законным местам.

– Буровишь чёрт знает что, с тобой и не поговоришь по-человечески, – возмутился ни бельмеса не понявший Василий

Иванович. – Давно заметил, игра на музыках не прибавляет ума, все усилия тратишь на ветер, стараешься непонятно зачем. Вот

сейчас скажу тебе новость, после которой и струны на балалайке

сами порвутся. Без шуток советую, на всякий случай попусти в

инструменте колки.

– Знаю я ваши нечаянные сюрпризы, – беспечно усмехаясь, ответил денщик, – важными гостями хотите сразить. Ставлю в

заклад балалайку, уже и собака под лавкой давно догадалась, что

на вечер в Разлив пожалует не ниже чем сам командарм Михаил

Васильевич Фрунзе.

– Эх ты, дурачина, – возликовал как малый ребёнок комдив, –

не стесняйся, выше бери. Хоть балалайкой о голову бей, но к нам

на ужин сегодня же заявится царь Николай. Не Фурманов перео-детый, не какой-нибудь ряженый клоун, а настоящий, большевиками расстрелянный царь. Как тебе новость? Обрати внимание, у твоей собачонки даже от неожиданности хвост опустился.

Чапай украдкой искоса следил за денщиком. Ему не терпелось проверить эффект, воочию убедиться, насколько неотраз-имое впечатление произведет этот убойный сюрприз, сразит ли

он наповал неподготовленного человека. Если представить себя

на месте денщика, то недолго и башкой помутиться.

«Интересно, кто из нас больше буровит», – сам про себя подумал изрядно озадаченный Кашкет. Но быстренько справился

со своими сомнениями и брякнул как ни в чём не бывало:

– Да знаю я всё, чего тут не знать. Давненько мечтаю с Нико-лашкой отужинать.

Василий Иванович на пол-аршина взлетел над скамейкой, у

него даже перекосились усы и висящий на ремешках бинокль

крепко саданул в подбородок.

– Откуда ты можешь знать такое, скотина, ты чего здесь мне

дуру ломаешь? Сейчас же тетрадку тащи из шалаша, лично при-118

каз настрочу. Будет тебе на передовой и царь Николашка, и вся

его разряженная в бриллианты семья. Видно, не судьба тебе в

хорошей компании сегодня душевно отужинать.

Кашкет без тени смущения, как будто страшилки комдива

не имеют к нему никакого отношения, заиграл на трёхструнке

в полный голос лакированных дек императорский гимн и козли-ным фальцетом подпел «Боже, Царя храни!».

– Вот охота вам передовой инвалида стращать? – оборвав му-зицирование, поинтересовался денщик. – Сами только что объявили о визите Николая Романова, а теперь меня виноватым поставили. Я привык доверять командиру. Вообще же, если честно

сказать, я всегда знаю всё наперед, мне и говорить много не требуется. Сердцем чую, побратаюсь нынче с царем. – А про себя

между тем не без ехидства подумал: «Глядишь, не сегодня, так

завтра в дурку легендарный комдив угодит, вот смеху-то будет».

– Не помрёшь своей смертью, Кашкет, без всякой обиды тебе

говорю, – завершил разговор Василий Иванович и снова достал

из кармана кисет, чтобы сварганить очередную самокрутку. Несколько добрых затяжек привели в равновесие командирский

взрывной характер, и Чапай, на манер денщика, подманил по-стукиванием ладони о коленку резвящуюся на воле дворняжку.

Однако размышления о пользе страха для благополучия общества не отпускали его.

«Интересно, – неспешно соображал про себя Чапай, – вот

эта бездомная собачонка приблудилась в Разлив с надеждой на

милость от стряпни денщика или, скорее, из страха перед дикой природой? Похоже, что прав шалопутный денщик, именно

страх оказаться растерзанной какой-нибудь голодной зверюгой

прибил сюда беззащитную псину».

Своим чередом с озера стали доноситься пока что отдельные, пробные жабьи приветствия, верные спутники вечерней

зари. Очень скоро это робкое, самое первое кваканье начнёт

обрастать более громкими, осмелевшими голосами. Пока, наконец, не сольётся в единый, торжествующий жабий переквак, в

котором невозможно выделить чей-то отдельный голос. Но это

119

будет несколько позже, когда солнце угасающим калёным дис-ком упрётся в прямой горизонт.

А пока Василий Иванович принял решение малость расслабиться, прогуляться с собачкой по берегу озера. Понаблюдать

в одиночестве за всякой шкодливой малявой, снующей в ры-же-зелёных водорослях у самой кромки прозрачной воды. По-дсмотреть наудачу за камышовой стеной хлёсткий удар щучь-его боя и следом рассыпающееся веерным размётом бегство

обречённой рыбьей мелюзги. Что как раз и является прямым

свидетельством неотвратимости денщиковой правды про необходимый в природе недремлющий страх. Сделав командирские, преимущественно формальные, распоряжения по разведению

костра и по особым, сопровождающим варку рыбацкого супа, хитростям, Чапай в компании с вертлявой собачонкой, при полном обмундировании, отправился к озеру.

Есть в ряду всевозможных человеческих слабостей и совершенно особенная, которая, быть может, с адамовых дней запечат-лелась в нашей генетической памяти как неизбывный источник

тихого счастья, воистину невечерней радости. Нет сердца, которое бы не возбудилось в нежнейшем восторге от запаха первого

дымка, от вида трепетного язычка занимающегося пламени.

Кашкет, точно как в детстве, с переполняющим душу волне-нием принялся за разведение лесного костра. Как и полагается, он сложил шалашиком мелкую щепу, сверху добавил сушёного

хвороста и с первой же спички запалил пока что робко наметив-шийся очажок. Потом будет большой ненасытный огонь, пожи-рающий почти без остатка всё новые порции дров, но именно

это, первое, трепетание пламени способно вызывать в душе ар-хаическое, несравненное наслаждение.

Невзирая на тихую радость, одна неотступная мысль тре-вожила душу, не давала покоя Кашкету, – мысль, связанная с

ожиданием сумасбродного визита Николая Второго. «Или наш

Наполеон окончательно умом трепыхнулся, – рассуждал про

себя озадаченный балалаечник, – или на дивизию надвигается

нешутейная бесовщина, а значит, пора потихонечку удочки сма-120

тывать».

Костёр, управляемый дирижёрской волей денщика, приходил в движение, как большой симфонический оркестр. В одну

стихийную ткань сливались треск и шипение дров, под сопро-вождение набирающего силу огня, словно скифской пляски живого пламени. Немало требуется пережечь заготовленного впрок

валежника, чтобы накопить раскалённого жара и приняться за

варку костровой царской ухи. Два рогача и перекладина под казанок всегда были припасены у денщика и сохранялись в полном

боевом порядке. Они с готовностью лежали рядом и дожидались

своего часа. Потому что прежде опытный стряпчий должен заняться чисткой лука и картофеля да ещё повозиться с наловлен-ной рыбкой, лениво трепыхающейся в глубоком оцинкованном

ведре.

Как ни был увлечен ответственным приготовлением ухи на-свистывающий царский гимн Кашкет, как ни был удручён чапа-евскими бреднями, однако безошибочно заприметил в просветах